«Мы поедем на старую дачу! Походим по комнатам, которые описаны в повести… Я увижу стол, за которым работал Гл. Бородаев. Это так интересно: ведь мы с ним, можно сказать, коллеги!» — так я мысленно ликовал, не подозревая в те радостные минуты, что страшная история была совсем близко, почти рядом…
«Уголка Бородаева» в нашем классе уже не было. На стенде, который притащил Принц Датский, была устроена выставка, посвящённая Пушкину: мы как раз проходили его стихи. Вернее, изучали… Нинель говорит, что «проходить» можно только мимо чего-нибудь.
Глеб принёс мне из дому повесть Гл. Бородаева. И я прочитал её ещё раз. А полстраницы прямо-таки выучил наизусть:
«Никто не знал его имени, ни тем более отчества и фамилии. Все звали его просто Дачником. Это прозвище как нельзя лучше соответствовало его положению в ту зиму: он снял угловую комнату на втором этаже старой дачи, выходившую единственным окном своим прямо в сад. Дачник почти никогда не покидал эту комнату.
А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью! Сперва она явно заигрывала с Дачником: кокетничала ослепительными лучами, забиралась к нему в комнату студёным ветром, постукивала по стеклу обнажёнными ветками… Но он не обращал на неё внимания, и она обозлилась: задула, засвистела, заулюлюкала. Обозлились и соседи по даче: он не пытался развлечь их разговором в монотонные зимние дни. Никто не видел, что он ест, что он пьёт. Перед сном он прогуливался минут пятнадцать, не более. Последний раз в жизни он прогулялся в канун Нового года. Слышали, как в полночь он поднялся в комнату по ворчливо-скрипучей лестнице. А утром его не стало… Дверь, выходившая прямо на лестницу, была заперта изнутри. Окно, выходившее прямо в сад, было закрыто. На снегу — никаких следов. Дачник исчез».
Так начиналась повесть. Потом, как я уже говорил, на протяжении трёхсот двадцати трёх с половиной страниц Дачника искали следователи, собаки и родственники, которых у него оказалось ужасно много.
От них-то он, как выяснилось, и скрывался на даче: они мешали ему что-то изобрести… «Он искал покоя, — было сказано в повести, — но не того, который нашёл. Хотя… До сих пор ничего не известно. Поиски продолжаются».
— Дедушка хотел дальше… Продолжение… Но он… Понимаешь? — объяснил мне Глеб.
И вот мы должны были отправиться на место загадочного происшествия! Да, всё, о чём рассказывалось в повести, оказывается, не было вымыслом, а случилось на самом деле. Об этом сообщил мне в то самое воскресное утро внук писателя. Он скрывал это раньше: думал, что мы побоимся ехать прямо на место свершённого преступления.
— Ты-то, я знал, что нет… — сказал Глеб. — Ты — Детектив! А другие?..
— Другим — ни слова! — сказал я.
Потом Глеб сообщил мне другую новость, и она повергла меня во временное смятение: Нинель Фёдоровна заболела.
— Нервное потрясение, — сказал я. — Довели!
— Не-ет, — стал объяснять Глеб. — Ей комнату в новом доме… Переезжала… И вот! Простуда…
Мы разговаривали в школьной канцелярии, где все члены литературного кружка договорились собраться.
— С остальными я поеду за город в другой раз: зимою, на лыжах, — пообещала накануне Нинель. — Всем сразу на дачу являться неловко: всё-таки там не музей. Там же люди живут…
Я пришёл минут за тридцать до срока: мне не терпелось. А Глеб ещё раньше.
— Дежурная передала… Ещё вчера вечером… Я заходил… — пояснил Глеб. — Нинель Фёдоровна ей… По телефону…
— А почему ты вчера же не сообщил нам? Или хотя бы мне одному?
— Боялся, что вы того… Не поедете… Может, мы сами? Без неё? А?.. Как ты считаешь? Или нет?.. Там можно дорасследовать… Раскрыть… Понимаешь? Ты ведь у нас Детектив!
Я погрузился в раздумье. И в этом состоянии находился довольно долго. До тех пор, пока не показались Наташа Кулагина, Принц Датский с Покойником и Миронова.
