Они не знали, что кучер дал им на ярмарке сонное питьё, чтоб они спали всю дорогу.
Когда дети проснулись, то каждый лежал в своей кроватке в большой зелёной комнате. Они не знали, откуда явились и где находятся. Они ничего и никого не узнавали, кроме друг друга. Но они встали и начали новую жизнь, не задавая никаких вопросов.
Чтобы спрашивать, надо знать. Они же ничего не знали. Прошлое возвращалось к ним порой как путаный сон и так же быстро исчезало.
Клас и Клара были хорошо воспитанные дети. Клара теперь всегда носила шёлковые платья, а её коротенькие, упрямо торчащие косички выросли и превратились в длинные красивые волнистые локоны. Клас был одет в бархат.
Они выглядели совершенно так или почти так, как желала видеть их София давным-давно на ярмарке в Блекерюде в ту ночь, когда падали звёзды.
У них были также самые удивительные игрушки, какие только можно отыскать. Кларе не нужно было больше расчёсывать кудель.
У неё были куклы с настоящими волосами. А у Класа была игрушечная лошадка — совсем живая с виду.
Они ели свои любимые блюда до тех пор, пока они им не надоедали и они не придумывали новые. Каждое утро к ним приходила повариха и спрашивала, что они желают откушать. Не так-то легко было отвечать всякий раз на её вопрос. В конце концов они не в силах были придумать новые яства, а грустно поедали старые любимые блюда. Вскоре у них не было уже блюд, которые были бы им полезны. Они начали худеть. Они ели и ели, потому что были послушными детьми, но всё равно худели. Это была загадка.
Властитель и Властительница всегда были добры к детям, но не обращали на них внимания. Им нравилось, что в Доме — дети, потому что в таком большом доме всегда нужна для украшения парочка детей. Да и на детей весело смотреть, когда они милы и хорошо воспитаны. «Но, разумеется, они не должны занимать слишком большое место — в особенности, если они не твои собственные», — думала Властительница.
Она не стала такой счастливой, какой мечтал увидеть её Властитель, но она радушно приняла их. Хотя всегда говорила, что они — не её дети, а дети Властителя, они его «Затея», — так обычно называла она их.
Вначале она больше занималась детьми. Ей нравилось менять им причёски и заказывать им новые платья. Некоторое время это развлекало её, и когда они стали такими, как она добивалась, им разрешили сопровождать Властительницу в её прогулках по зеркальным залам Дома. Иногда в хорошую погоду им разрешали выходить в маленький садик, расположенный, как одна из комнат, в середине дома.
Но больше всего гуляли они в зеркальных залах. Там гуляли они рука об руку, не смея смотреть ни направо, ни налево, ибо им было велено ходить чинно. Они тревожно смотрели на Властительницу, так что никаких промахов они не допускали. Иногда она останавливалась, и им надо было также останавливаться. Она молча стояла некоторое время, погрузившись в размышления и не спуская глаз с зеркала. Но дети, преисполненные ожидания, смотрели только на неё. Ведь иногда случалось, что она оборачивалась к ним и, улыбаясь, говорила:
— Дети, быть может, мне больше к лицу, чем собаки…
Потом она кивала им и снова улыбалась. Это значило, что им разрешают сопровождать её ещё много раз. Она была такой красавицей — Властительница, — но казалась такой печальной. Дети радовались, когда она улыбалась и была довольна ими.
Раньше она всегда гуляла в сопровождении пары огромных чёрных борзых, и это была печальная картина. Она никогда не улыбалась собакам.
Но Класу и Кларе она иногда улыбалась, и всё шло хорошо, пока Клас не уронил ложечку с вареньем на кружевной воротничок, а Клара не измяла платьице. Тут они ей сразу надоели, и она сказала Властителю, что собаки, пожалуй, лучше оттеняют её красоту.
И вот она снова начала гулять в сопровождении огромных чёрных собак, которые угрюмо бродили, опустив к полу свои остроконечные морды.
Клас и Клара почувствовали себя несчастными, им так хотелось угодить ей. Да и у Властителя был удручённый вид, но он, как всегда, ничего не сказал, только вздохнул.
