На правом фланге наступающих частей действовал советский стрелковый полк. Его батальон, выделенный в первый эшелон, уничтожил пять пулеметных дзотов и выдвинулся к переднему краю укрепрайона. Рота старшего лейтенанта Числяева вышла в тыл батальонному узлу сопротивления противника, продвинулась на несколько километров юго-восточнее Ланвогоу к Калганскому тракту и оседлала его. Противник предпринял несколько контратак, но, встреченный плотным, хорошо управляемым огнем, вынужден был отойти. Больше того, рота Числяева овладела двумя дотами.
Падение двух дотов и пяти дзотов нарушило всю систему огня вражеского узла сопротивления. Полк получил возможность ввести в бой батальон второго эшелона и овладеть двумя ротными опорными пунктами.
Японцы двинули в решительные атаки подразделения полевого заполнения. Однако из этого ничего не вышло. Коммунист старший сержант Ковалев сумел пробраться с пулеметом в тыл узла сопротивления и начал посылать оттуда короткие очереди. Оставляя на поле боя убитых, цепи контратакующих отхлынули к своим траншеям.
К вечеру на участке полка наши бойцы вклинились в оборону укрепрайона на два с половиной километра.
Успешно действовала и 7-я бригада полковника Нянтайсурэна. Но на его участке противник вновь выкинул белый флаг. В нейтральной зоне появился японский офицер. Он «нижайше» просил один день отсрочки, после чего, мол, командование готово «начать переговоры о сдаче в плен».
Мы уже знали цену таким хитростям. Японцы отказались немедленно капитулировать, и наступление возобновилось. [98] Поддержанные двумя советскими противотанковыми батареями, сопровождаемые бронемашинами, цирики выбили врага из первой линии обороны и отбросили на склоны гор.
Вдоль тракта Чжанбэй – Ваньнуань действовали подразделения 30-го мотоциклетного полка, прикрывавшие мотострелковые полки от возможных контратак. Танковые и артиллерийские подразделения вели обстрел дотов и дзотов, что обезопасило цириков от фланкирующего огня.
Всю ночь и весь следующий день шли напряженные бои. К вечеру центральный узел обороны укрепрайона был в основном очищен.
В результате этой операции советские и монгольские войска открыли себе путь на Калган и Пекин, то есть в глубь Центрального Китая, простиравшегося южнее Великой Китайской стены.
Правда, в некоторых опорных пунктах западного узла еще сидели подразделения японцев, но это уже не имело существенного значения. Участь их была предрешена.
Мотомехгруппа устремилась по Калганскому тракту. А примерно через шестнадцать часов войска с боем овладели Калганом – столицей Внутренней Монголии. Уцелевшие, но явно деморализованные части противника продолжали отходить на Пекин.
В подземных складах укрепрайона японцы оставили значительные запасы тола и других взрывчатых веществ.
«Это единственное полезное дело, которое они сделали для нас», – подумалось мне, и я приказал взорвать Калганский укрепленный район.
Так, коротко говоря, закончилась операция «Калганская стрела».
Прервав рассказ о событиях и нарушив хронологию, я хочу поведать о некоторых советских и монгольских воинах, которые своим мужеством и самоотверженностью внесли серьезный вклад в разгром Калганского укрепленного района. К сожалению, я не смогу рассказать обо всех героях – их были тысячи. Но имена [99] трех баторов Народной Армии Монголии, которых араты сравнивают с покорителями девяностопятиголового огнедышащего чудовища – мангаса Индрэмэ, должны знать советские люди.
***
Пулеметчик Сангийн Дампил попросил лейтенанта Догсома, чтобы его взяли в разведку. Лейтенант знал, что и отец Дампила, Дамьянгарав, был охотником, и сам он табунщик и охотник.
– Доброе дело. Возьмем, – согласился лейтенант.
Многие цирики добивались тогда чести идти на разведку укрепрайона. Но отбирали самых лучших.
…Невеселым было детство Дампила. Много лет пришлось провести мальчику в юрте скотовода Санги, куда его отдали «на воспитание» бедняки родители. А когда возвратился «из учения», умерла его мать, ласковая, добрая Дулмаа, и отец женился вторично. Мачеха невзлюбила Дампила. Юношу отдали в монастырь ламе Онхуза, старшему брату покойной матери.