Принц Датский прямо с порога сообщил:
— Сегодня утром пришли на ум кое-какие строчки. Может, вам будет приятно?
Он протянул тетрадный лист Покойнику. Принц никогда не читал своих стихов сам: он стеснялся. Покойник громко, нараспев, подражая настоящим поэтам, продекламировал:
Этот день для нас так много значит:
Мы давно стремились к старой даче!
И хотя закрыли тучи небо,
Едем мы под руководством Глеба!
Сквозь дождя и ветра кутерьму
Он везёт нас к деду своему!..
Добрый Принц учёл, что уже давно никто не просил Глеба вспоминать истории из жизни его дедушки, читать письма. Давно уже никто не разглядывал фотографии из семейного архива Бородаевых.
Прослушав стихи, Глеб как-то приосанился, лицо его просветлело. Опытный глаз мог почти безошибочно определить, что Глеб вспомнил о тех днях, когда им интересовалась вся школа.
Добрый Принц призвал его руководить нами, и Глеб сразу заговорил громче и уверенней, чем обычно.
— Неизвестно, поедем ли мы, — сказал он. — Нинель Фёдоровна заболела.
— Чем? — спросила Наташа Кулагина.
— Переезжала в новый дом… И вот… простудилась, — пояснил Глеб.
— Может быть, надо помочь?
— Где эта улица? Где этот дом? — лениво пропел Покойник.
— Адрес?.. Его, наверно, никто… — сказал Глеб. И твёрдо добавил: — Не знает!
Он старался дотягивать фразы до конца: ведь Принц назвал его нашим руководителем.
— Поедем на дачу сами! — твёрдо сказал я, обращаясь сразу ко всем.
Пока не было Наташи Кулагиной, меня полчаса терзали сомнения. Но как только она появилась, решимость немедленно овладела мною: «Не ехать нельзя! Когда я ещё смогу быть целый день рядом с нею? Сама судьба буквально подсовывает мне этот счастливый случай! Смею ли я отказаться? А вдруг я в её присутствии и правда что-нибудь дорасследую, распутаю что-нибудь такое, чего недораспутали следователи и родственники? Она поймёт, что я ношу своё прозвище не из-за синего мешка с галошами, а по более серьёзным причинам. И наконец-то оценит!..»
— Люблю грозу в начале мая! — сказал Покойник. — Но в двадцатых числах сентября…
Вялым жестом он указал на окно.
— И ещё неизвестно, как Нинель Фёдоровна отнесётся, — сказала Миронова. — Она хотела сама лично погулять с нами по лесу. Подышать!
— Нас там очень… Я вчера вечером по телефону, по междугородному… — сказал Глеб. И решительно дотянул — …предупредил, что мы сегодня приедем!
— Да-а, ехать или не ехать — вот в чём вопрос! — воскликнул Принц Датский.
Тут раздался телефонный звонок.
Глеб всё ещё чувствовал себя нашим руководителем и поэтому схватил трубку:
— Да! Кто? Это вы, Нинель Фёдоровна?.. — Нежная, бархатная кожа его лица покрылась румянцем. — Да… Мы все… Вот не знаем, ехать ли… — И он решительно дотянул: —…или без вас не ездить?
Внезапно глаза Глеба вспыхнули немыслимой радостью. Острая наблюдательность подсказала мне, что Нинель говорит ему что-то приятное.
И вскоре я понял, что именно.
— Ага, понимаю… Хорошо, мы поедем. Раз вы разрешаете… Передать трубку Алику?
Я выхватил трубку. Она была слегка сыроватой: так Глеб волновался.
— Слушаю вас, Нинель Фёдоровна! Ах, ангина? Ладно, я помогу Глебу. Обещаю вам! Спасибо, что доверяете!
Мне хотелось, чтобы Наташа Кулагина по ответам моим поняла: Нинель Фёдоровна именно меня попросила помочь Глебу, именно мне сказала, что доверяет. Чувство законной гордости переполнило моё сердце!
— Какая у вас температура? — крикнул я весело: у меня было отличное настроение. Но сразу же спохватился и с тревогой добавил: — Надеюсь, что невысокая?