Затем дети были большей частью предоставлены сами себе, и им не хватало Властительницы; особенно тосковала по ней Клара. И однажды она, забывшись, закричала: «Мама!» Она тотчас удивлённо смолкла, потому что не знала, ни откуда появилось это слово и едва ли — что оно означало. Властительницу им не разрешали называть мамой. Им никогда не разрешали что-либо говорить, если только к ним не обращались, и тогда им нужно было отвечать кратко. Они говорили: «Да, Властительница!» или «Нет, Властительница!»
Иногда Властитель шутил с ними, и тогда им разрешалось смеяться, хотя не слишком долго и не слишком громко, потому что воспитанным детям так делать не полагалось. Впрочем, ему они большей частью говорили: «Спасибо!»
В Доме были длинные галереи и громадные залы. В покоях легко было заблудиться. Повсюду стояла мёртвая тишина, слышалось лишь эхо собственных шагов. Тогда дети, пугаясь, убегали, и бежали, и бежали, пугаясь всё сильнее и сильнее, но ведь от собственных шагов не убежишь. Иногда наталкивались в залах на кого-то незнакомого. Тогда тоже пугались, хотя и знали, что сюда никто, кроме домочадцев, войти не мог.
Все постоянно ходили так тихо, чтобы у Властительницы не разболелась голова. Да и сами по своей воле учились ходить тихо, тогда и эхо слышалось не так громко.
В Доме было множество лестниц, покрытых мягкими коврами. Там вообще не слышны были ничьи шаги. Клас и Клара часто ходили туда. На лестницах ощущалась своего рода безопасность. Тебя не слышали, ты никому не мешал и никому не попадался под ноги. Они могли часами ходить там, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз. Тогда они играли, воображая, будто Дом — это гора.
Поскольку в городе ни одной живой души не было, не было и детей, с которыми Клас и Клара могли бы играть. И в Дом никогда никого не приглашали. Но Клас и Клара не нуждались и в сверстниках. Они ведь знали только друг друга.
Кроме того, в Доме не раз выпадало на их долю удивительное приключение.
В зеркальных залах им в одиночестве бывать не доводилось. Залы запирали, когда там не прогуливалась Властительница. Но всё равно в Доме было множество зеркал.
Поэтому Класу и Кларе случалось видеть, как в конце галереи движутся им навстречу двое детей. Вот когда они радовались! Они бросались бежать, и дети, идущие им навстречу, тоже бежали до тех пор, пока все они не сталкивались. А сталкивались они всегда перед зеркалом.
Там они останавливались и случалось чудо: прислонившись лбами к зеркалу, они оба — и Клас и Клара — сталкивались нос к носу с похожими на них маленькими детьми. Можно было заглянуть им в глаза, в которых всегда светилась надежда. Они подолгу стояли так, разглядывая друг друга, и вскоре Клас и Клара поняли, что единственные дети, которых они могут встретить в Доме, — это Зеркальные дети.
Вначале всякий раз встречаясь с ними, они меньше ощущали своё одиночество, словно его разделяли с ними недостижимые для них дети, хотя они никогда ничего не говорили.
Но однажды на лицах Зеркальных детей надежда исчезла, там остались лишь тревога и горе, и тогда Клас и Клара испугались.
У них самих было всё и им ведь было так хорошо теперь, что им было жаль Зеркальных детей. Они хотели сделать что-нибудь для них, взять на себя их горести. И они ощутили, что сделали это, сами не зная, как это произошло.
С тех пор они больше не хотели с ними встречаться, они избегали их, они хотели забыть их лица.
На лестницах никаких зеркал не было, там дети могли играть, воображая, будто Дом — это гора. Никакой вовсе не дом, а обычная гора. Там они всегда были одиноки. А если и несчастливы, то не ведали об этом.
Ибо в них жили неведомые горести Зеркальных детей, а не их собственные.
9
В доме было множество слуг, которые, чередуясь, обихаживали детей. Но прислуга часто менялась, никогда надолго не задерживаясь. Поэтому Клас и Клара никогда не успевали познакомиться с кем-нибудь из них. Они всегда были окружены чужими людьми. Новые лица постоянно заглядывали к ним по утрам, чужие голоса будили их, чужие руки одевали их, причёсывали, накрывали на стол и убирали посуду.
