Эмма Иосифовна Выгодская
(1899–1949)
(История Эдварда Деккера)
Рисунки Н. Кочергина
Э. И. Выгодская
(Критико-биографическая справка)
Эмма Иосифовна Выгодская родилась в 1899 году в семье врача в городе Гомеле (Белоруссия). В 1922 году она окончила историко-филологический факультет 1-го Московского государственного университета и переехала на жительство в Ленинград, где, собственно, и прошла вся её жизнь.
Э. И. Выгодская была человеком большой культуры, широко образованной и владела несколькими языками. Трудолюбие и необычайная скромность, высокая требовательность к себе — вот черты, характеризующие её как писательницу.
Литературной деятельностью Э. И. Выгодская начинает заниматься с 1928 года. Ей принадлежат переводы произведений Элтона Синклера, Томаса Бэрка, Р. Грессола, Анри Барбюса, Майкла Голда, Вайан-Кутюрье, Леонарда Франка и др.
Первой её книгой для детей была вышедшая в 1930 году в издательстве «Молодая гвардия» повесть «Приключения Марка Твена». В 1931 году в том же издательстве вышла её вторая книга — «Алжирский пленник» — о Сервантесе. Жизнь автора «Дон Кихота», полная событий, боевых походов, страданий в плену и многократных побегов, под пером Выгодской превращается в занимательную биографическую повесть.
По призыву А. М. Горького, в 1932 году Э. И. Выгодская включается в работу по созданию «Истории фабрик и заводов». Кроме того, она печатает короткие рассказы в журналах «Чиж», «Костёр» и «Резец». К 1934 году относится начало работы над книгой о голландском писателе Мультатули, которая затем, в виде более полного варианта, выходит под названием «История Эдварда Деккера» (Детиздат, 1936).
Великая Отечественная война помешала Выгодской закончить вторую большую работу, которую она начала в 1939 году, — повесть «Опасный беглец» — о народном восстании в Индии.
Первый год Отечественной войны Э. И. Выгодская провела в осаждённом Ленинграде, принимала участие в оборонных работах — копала противотанковые рвы, дежурила в госпитале. Последующие годы прошли в эвакуации в Пензенской области. К непосредственной литературно-творческой работе она приступила лишь по окончании войны и по возвращении в Ленинград. В 1947 году она закончила повесть «Опасный беглец», за которую ей была присуждена премия на «Конкурсе на лучшую художественную книгу для детей» (1948).
«Опасный беглец» и «Пламя гнева» (первоначально «История Эдварда Деккера») явились работами уже вполне сложившегося художника. В отличие от предыдущих повестей (о Твене и Сервантесе), Выгодская в этих произведениях идёт не по линии внешних событий биографии изображаемых героев, а создаёт полноценные художественные образы, углублённо разрабатывая основную тему освободительной борьбы против колониализма, соблюдая при этом верность историческим данным. По собственному признанию Выгодской, работая над «Опасным беглецом», она «пробивалась к подлинному материалу, открывавшему правду о так называемых «туземцах» старых колониальных романов, правду об индийском народе, который страдает и борется». И это ей вполне удалось.
Любовно-проникновенное отношение к простому человеку с позиций советского гуманизма позволило автору создать в этих повестях потрясающие картины нарастания народной ненависти, переходящей в яркое «пламя гнева» миллионов людей. Великолепно поданы автором и щедрая тропическая природа южноазиатских островов, и сказочные пейзажи Индии; хорошо показаны трудолюбие, смекалка и честный открытый характер народов этих стран, их готовность жертвовать всем за интересы родины и свободы.
Обе повести представляют собой яркие страницы из истории народного освободительного движения против колониального рабства. Это наиболее сильные и волнующие произведения талантливой советской писательницы.
Ранняя смерть оборвала плодотворную деятельность Эммы Иосифовны Выгодской буквально в полном расцвете творческих сил. Писательница не успела сказать всего, что накопил её жизненный опыт, что было подготовлено годами упорного труда, и многие замыслы, к сожалению, остались не завершёнными. Умерла Э. И. Выгодская 1 сентября 1949 года.
