Простые монгольские труженики хорошо понимали, что судьбы советского и монгольского народов неразрывны. И не случайно мы постоянно ощущали во время Великой Отечественной войны внимание и заботу братской Монголии. В самую трудную суровую зиму 1941 года в нашу 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию прибыли подарки из далекой Монголии: меховые полушубки, валенки, рукавицы. Танковая колонна «Революционная Монголия», созданная на средства, собранные трудящимися МНР, стала основой 44-й гвардейской танковой бригады, прошедшей боевой путь до Берлина. А летом 1944 года в составе наших Военно-воздушных сил появилась истребительная авиаэскадрилья «Монгольский арат».
Особенно много наши друзья посылали для Красной Армии коней. Хотя в 1944 году советская промышленность выпускала столько боевой техники, что Конно-механизированная группа больше напоминала танко-механизированную, но и коней требовалось все-таки много, так как они быстро выходили из строя. И здесь большую службу сослужила помощь монгольских друзей. Выносливые и неприхотливые монгольские лошадки дошли рядом с советскими танками до Берлина. [12]
…Вряд ли можно было назвать Читу фронтовым городом в том понимании, которое сложилось у нас в Великую Отечественную войну. Город жил полнокровной жизнью. Зато в штабе фронта все напоминало бурный, захватывающий ритм, который царил у нас в период боев под Дебреценом и Будапештом, на Дунае и в Малых Карпатах. Даже люди здесь были те же: основу штаба Забайкальского фронта составил бывший штаб 2-го Украинского. Возглавлял его генерал армии М. В. Захаров. Перебазировались к маньчжурской границе и некоторые соединения с запада.
Вечером 16 июля мы с командующим фронтом вылетели в Улан-Батор. Предстояло уточнить с руководителями монгольского государства и командованием монгольской армии некоторые детали совместных действий советских и монгольских войск в объединенной Конно-механизированной группе.
В самолете Родион Яковлевич напомнил о деликатных особенностях и тонкостях моей новой должности:
– В истории Советской Армии это будет первый опыт слияния регулярных войск двух стран под единым командованием. Вашим заместителем по монгольским войскам назначен генерал-лейтенант Лхагвасурэн, а политическое руководство возложено на генерал-лейтенанта Цеденбала. Надо, чтобы все монгольские товарищи почувствовали в советских людях душевных, искренних друзей. От вас, как от командующего, многое будет зависеть в укреплении дружбы между нашими и монгольскими бойцами. Эта дружба облегчит вашу работу и придаст Конно-механизированной группе большую внутреннюю силу.
И жизнь подтвердила слова маршала Малиновского. Наша добрая дружба и согласованная работа с товарищами Цеденбалом, Лхагвасурэном и другими руководящими работниками монгольской армии действительно облегчили и ускорили решение многих сложных вопросов.
Полет продолжался более часа. За разговором не заметили, как достигли монгольской столицы.
Наш самолет встречали маршал Чойбалсан, генерал-лейтенанты Цеденбал, Лхагвасурэн и другие военные и государственные деятели. Здесь я познакомился с генерал-майором Доржпаламом, полковниками Цэдэндаши, [13] Дорж, Одсурэном и другими даргами{5}. Это были командиры кавалерийских дивизий и частей, вошедших в состав Конно-механизированной группы. В дальнейшем они показали себя способными военачальниками, подготовленными к управлению соединениями в сложных условиях боевых действий.
С аэродрома мы отправились в отведенный для нас дом русского типа. Во дворе его стояла юрта. Генерал-лейтенант Рубин – советник маршала Чойбалсана – рассказал, что в этой юрте иногда проводятся совещания. Но совещание командующего Забайкальским фронтом с руководителями монгольского государства проходило в доме.
С советской стороны в нем довелось принять участие мне, а с монгольской – кроме маршала Чойбалсана Цеденбалу и Лхагвасурэну. Проходило совещание в духе искренней дружбы. Поэтому мы быстро уточнили все вопросы создания единого, органически взаимосвязанного боевого организма Конно-механизированной группы, а также все детали, касающиеся использования территории республики для сосредоточения армий Забайкальского фронта в исходных районах.