— Тридцать восемь и пять, — сказала она. И повесила трубку.
— Мы должны оправдать доверие, — сказал Глеб чётко и громко.
— Да? Ты считаешь? — промямлил Покойник.
— Теперь уже надо ехать, — сказала Миронова. — Раз она сама позвонила!..
— Слушайте все внимательно! — скомандовал Глеб. — Электричка уходит в девять пятнадцать. Все — за мной, чтобы не потеряться. Не отставайте! Куда я, туда вы!..
—
Пока мы ехали на электричке, погода испортилась. Выглянуло солнце. Природа явно заигрывала с нами: она кокетничала осенними лучами, забиралась к нам под пальто прохладным ветерком, махала нам обнажёнными ветками… Разве можно в такую погоду как следует настроиться на мысль о преступлении?!
Но я всё же настроился… Накануне я услышал по радио, что, когда композитор Бородин умер, друзья из «Могучей кучки» закончили за него оперу «Князь Игорь».
Это было для меня абсолютным открытием! Оно натолкнуло меня на идею. И даже на несколько идей сразу… Может быть, мне удастся закончить повесть Гл. Бородаева! Вдруг я сумею разгадать тайну: куда девался тот человек! Я напишу вторую часть «Старой дачи». И Наташа запишет в тетрадку какую-нибудь замечательную новую мысль. «Конечно, его нельзя сравнить ни с Покойником, — напишет она, — ни даже с Принцем. И вообще ни с кем!..»
Я не знал, не мог даже предположить, что в тот день, в то самое обычное воскресенье… Но не буду забегать вперёд, хотя мне очень хочется забежать.
Бледный Покойник ожил под солнечными лучами и произнёс:
— «Да здравствует солнце!» — сказал как-то Пушкин. И в этом я с ним согласен.
Когда мы сошли с поезда на дощатую платформу маленькой дачной станции, Наташа стала оглядываться.
— Кого ты ищешь? — спросил я с тревогой.
— Вон расписание… Я должна вернуться к шести или семи часам. Не позднее! Чтобы мама не волновалась.
— Она всё ещё не встаёт?
— Нет, — сказала Наташа. — Сердце…
Я бросился к расписанию. Мне казалось, что кто-то хочет меня обогнать. Так всегда бывает, всегда: если какое-нибудь существо становится небезразличным, думаешь, что оно нравится всем вокруг и все испытывают те же чувства, что ты. Эта мысль не даёт покоя!
— Есть электричка в семнадцать ноль-ноль! — доложил я. — А потом — в двадцать ноль-ноль.
— Нам надо в семнадцать! Мы успеем?
«Нам… мы…» — я готов был слушать эти слова бесконечно!
— Идёмте! — скомандовал Глеб.
От станции шли минут сорок, не более. Но и не менее, потому что я следил по часам. Специально взял у Кости часы, будто заранее знал, что они в этот день… Нет, забегать я не буду. Не буду!
— За мной! За мной! — командовал Глеб. Ему нравилось быть начальником. — Только не отставать.
Я его просто не узнавал.
Судьбе было угодно, чтобы дорога к даче была очень запутанной. Это мне нравилось: мы двигались, словно по лабиринту: то сворачивали в лес, то шли между дачными заборами, то петляли вокруг каких-то сараев, то опять углублялись в лес… Казалось, удирая от кого-то, мы старались запутать следы.
Я подумал, что без Глеба нам ни за что не добраться обратно на станцию.
— За мной! За мной!.. — поторапливал Глеб. И вновь куда-то сворачивал…
Наконец он остановился. И мы тоже.
— Пришли! — сказал Глеб.
Я взглянул и увидел её. Она выходила одной стороной прямо на дорогу, а другой — прямо в лес. Меня сразу поразило то, что старая дача вовсе не была старой.
— Её покрасили, что ли? — спросил я у Глеба.
— Нет, она всегда такая была.
— «Тайна старой дачи» — это звучит? — спросил у меня Покойник.
— Звучит.
— А «Тайна новой дачи»?
— Не очень.