Новый банди{20} прилежно изучал тибетский язык и церковные книги. Все премудрости давались ему легко, но это не избавляло от наказаний: юных послушников пороли за малейшую провинность. О них даже принято было говорить: «Как днем не видно звезд, так не было дня, чтобы по их спине не прошелся посох ламы». Онхуза успокаивал племянника поговоркой, смысл которой на всех языках понимается одинаково: «За одного битого двух небитых дают».
Однажды Дампил раздобыл малокалиберную винтовку и пошел с товарищами охотиться на тарбаганов. За это его жестоко наказали святые отцы. Раздетого догола юношу подвесили за руки на воротах монастыря. Затем началось «показательное» истязание плетьми, чтобы другим было неповадно. Потерявшего сознание Дампила сняли и отнесли в юрту. Промерзнув на холодном весеннем ветру, Дампил заболел воспалением легких и долго находился между жизнью и смертью.
Едва оправившись, юноша сбежал из монастыря. Реку ему пришлось переходить во время ледохода. Льдина под ним треснула, и Дампил упал в ледяную воду. [100]
Мокрый, продрогший, выбрался из реки и прибежал домой.
И снова болезнь. Но организм оказался сильным, и Дампил выздоровел.
Потом умер отец. Шестнадцатилетний паренек начал самостоятельную жизнь. Он поселился у дяди Сандага и стал ухаживать за скотом.
Быстроглазый чубатый паренек унаследовал от отца охотничьи повадки, ловкость и трудолюбие. Глядя на него, соседи говорили: – Человека видно от ребенка, как коня от жеребенка. Славным джигитом будет Дампил.
И действительно, он стал опытным табунщиком и смелым наездником, а при случае успешно укрощал и объезжал полудиких табунных жеребцов. Брал призы на конных состязаниях и скачках, охотился на диких зверей. Все это сделало молодого парня закаленным, стройным, ловким, сильным.
Когда Дампилу исполнилось восемнадцать, вернулся из армии его брат Улзий. В армии его научили грамоте, дали специальность. В душе Дампила вспыхнуло желание стать таким же, как брат.
Осенью 1940 года Дампил пришел в военкомат. Ему отказали: восемнадцатилетних в МНР не брали в армию. Тогда он проник на медицинскую комиссию «с черного хода». Парня приняли за призывника и зачислили в кавалерию. Здесь он стал пулеметчиком.
Когда создавались моторизованные войска, в 7-ю бронебригаду были направлены отличные пулеметчики из конницы. Среди них оказался и Дампил – дисциплинированный, [101] выносливый, всесторонне подготовленный к бою цирик-отличник, член Народно-революционной партии.
И вот август 1945 года. Разведгруппа ведет бой, Дампил прикрывал пулеметным огнем наступавших товарищей. Выполняя приказ капитана Тудэ, он подавил два пулемета противника. По Дампилу ударило противотанковое орудие. Под сильным обстрелом пулеметчик и его помощник Жамба успели сменить огневую позицию.
Из-за зарослей густой травы Дампил заметил невдалеке от себя японского офицера и, не раздумывая, решил захватить его живым. Подкравшись к окопу, цирик прыгнул на японца. Завязалась борьба. Уже на дне окопа пулеметчик одолел сильного и верткого врага.
Под самым носом у японца Дампил уничтожил четыре пулеметных расчета. Был, правда, момент, когда японский снайпер прижал Дампила и его помощника к земле. Но на помощь друзьям пришли пулеметчики Аюуш и Дашдондог. Они выследили снайпера, обошли его и уничтожили.
Находясь у самых дверей центрального узла самурайской твердыни, ликвидируя огневые точки укрепрайона и контратакующие группы противника, отважный пулеметчик предотвратил немалые потери в своем подразделении. Прославился он и в других боях. Имя героя с гордостью произносили все цирики бригады и воины соседних частей Советской Армии.
Дашийн Данзанванчиг из Дэлгэрхэт-Сомона, Восточно-Гобийского аймака, тоже был сыном охотника. В 1939 году пришел по призыву в ряды Монгольской Народной Армии. Упорно учился цирик, и пришел день, когда он своей рукой написал письмо родителям и невесте Цэгмэд.