На совещании я внимательно приглядывался к будущим сослуживцам-помощникам. Особенно к Лхагвасурэну. С генеральным секретарем Центрального Комитета Монгольской народно-революционной партии генерал-лейтенантом Ю. Цеденбалом мне не раз приходилось [14] встречаться еще в дни службы советником Объединенного военного училища МНР. Он приезжал на занятия, подолгу беседовал с курсантами, в которых видел ядро будущей армии, создаваемой по образу и подобию прославленной советской конницы.
Цеденбал был образованным, высококультурным человеком. В 23 года он стал министром, а еще через год – генеральным секретарем ЦК Монгольской народно-революционной партии. Цеденбалу предстояло возглавить политическую работу в монгольских дивизиях Конно-механизированной группы. Нам вместе надлежало готовить войска к большой наступательной операции, а общие интересы определили и наш первый разговор. Мне понравилось, что Цеденбал глубоко знал нужды войск и, что особенно важно, видел все не только сильные, но и слабые стороны, вызванные географическими, экономическими и социальными особенностями страны. Говорил он живо, образно, не боялся острых оценок.
Как-то позже один из даргов выразил сомнение: нужно ли держать дивизии в напряжении, если вблизи границ нет опасной группировки противника? Я насторожился: ведь дело касалось нашей боеспособности и боеготовности. Но Цеденбал опередил меня. Он подошел к командиру, что-то резко произнес, а потом сам перевел:
– Я сказал ему: «Если змея ядовита – все равно, тонкая она или толстая. Если враг коварен – все равно, близок он или далек». [15]
«Пожалуй, лучше не ответишь», – подумал я.
Во время совещания я твердо понял, что мы с заместителями и помощниками сможем работать дружно. И это первое впечатление не обмануло. В период пребывания в Монголии я постоянно чувствовал, что нахожусь среди очень близких людей. Я убедился, что монголы умеют дружить и хорошо понимают цену дружбы. Недаром они говорят: «У кого друзей много, тот широк, как степь; у кого друзей мало, тот узок, как ладонь».
19 июля был отдан первый приказ войскам Конно-механизированной группы на сосредоточение к границе с Маньчжурией. С этого дня и началась борьба за время и пространство.
Предварительно мы провели совещание руководящих работников штаба Группы и командиров советских и монгольских соединений. Среди старших офицеров монгольской армии мне приятно было встретить давнишних знакомых – полковников Цэдэндаши и Одсурэна. В 1936-1938 годах, когда я был советником в монгольском Объединенном военном училище, оба они там учились. У меня с ними установились теплые отношения. И после, когда я уже уехал из Монголии, товарищи Цэдэндаши и Одсурэн не забыли своего багши{6}. Их письма доставляли мне искреннюю радость.
На совещании мы познакомили командиров с замыслом предстоящей наступательной операции. Особо подчеркнули, что подготовку к наступлению необходимо вести по возможности более скрытно, и в самые кратчайшие сроки.
***
Мне не терпелось побывать в войсках, проверить их боеготовность. Вначале решил посетить монгольские соединения: у них не было современного боевого опыта, и они нуждались в помощи в первую очередь. К тому [16] же хотелось убедиться, смогут ли монгольские войска выдержать предусмотренные планом высокие темпы наступления.
Накануне отъезда случай помог мне встретиться со старым сослуживцем полковником Ф. З. Захаровым. Узнав, что он состоит советником штаба 6-й монгольской кавдивизии, я попросил его рассказать о соединении.
Оказалось, что оно имело хорошие боевые традиции. Во время боев на Халхин-Голе цирики{7} дивизии проявили прекрасные боевые качества и высокий героизм. Как память о тех днях на Знамени соединения сверкал орден Красного Знамени.
6-я монгольская уже передислоцировалась в Онгон-Сомон. Расстояние около четырехсот пятидесяти километров конники преодолели организованно, с высокой маршевой скоростью.