Часть первая
Острова пряностей
Глава первая
Чёртова панорама
Один контролёр слёг, второй сбежал, третьего подстрелили. Где взять людей?.. Неужели и на этот раз с судном из Батавии[1] не пришлют надёжного человека?
Генерал Михельс, резидент[2] Верхнего Паданга,[3] брился на бамбуковой веранде своего генеральского бенгало.
«Культур-систем! — с раздражением думал он. — Какао и сахар на Суматре, в непроходимых лесах, на склонах диких гор… — Генерал злился. — В каждом кампонге[4] изволь посадить в годовой срок не менее двухсот какаовых деревьев… Хорошо им болтать о культур-систем на Яве! Там гладкие дороги из дессы[5] в дессу, там покорные яванцы, оседлый мирный народ. Пожаловали бы они сюда, господа из Совета Индии,[6] на Суматру, в Верхний Паданг!.. В Томпе весь голландский посёлок сожгли, в Танабату — восстание, в Натале[7] — заговор. Натальского контролёра Ван-Клерена на прошлой неделе нашли посиневшим и вздувшимся от ядовитой стрелы. Культур-систем!.. Поди заставь этих желтоглазых вместо риса на своём поле сажать какао или корчевать пни под сахарную плантацию!..»
Пышная мыльная пена покрывала щёки генерала; из пены торчали только тёмные усы и крупный красный нос, похожий на плод спелого перца.
«Хорошо им сидеть в Батавии и сочинять бумаги! «Принять меры к проведению дорог от побережья к важнейшим внутренним пунктам…» Поглядели бы они на эту чёртову панораму! До ближайшего кампонга надо два дня плыть вверх по реке, через мели и пороги, потом продираться сквозь нетронутые леса, да ещё на ночь подвешиваться повыше к дереву, чтобы не попасться в жёлтые лапы тигру или на копьё к малайскому охотнику. Горы, болота, слоновьи тропы; между гор — трясины, где можно увязнуть по грудь… Наверху, на горах, гусиные перья трескаются от жары, внизу, на болоте, бумага слипается от сырости; малярия, тиф; проклятая страна!..»
— Новый амтенар[8] из Батавии, — доложил слуга-малаец.
Вошёл юноша лет девятнадцати, светловолосый, растрёпанный, в старом пледе, накинутом на плечи вместо плаща, в узких серых панталонах, с дорожным мешком.
— Эдвард Деккер, — представился юноша. — Прислан в ваше распоряжение, экселлентье.[9]
Красный нос резидента Михельса сделался лиловым.
«Они сошли с ума! Видно, там, в Батавии, уже людей не осталось, раз они присылают сюда или метисов, или малолетних детей!..»
— Садитесь, менгер[10] Деккер, — сказал генерал. — Я боюсь, что это ошибка.
— В чём ошибка, экселлентье?
Генерал вытер полотенцем шею.
— В том, что вас прислали сюда.
Но Эдвард Деккер смотрел прямо в лицо Михельсу и не отвёл глаз под недовольным взглядом генерала.
— Я просился именно сюда, на Суматру, — объяснил Эдвард.
— Должно быть, вы плохо знакомы с условиями жизни в Верхнем Паданге! — рассердился генерал. — Это вам не Ява, где на каждом перекрёстке почта, колодец, постоялый двор! Почта приходит сюда раз в неделю на малайской барке. В соседний кампонг вы будете двое суток плыть на плоскодонной лодке, и эти желтоглазые не торопясь будут ворочать шестами, петь свои песни и купаться по ночам, и уж наверно двое-трое из них за дорогу попадутся на зуб крокодилу!.. В кампонге малайский дату[11] встретит вас вежливыми словами и заколет для гостя самого жирного буйвола, а на обратном пути вас будет поджидать за кустом лучший стрелок кампонга, с луком или сумпитаном.[12] А малайские стрелки, доложу вам, ястреба достают на лету. Они вытачивают у конца стрелы петушиное крылышко или крючочек, или целое колёсико, и, когда такая стрела попадает в живот или под ребро, её вынимают уже из мёртвого.