Прежде Данзанванчиг видел лишь необозримую степь да в детстве слушал легенды доброго соседа старика Дэлгера о бесстрашных баторах и их быстрых как ветер конях. Теперь он увидел мир. Оказалось, всемогущие люди существуют не только в преданиях. Они могут летать на волшебной птице Хангарид, именуемой самолетом, создавать чудо-города; они укрощают буйные реки и заставляют их рождать тысячи солнц, чтобы море света разлилось над землей. Эти сильные [102] люди пришли в Монголию из великой Страны Советов. Они хотят, чтобы в юртах аратов навсегда поселилось счастье…
Когда командир минометного расчета Данзанванчиг пошел в поход на восток, он видел советских людей рядом. Из их рук он получил оружие…
В боях по прорыву Калганского укрепрайона минометное подразделение поддерживало огнем батальон майора Осора и прикрывало фланг соседей – подразделение Советской Армии. К рассвету 20 августа цирики вышли к сопке Чжан-Зя-Коу. Но как только передовая рота попыталась подняться на высоту, заговорили огневые точки противника.
Командир подразделения Санжаа получил приказ уничтожить наблюдательный пункт и дзот врага в 300 метрах впереди.
Настала минута показать свое искусство не на учебном поле, а в бою. Вторая мина, посланная Данзанванчигом, угодила точно в цель.
Цирики пошли в атаку, но противник усилил огонь. Были засечены три дзота; в каждом из них – тяжелый и легкий пулеметы.
– Подавить дзоты! – передали с командно-наблюдательного пункта.
Для выполнения приказа понадобились считанные минуты. Точный огневой налет – и дзоты умолкли.
– Отлично! – крикнул комбат, как это бывало на учениях. [103]
– Служу Родине! – весело ответил командир расчета, подмигнув товарищам.
Лил дождь. Окоп, в котором стоял миномет, затопило водой. Нужно было менять огневую позицию. Дви~ нулись вперед. На пути, под огнем японских автоматчиков, уничтожили еще один пулемет противника. Но минометчиков накрыла артиллерия. Снаряды стали рваться совсем рядом. Осколок зацепил Данзанванчига. Тот схватился за бок, но, превозмогая боль, двинулся вперед.
Еще один разрыв, и осколок пробивает Данзанванчигу кисть правой руки.
Подполз командир взвода.
– Ранен? – с тревогой спросил он. – Отправляйся в санпункт!
– Нет! Я еще в силах бить врага!
Руку перевязали. После этого взводный поставил расчетам задачу обстрелять два дота так, чтобы мины рвались перед амбразурами и дым вместе с пылью мешал врагу вести наблюдение.
«Ослепив» огневые точки противника, минометчики заставили их замолчать.
Наступление продолжалось. Минометный расчет продвигался вслед за боевыми порядками подразделений. Стиснув от боли зубы, наводчик, не слушая советов товарищей, полз на боку. И снова – рядом взрыв. Данзанванчига ранило в левую ногу. Собрав последние силы, он поднялся и сделал несколько шагов. Но глаза заволокло туманом, ноги подкосились. Воины бросились к командиру. Хотели отправить в санчасть.
– Оставьте меня здесь, – сказал он решительно. – А сами идите вперед. Отомстите за меня!..
Цирики знали, что спорить с командиром бесполезно. Его положили на здоровый бок, оставили запас воды.
Данзанванчиг лежал недалеко от траншеи. Вдруг до него донеслись шорох и тяжелое, прерывистое дыхание. С трудом подняв голову, он увидел вражеского солдата. Тот был тоже ранен: одной рукой он держал винтовку, другая беспомощно висела вдоль туловища. Скрестились непримиримые взгляды. Грянул выстрел. Пуля обожгла плечо Данзанванчига. Вытащив из мокрой кобуры пистолет, он разрядил обойму в сторону стрелявшего. [104]
Герой калганского боя очнулся в полевом госпитале. Советские врачи сделали все возможное, чтобы спасти жизнь тому, кто не щадил ее ради общей победы. И спасли…
***
Он был другом Дампила и Данзанванчига – молодой цирик Лувсанцэрэнгийн Аюуш из Тугрик-Сомона. Малограмотным пришел он в ряды Монгольской Народной Армии, а через три года свободно читал, писал, отлично изучил боевую технику, вырос духовно и физически. Большую роль в этом сыграли братская поддержка сослуживцев, крепкое войсковое товарищество.