— Теперь понял? Знаешь, что такое — авторский домысел?
Принц Датский смотрел на Покойника с уважением.
А я лично терпеть не мог, когда Покойник начинал изъясняться «вопросами», будто устраивая кому-то экзамен.
— Почему не видно доски? — сказал он.
— Какой? — спросил Глеб.
— Мемориальной, конечно: «Здесь жил и умер…»
— А он не здесь…
— Тогда по-другому: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев!»
«Может, Покойник всё-таки хочет поставить над своим очередным стихотворением буквы Н. К.? — подумал я. — Чего он вдруг в Наташином присутствии так старается?»
Принц продолжал смотреть на него с уважением.
Я решил немедленно перехватить инициативу!
— Больше я не могу молчать. Вы должны узнать кое-что важное, — сказал я. — То, что написано в повести Гл. Бородаева, — это не авторский домысел. Здесь, на этой вот даче, исчез человек… Как будто его и не было! Мы с вами пойдём не по следам повести, а по следам преступления…
Покойник притих.
— На даче кто-нибудь есть? — спросил я у Глеба.
— Дачники все уехали.
— До одного?.. — прошептал Покойник.
— Ну да, эго же видно! — бодро ответил я. — В посёлке сейчас ни души. Кричи не кричи, никто не услышит.
— А зачем нам кричать? — спросила Наташа.
— О, не бойся! — воскликнул я. — Конечно, всякое может случиться. Но я, то есть мы, тут, рядом. Всё-таки исчез человек…
«Если бы мне представили случай от чего-нибудь сё защитить!» — подумал я в ту минуту.
Миронова подняла руку:
— Нинель Фёдоровна сказала: «Подышим, погуляем в осеннем лесу!»
Острая наблюдательность подсказала мне, что Миронова не боится: она просто и на расстоянии подчинялась классной руководительнице. Такой у неё был характер.
— Сначала — подышим воздухом, которым дышал Гл. Бородаев! — ответил я ей.
— А как мы туда попадём, в эту дачу? — спокойно спросил Принц Датский.
— Дверь открыта, — сказал Глеб. — Я же предупредил, что мы будем. Вчера по междугородной…
— Пошли! — крикнул я. — Не бойтесь!
И первым вошёл в дачу.
Там было тихо. Только сверху раздавалось какое-то бормотание. Все застыли. Я тоже вздрогнул… Но даже опытный глаз не смог бы этого определить: я вздрогнул внутренне, про себя.
— Это племянник хозяйки, Григорий, — сообщил Глеб почему-то не сразу. — Он сторожит все дачи в посёлке. Он ждёт нас… И всё нам расскажет.
«Та самая лестница! — подумал я. — „Ворчливоскрипучая“, как написано в повести. По ней в новогоднюю ночь шёл Дачник после своей последней прогулки. Больше он не гулял!..»
Мы стали подниматься по «ворчливо-скрипучей» лестнице. Она не скрипела. «Понятно: авторский домысел!»— сказал я себе.
Сверху из комнаты стали ясно доноситься слова:
— Вы так?.. А мы вас — бац по загривку! Вы всё-таки трепыхаетесь? А мы вас — по шее трах!..
Покойник остановился. За ним и все остальные.
Сверху неслось:
— Ах, вы ещё живы? Тогда получите! И ещё, и ещё, и ещё!
— Что там происходит? — спросил Покойник.
— Может быть, надо помочь? — воскликнул я. Бросил прощальный взгляд на Наташу и кинулся наверх.
Дверь угловой комнаты была приоткрыта. Племянник Григорий играл сам с собой «в дурачка». Он «ходил» и за себя и за противника, которого не было.
— Ах, вы ещё дышите? Вот вам! Вот вам ещё!
Он стал подкидывать «королей».
— Сюда! Смелее сюда!.. — крикнул я, словно взобрался на вершину горы, а остальные были ещё где-то на склоне.
Миронова зашагала: она подчинялась командам.
Глеб тоже взбежал наверх. Поднялась и Наташа. Принц Датский прикрывал собою Покойника.
Племянник Григорий повернул голову к нам и погасил папиросу прямо об стол, на котором лежали карты.