— Я хотел именно сюда, экселлентье, — сказал Эдвард. — Весь Паданг, кажется мне, за десять-пятнадцать лет можно превратить в цветущий сад!
— Вы начитались книг! — вскипел генерал. — Хорошо, поезжайте в Наталь, там как раз освободилось место контролёра.
Глава вторая
Новый контролёр
Эдвард приехал в Наталь к вечеру.
Островерхие крыши малайских домов, похожие на челноки, опрокинутые дном кверху, полукругом сбежались к низкому берегу. Впереди расстилался океан на тысячи; и тысячи миль, до самой Африки, до африканского Наталя[13] на другой его стороне.
За прибрежными плантациями перца, за плодородной глиной невысоких холмов вставала чёрная стена тропического леса.
Старичок-казначей встретил Эдварда на берегу. Старичок был в синей форменной куртке и в коротких бумажных штанах до колен. Поверх фуражки у него была повязана белая тряпка, защищавшая уши и шею от москитов.
— Климат! — объяснил старичок. — Здесь, в тропиках, полную форму выдержать невозможно.
Казначей показал Эдварду бенгало правительственного контролёра.
Бамбуковое бенгало стояло в стороне, на пригорке.
— Здесь никого нет? — спросил Эдвард.
Из низенькой пристройки-кухни вышел худой малаец в зелёном тенданге — головной повязке. Малаец выпрямился на пороге, сложил крестом руки на груди и низко поклонился Эдварду.
— Это Темал, слуга прежнего контролёра, — объяснил казначей. — Он может услуживать и вам, менгер Деккер.
Малаец снова сложил руки и низко поклонился.
— Хорошо, — сказал Эдвард и вошёл в бенгало.
Неприятная дрожь пробрала Эдварда: на столе стояла нетронутая тарелка заплесневелого риса, точно ожидая кого-то, кто так и не пришёл к обеду.
— Разве прежний контролёр уехал отсюда неожиданно? — спросил Эдвард старичка-казначея.
Никто не ответил ему. Эдвард обернулся: старичок уже исчез!
Эдвард прошёл во вторую комнату. Он увидел постель, приготовленную ко сну. Слой многодневной пыли покрывал подушку, простыни и откинутое одеяло.
«Что такое? Что случилось с прежним контролёром?..»
Темал по-прежнему стоял на пороге своей кухни.
— Поди сюда, Темал! — попросил Эдвард.
Но Темал не сдвинулся с порога.
— Иди сюда! — повторил Эдвард. — Расскажи мне, что здесь произошло.
Темал молчал.
— Он умер? — спросил Эдвард, показывая на нетронутый рис.
Темал испуганно затряс головой и не сказал ни слова.
— Приготовь мне постель, — сказал Эдвард. — Убери всё это, — он показал на пыльные простыни, — и достань свежее бельё из чемодана.
— Не надо, туван![14] — сказал Темал. Он умоляюще сложил руки и, низко склонившись, коснулся лбом порога. — Не оставайся в доме, туван. Лучше переночуй здесь! — он указал на свою пристройку.
Эдвард огляделся. В окнах не было стёкол, на ночь они закрывались тростниковыми щитами; огромные щели виднелись в расшатанном полу.
Жутко показалось Эдварду провести ночь в этом зыбком бамбуковом домишке, отсыревшем от ливней.
— Хорошо, будем ночевать в кухне, — сказал Эдвард.
Они расположились в пристройке. Темал раздул жаровню, сварил кофе. Эдвард вышел на низкую веранду. Солнце зашло, всё кругом потемнело. Пустыри обступили его бамбуковый дом. Эдвард хотел спрыгнуть с веранды в сад.