Никогда было заранее не узнать, какими будут эти лица, и голоса, и руки, будут ли они мягкими, дружественными и нежными. Или же шершавыми, жёсткими и опасными.
Вначале Клас и Клара обеспокоенно смотрели на каждую новую служанку, но со временем перестали обращать на них внимание. Они привыкли. Что толку тревожиться или радоваться, в следующий раз всё равно будет другая.
Одной из причин того, что слуги так часто менялись, была их удивительная способность бить посуду. Последнее время детям стало казаться, что они делают это нарочно. Повсюду валялись осколки разбитого стекла. Новое немедленно приобреталось, но с ним происходило то же самое. И невозможно было напасть на след того, кто безобразничал, потому что все как один отрицали свою вину и валили друг на друга. В Доме воцарились подозрительность и враждебность, все шпионили за всеми, но напасть на след преступника не удавалось. Как это происходило, оставалось загадкой. Неужели в этом и вправду был злой умысел?
Властитель и Властительница вначале не обращали на это внимания. Они покупали новую посуду и молчали. Но неведомые злодеи продолжали бить посуду, слуги ходили злые и мрачные, а по Дому целый день разносилась их ругань. Дольше это терпеть было нельзя.
Властитель тайно приказал своему старому верному кучеру постараться узнать, кто бьёт стекло в Доме.
Кучер был стар и необычайно серьёзен. По его застывшему лицу никогда нельзя было понять, о чём он думает. Способность кучера передвигаться быстро и бесшумно была пугающей. Казалось, ноги его, обутые в сапоги, не ступали по полу, а летели над ним. Походка его была стремительной и вкрадчивой. Он скользил по комнатам, словно заводная жестяная кукла на проволоке. И лицо у него было жёсткое и неподвижное.
Кучер был себе на уме. Он, похоже, знал, как уличить преступника. Первое, что он сделал, это — приобрёл собственный запас посуды. Он расставил бокалы по всему Дому и быстро узнал, где чаще всего бьётся стекло. Вот так кучер и выяснил, где чаще всего бывает злоумышленник. Теперь он расставил стекло повсюду в подозрительной части Дома и стал ждать. Он был похож на паука, который раскинул паутину и поджидает жертву. Двери беззвучно, как бы сами собой, открывались и закрывались. Серое неподвижное лицо кучера заглядывало в приоткрытую дверь и исчезало, чтобы вынырнуть из новой двери в другом покое.
Слуги смотрели ему вслед, качая головой:
— Начинает стареть, — говорили они друг другу.
И вправду, он был стар, но не слишком. Не так много нашлось бы молодых, которые двигались так же быстро, как он. Это было жутко, казалось, он находился одновременно повсюду. Тем удивительнее, что ему не удавалось напасть на след. Это было похоже на колдовство. Бокалы и рюмки разбивались именно там, где кучера не было. Много раз случалось, что он слышал, как что-то разбивается на тысячи осколков в соседнем покое, но когда он открывал дверь, никаких следов там не оказывалось. Комната всегда была пуста, и только осколки валялись на полу.
И он не слышал никаких шагов. Должно быть, этот злодей ходил так же тихо, как он сам. Это был настоящий хитрец!
Невозможно было понять чужую хитрость, но кучер не сдавался. Время от времени являлся Властитель и спрашивал, как обстоят дела, напал ли он на чей-нибудь след. Но старый слуга ничего не говорил. Он был мастер молчать. И это ему пришлось очень кстати теперь, когда и говорить было нечего.
Наконец он придумал очень ловкий ход.
Расставлять бокалы в разных комнатах было ошибкой. Преступник мог выбрать, где нанести очередной удар. Отныне он будет ставить стекло в одном-единственном покое. И не один бокал, а множество их. Он накрыл большой стол, словно к празднику, и поставил полным-полно бокалов и графинов, он поставил также на стол высокие свечи и зажёг их так, чтобы стекло засверкало по-настоящему. Затем он покинул комнату. Он тщательно запер за собой дверь, чтобы никто не заподозрил хитрость. Но ушёл он недалеко. Он забрался в большой пустой шкаф в соседней комнате. Тихонько прикрыл он дверцу, оставив узенькую щёлку, чтобы видеть, если кто-нибудь пройдёт мимо. Но навострил уши, потому что в столовую, где стояло стекло, вела ещё одна дверь и виновник с тем же успехом мог войти через неё.