– Все это хорошо, – одобрительно заметил я. – Но скажите, Федор Захарович, как обстоит дело со связью? Сколько, например, дивизия имеет радиостанций?
– Мало. Всего семь.
– Семь? Но ведь это значит, что при стремительном, маневренном наступлении она останется без связи.
После этой встречи я распорядился передать часть радиосредств из советских соединений в монгольские.
Меня огорчило отсутствие в монгольских кавалерийских дивизиях такой решающей ударной силы, как танковые [17] полки. Малоутешительным было и знакомство с состоянием лошадей. Впрочем, об этом чуть позже.
С серьезными трудностями столкнулись наши довольствующие органы после перехода монгольских войск на снабжение Забайкальского фронта. В Монголии на душу населения приходится более двух десятков голов скота. Основу пищевого рациона населения составляет мясо и молоко. Не удивительно, что и рацион цириков значительно отличался от пайка советских солдат. В суточную норму монгольского бойца входило, например, более килограмма мяса, но крайне мало овощей и хлеба. Теперь им предстояло привыкать к новой пище.
Но и это еще не все. Ко мне зашел расстроенный начальник тыла Группы полковник Родин.
– Что случилось? – спрашиваю его.
– Новая забота, товарищ генерал. Цирики не могут есть русские блюда: говорят, невкусно. Сегодня я побывал в нескольких монгольских частях, попробовал обеды, и, должен сказать, претензии справедливы. Первые блюда одним видом вызывают потерю аппетита, а на вкус – бурда бурдой. Вторые же обязательно пахнут горелым. В общем, не могут монгольские повара готовить борщи, супы, гуляши, кашу и другие блюда из отпускаемых им продуктов.
– Значит, надо учить поваров, – заметил я.
– Сам так думаю. Только никогда этим не занимался, не знаю, с чего начинать. Может, организовать краткосрочные сборы монгольских поваров?
Решили посоветоваться с поваром нашего штаба хорошим кулинаром Сергеем Лазаревым. Он приехал с нами из 1-й гвардейской Конно-механизированной группы.
Родин объяснил Лазареву, что заставило нас обратиться за помощью, и спросил:
– Как думаете, товарищ Лазарев, сколько потребуется времени, чтобы обучить ваших монгольских коллег русскому поварскому искусству?
– Обучать поваров в полевых условиях – дело безнадежное, – безапелляционно заявил Лазарев. – К тому же по опыту знаю, что повару прежде всего нужна большая практика. Даже способный ученик вначале готовит пищу неважно, а плохо приготовленное блюдо только оттолкнет монгольских солдат от русской кухни. [18]
– Что же вы предлагаете?
Боец развел руками:
– Не знаю… Может, послать в монгольские части наших солдатских поваров?
– Как послать? – удивился Родин. – А кто же будет кормить советских солдат?
– Не торопитесь, – остановил я полковника, – по-моему, Лазарев дело предлагает. Простейшие блюда смогут готовить многие наши воины. Мы легко найдем замену поварам.
И я рассказал случай из фронтовой жизни. Было это под Одессой. Организуя наступление, я однажды задержался у разведчиков, с ними и пообедал. Обед мне понравился, и я похвалил повара. Солдат, принесший термос, расцвел, но откровенно сказал:
– Это что, я сам готовил. А вы бы попробовали обед, когда дежурит наш повар.
Я не понял:
– А где же ваш повар? Почему не дежурит?
В разговор вступил командир роты и все объяснил. Оказалось, что их повар попросился как-то в разведывательный поиск. Разрешили. Ему понравилось. Тут-то и началось. Повар надумал податься в разведку. А чтобы его отсутствие не сказалось на питании бойцов, стали действовать по принципу взаимозаменяемости: каждый повар – разведчик, каждый разведчик – повар. На кухне дежурили по очереди и научились неплохо готовить.
Выслушав мой рассказ, полковник Родин улыбнулся:
– Ну что же, не боги горшки обжигают. Попробуем и мы применить принцип полной взаимозаменяемости.