— Не ходи, туван, не ходи! — Темал вцепился ему в руку.
— Почему? Что такое?
— Разве ты не видишь? Это дикое место!.. Здесь тигры ходят, едва стемнеет… Никуда не ходи до утра, туван!..
Ночью Эдвард действительно слышал рычание тигра. Всё замерло в темноте, — казалось, тонкие стены дома застыли, насторожившись. Эдвард вынул пистолеты, захваченные в Паданге. Рычание и яростный хрип послышались совсем близко, почти у самой ограды дома, потом опять отдалились. Что-то привлекало зверя — какая-то близкая добыча. Дважды Эдвард слышал чей-то вскрик, испуганные человеческие голоса, потом что-то с треском падало в темноте, и тигр яростно фыркал, как обозлившаяся кошка. Эдвард не мог заснуть. Едва рассвело, он встал и выглянул из дверей.
В синеве рассвета Эдвард разглядел поодаль, на пустыре, какое-то непонятное строение, бамбуковую клетку на высоких подпорках, похожую на большую голубятню. Эдвард долго всматривался, но ничего не мог понять. Он снова лёг и проспал до позднего утра.
— Господин контролёр! — постучался к нему утром высокий, добродушный на вид военный с длинными светлыми усами. — Разрешите представиться, господин контролёр!
Это был майор де Рюйт, начальник натальского гарнизона.
— Рад приветствовать нового человека! Вас не убили мои злодеи, господин контролёр?
— Какие злодеи?
— Да вот, заключённые. У них хороший сторож, — улыбнулся де Рюйт. Он показал Эдварду на странную клетку на пустыре, которую тот приметил на рассвете. — А это наша тюрьма!
Да, там были люди. Эдвард разглядел за жердями клетки тёмные лица малайцев.
— У наших арестантов по ночам хороший сторож, — сказал де Рюйт. — Днём их стережёт туземная стража, а ночью, когда стража уходит, на смену ей выходит из леса тигр. Мы уже все знаем этого тигра по голосу; малайцы называют его «мачанг-кати» — тигр-сторож. Один из злодеев пытался бежать, — наш полосатый сторож снёс ему голову.
— Что это за люди? — спросил Эдвард.
— Убийцы прежнего контролёра, — сказал де Рюйт.
— Ван-Клерена? Разве его убили? — отступил Эдвард.
— С неделю тому назад.
— Мне ничего не сказали в Паданге!.. Кто его убил?
Де Рюйт нахмурился.
— Убили-то, конечно, свои, — сказал де Рюйт. — Здешние малайцы не вытерпели. Жесток был контролёр и чересчур жаден. Но резидент хочет представить дело так, будто всё произошло из-за подстрекательства арабов.[15] Султан атьенский действительно часто мстит за отобранные земли, посылает оружие малайским охотникам. Резидент сам приедет допросить заключённых.
— Сам резидент? — Эдварду показалось, что его слуга Темал насторожился и как-то странно поглядел при этом, но ничего не сказал.
Толпа народа дожидалась Эдварда у бамбуковых, дверей его бенгало. Здесь были юноши и старики, тощие как жерди. Худые малайки в грубом джутовом тряпье протягивали к нему детей.
— Туван!.. Мы голодные, туван!.. Наши поля распахали под сахарный тростник, мы не собрали за эту весну и двух горстей риса!.. — плакали женщины. — Посмотри на наших детей!..
Старики с кровоточащими дёснами, с воспалёнными от лихорадки глазами теснились к ступенькам.
— Мы едим кору, туван, и древесные корни!.. Наши дети гибнут в лесу от ядовитых ягод!..
— Меня избили, туван!.. — худой, почти чёрный мальчик-подросток протиснулся вперёд. Лицо у него было в кровоподтёках, сломанная рука висела на верёвочной повязке. — Твои мандуры[16] избили меня, туван!
— Надо достать коня, Темал! — заторопился Эдвард. — Я завтра же поеду по участкам. Надо посмотреть, что здесь происходит.