Только в армии Аюуш понял по-настоящему всю глубину народной пословицы: «В юрте опора – центральный шест, в жизни – друг».
А может, у перевала Чугулатхалга сам Аюуш впервые почувствовал и себя опорой батальона в решающую минуту боя?
Нужно было заставить японский дот замолчать. Сделать это мог только один человек – разведчик, притаившийся возле черной амбразуры, из которой летела смерть…
Станковый пулемет в разведке. Вроде бы и не по уставу. Но комбат Сосор решил, что наблюдательный, остроглазый пулеметчик Аюуш с помощником Дашдондогом скорее помогут раскрыть систему огня противника, чем другие.
Пробираясь от укрытия к укрытию, Аюуш присматривался в бинокль к темным «юртам» дзотов. Время от времени посылал туда очереди. Огневые точки отвечали, обнаруживая себя. Постепенно на этом участке удалось засечь семь пулеметных дзотов и один орудийный дот. Артиллеристы взяли их на учет, а когда начался решительный штурм, ударили по ним прямой наводкой.
Во время штурма пулемет Аюуша двигался в боевых порядках роты. Если наступлению мешали пулеметные точки противника, расчет выдвигался на фланг или несколько вперед и подавлял их, открывая путь стрелкам.
Наконец враг нащупал досаждавший ему пулемет.
– Я ранен, – прошептал Дашдондог. [105]
– Держись!
Аюуш осмотрел товарища. Пуля прошла через левое плечо.
Достал индивидуальный пакет, хотел перевязывать, но помешали три японских солдата, подползавших под прикрытием бурьяна и кустарника. Значит, стреляли они. Аюуш припал к пулемету, быстро поймал в прицел приплюснутые пилотки. Двумя очередями скосил японцев. После этого перевязал товарища…
Хорошо замаскированный вражеский пулемет не давал бойцам роты поднять голову. И опять командир коротко приказывает Аюушу:
– Подавить!
Вслепую этого не сделаешь. Пулеметчики выбрались из укрытия, поползли в обход. Встретили траншею. В ней несколько японцев. Они так увлеклись, стреляя в сторону наступающих, что не видели ничего рядом. Внезапный кинжальный огонь Аюуша быстро привел в чувство оставшихся в живых врагов. Японцы обстреляли Аюуша и его помощника.
Снова ранен Дашдондог, на этот раз в руку. Пока Аюуш перевязывал друга, пуля прошила и ему кисть правой руки.
Цирики безмолвно посмотрели друг на друга. Решение пришло само собой: приказ нужно выполнить во что бы то ни стало.
Вот и дзот, который мешал наступлению. Превозмогая боль, Аюуш послал в амбразуру несколько очередей. Кажется, все. [106]
Но пулеметчиков нащупал японский снайпер. Еще две пули ранили Аюуша. Дашдондог хотел разорвать гимнастерку и перевязать Аюуша, но не смог: не хватило сил. А тут с криками ринулось в контратаку подразделение японцев. Аюуш приподнялся, чтобы лучше разобраться в происходящем. Пуля пробила ему грудь…
Последний диск. Последний запас сил. Цепь японцев уже в 30-40 метрах. Приподнявшись на локтях, тяжело раненный Аюуш дал последние очереди и заставил врага бежать.
Подносчик патронов несколько минут назад уполз за боеприпасами. Он доложил взводному о ранении Аюуша и Дашдондога. Дудэ послал четырех цириков, чтобы вытащить раненых и пулемет. Но японцы усилили огонь, и люди, посланные на выручку, не смогли пробраться к раненым: дзот, из которого строчили два пулемета, находился за второй траншеей, почти рядом с пулеметом Аюуша.
Цирики увидели, что Дашдондог лежит без движения. Увидели они и то, как с трудом прополз Аюуш несколько метров, как бросил гранату, как тут же умолкли два вражеских пулемета. Это было последнее, что мог сделать для своей роты Лувсанцэрэнгийн Аюуш.