В монгольские дивизии отправились наши лучшие кулинары. И что же? Большинство даргов и цириков быстро привыкли к русской кухне.
Но не везде. Уже через неделю воины 7-й кавалерийской дивизии стали просить прибавки мяса. А майор Гомбо, начальник продовольственного снабжения монгольской армии, оказался пунктуальным хозяйственником. Он сам не ел мяса сверх нормы и другим не давал.
Узнав о «мясных страданиях» в 7-й дивизии, я вызвал полковника Родина. [19]
– У нас нет лишних пайков, – доложил он. – В отделе продснабжения фронта тоже. Там не то в шутку, не то всерьез, но советуют заняться охотой на диких коз.
– А ведь идея неплохая. В приграничных аймаках гуляют многотысячные стада. Но до начала операции остались считанные дни. Мы не сможем отвлекать на охоту сотни людей.
Решили обратиться за помощью к маршалу Чойбалсану. Направили ему письмо, сообщили о наших трудностях, попросили помочь.
По указанию маршала нам вскоре пригнали несколько гуртов скота. Больше всех был доволен майор Гомбо.
Были и некоторые другие трудности. В 6-й монгольской кавдивизии мне повстречался молодцеватый цирик, туго перетянутый монгольским поясом. Боец выглядел очень аккуратным: новые яловые сапоги его блестели, но гимнастерка и брюки до белизны выгорели под палящими лучами гобийского солнца.
Поравнявшись со мной, цирик замер в стойке «смирно». Заметив, как внимательно я разглядываю форму, он застенчиво опустил глаза.
– Плохо, братец? – спросил я.
Монгольский воин сверкнул улыбкой и махнул рукой: ничего, дескать, терпеть можно. Живой веселый взгляд подтверждал, что такие люди никогда не унывают.
Подошел командир дивизии полковник Цэдэндаши.
– Как у вас обстоит дело с обмундированием? – поинтересовался я.
– Есть, конечно, затруднения, но ведь не это сейчас главное, – уклончиво ответил комдив.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что часть обмундирования износилась и требует замены, но запасов дивизия не имеет.
Я тут же написал обо всем командованию фронта. Р. Я. Малиновский получил мое письмо в тот же день и распорядился выдать группе все, что требовалось.
Среди прочих забот особое беспокойство вызывало у меня состояние конского состава. Еще во время первого пребывания в Монголии я обратил внимание, что кавалерийские части имели обычно по два комплекта [20] лошадей. Когда один комплект находился под седлом в постоянной боевой готовности, второй содержался в табунах, на подножном корму. И так круглый год, летом и зимой.
В военное время второй комплект лошадей двигался на удалении одного перехода от войск. После нескольких суток напряженных боевых действий уставших коней заменяли одновременно во всем полку или дивизии. Это обеспечивало монгольской коннице высокую тактическую подвижность. И сами лошади обладали отличными маршевыми качествами. Невысокий монгольский конь имеет крепкое сложение и короткие сильные ноги с небольшими прочными копытами. Он способен по нескольку дней подряд совершать суточные стокилометровые переходы.
Вероятно, все, вместе взятое: возможность частой смены лошадей, их высокие маршевые качества, неприхотливость – и обусловило упрощенный уход за конским составом в монгольской армии. Лошадей содержали в табунах. Конюшен не было. Расчистка копыт проводилась редко, и, что особенно беспокоило, лошадей совсем не ковали. А ведь операция предусматривала такие высокие темпы наступления, что при всей выносливости некованые монгольские лошадки могли «сесть» на передние ноги.
Посоветовавшись, мы решили организовать ковку. Отдали приказ, и работа закипела.
Одновременно приходилось приучать монгольских лошадей к коновязи и к новому фуражу – сену и овсу. Ведь нам предстояло действовать в пустыне, а там нет никакого подножного корма.
Вначале кони отказывались от овса, но потом разобрались, что к чему, и уплетали его за милую душу.