Итак, он, стоя в шкафу, ждал и ждал без конца. Но никто не приходил. Ни звука не доносилось из соседней комнаты.
В конце концов в шкафу стало неуютно — он вылез и уныло направился к двери, которую и открыл без единого звука.
И в тот же миг услышал звон разбитого стекла.
Он застыл в дверях. Лицо его, как обычно, ничего не выражало, но руки непрестанно шевелились в предвкушении добычи. Он не верил глазам своим и сдерживал себя ещё некоторое время, так как не хотел упустить ни одной детали того редкостного спектакля, который там разыгрывался.
Столовая погружена во мрак, зима, день клонится к вечеру, тени сгущаются в углах. Но на столе горят в подсвечниках свечи и освещают одно-единственное существо, которое там находится.
Это — Клас.
Он стоит на одном из стульев у стола и держит в руке бокал. Стекло сверкает, и он всматривается в него с удивительнейшим выражением лица. Оно печальное, упрямое и ликующее одновременно. Внезапно он с силой бросает бокал на пол, затем поднимается на следующий стул и берёт другой бокал. И вот он шагает по стульям вокруг стола, пока все бокалы не оказываются вдребезги разбитыми. Затем он слезает на пол, чтобы убежать. Он — босой. Он бежит быстро и тихонько.
И тут путь ему преграждает старый кучер. Он, как тень среди других теней, внезапно возникает перед Класом. Ему остаётся лишь протянуть руку и схватить Класа. Это происходит без единого слова. Ведь кучер — мастер молчать, а Клас утратил дар речи.
В Доме поднимается переполох. Кто бы мог поверить? Слуги, которых несправедливо подозревали, оскорблены и намерены отказаться от места.
У Властительницы начинает болеть голова, и она снова говорит Властителю, что дети — его выдумка и что пусть он сам и заботится о них.
Властитель удивлён. Он повторил это множество раз. Ведь дети — такие послушные и хорошо воспитанные.
— Клас, конечно, понесёт наказание, которое заслужил, — сказал он.
Он долго размышлял об этом происшествии. Затем поговорил с кучером, и тот раздобыл розгу.
Властителю это было досадно, но никуда не денешься, Класа придётся высечь за то, что он натворил. Тогда он больше никогда не станет безобразничать — так считал Властитель и приказал кучеру выпороть Класа.
Однако распорядился сечь не сильно…
Клас снова разбил бокалы. Кучеру пришлось высечь его сильнее. И ещё сильнее. И ещё. Но Клас и не думал прекратить свои безобразия. Кларе было велено стеречь брата. Всё зря! И это не помогало. Класа было не устеречь. Он выказал удивительные способности. Он был хитёр, как лис, и проворен, как горностай. Что на него нашло? Была в нём, должно быть, какая-то слабость. Он терпеть не мог стекло. Но всё-таки отец-то его — стеклодув! Это было слишком странно!
Но, быть может, дети слишком часто бывают одни? Если бы только это!
Властитель решил нанять им гувернантку.
И таким вот образом в их жизнь вошла Нана.
10
Когда Клас и Клара впервые увидели Нану, она ела.
Властитель подвёл их к столу, где Нана расселась на скамейке, что тянулась вдоль длинной стороны стола. Было это в сумерки, свет ещё не зажигали, и столовая была погружена во мрак. В вырез платья Нана засунула кончик большой салфетки, ослепившей их своей белизной. Сначала они видели только салфетку. Потом, подняв глаза, они заглянули в гигантский широко открытый рот, где катался и перемалывался кусок белого торта.
Словно зачарованные, смотрели они, как Нана поедает этот кусок торта, как захлопывается бездонная пасть, как расплывается она в кровожадной улыбке.
Нана сказала им: «Добрый вечер!», и Властитель оставил детей на её попечение.
В этот момент слуга внёс новое блюдо. Нана окинула кушанье и детей одинаковым испытующим взглядом. «А съедобны ли вы?» — говорил её взгляд.