— М-мама в пургу попадет, — сказала Наташка, захлебываясь слезами.
— Она же полярница.
— Если полярница, пурга что, вокруг нее обежит? — пробормотал Ленька. — Конечно, мама пургу заранее услышит. Где-нибудь спрячется, пересидит...
— Ленька, пурга — очень страшно? — спросил Коля шепотом.
— Спрашиваешь! Стихийный ужас. От земли оторвет и шмякнет. И вдребезги.
— Почему вдребезги?
— Потому что ты уже ледяной будешь. Заскрипела дверь. Ребята затаили дыхание.
— Соколовы! — В комнату вошла Ниночка Вострецова. — Дикари, пожалуйста, молчите у директора про Сережку. Ему по дисциплине отметку снизят, а ему в военное училище поступать... — Войдя, Ниночка принялась поправлять перед зеркалом прическу. — Слышите, Соколовы? — Она повернулась и только тут заметила, что никого нет. — Наверное, в игровой комнате, в хоккей режутся. Вот безответственные микробы... — Ниночка хохотнула красивым голосом и вышла.
Коля прыснул в кулак, показал Леньке, как якобы Ниночка ресницы подводит и загибает. Даже пропел на якобы заграничном языке. Ленька тоже хихикнул. И вдруг Коля спросил:
— Ленька, а вдруг и его?
— Кого?
— Отца.
— Не городи. Тебе же сказали — он с вездеходом. Вездеход кругом закрытый, железный. Пурга ему нипочем. Пересидит... А может, он в избушке охотничьей схоронился. Он местность хорошо знает. — Услыхав сладкий и протяжный Наташкин вздох, Ленька сказал: — Уснула. Она, когда поревет, всегда засыпает. Натура такая... Я всю ночь книжку читал и то не сплю, а она тут же...
Спит Наташка, губами во сне причмокивает и улыбается. Видит Наташка во сне марсианских пионеров с круглыми ушами. Все они в красных галстуках. Главная марсианская пионерка, очень похожая на Наташку, речь говорит, только слов не слышно из-за прекрасной марсианской музыки. Ленька и Коля смотрят на кроватную сетку. Дверь снова скрипнула. Мальчишки прижались щека к щеке. Но в комнату никто не вошел.
— Слышь, а может, сегодня не вызовут? — спросил Коля. — Слышишь, чем так лежать, давай я тебя в шашки обыграю. — Коля вылез, тихонько прикрыл дверь, взял шашки и снова нырнул под кровать. Толкнул Леньку, а Ленька спит. Спит и во сне улыбается.
Видит Ленька теплое Черное море.
На берегу город высокий и вывеска, как на вокзале: "Одесса".
По пляжу бегут ребята, среди них Наташка и Коля. С ними пионервожатая — радистка Рая. Она покупает всем ребятам мороженое и говорит: "Угощайтесь. У нас в Одессе мороженого навалом — прямо из Арктики доставляют".
Коля потряс Леньку за плечо.
— Уснул, сморился. У них у обоих натура такая — спят... — Коля потренькал пружинами сетки, лягнул Леньку ногой, в надежде, что тот проснется. Вдруг у самого своего лица Коля увидел скомканную Ленькой записку. Коля развернул ее, разгладил. "Мы ушли на остров кино смотреть..." — прочитал он. И вдруг улыбнулся. Быстро вылез из-под кровати, положил записку на стол и так же быстро юркнул обратно. Коля смотрел над собой в сетку и, улыбаясь, посвистывал. Тихонько посвистывал и весело.
Один мой знакомый мальчик имел привычку свистеть, когда у него было хорошо и весело на душе. Он насвистывал, даже когда читал интересную книжку. Такой был свистун. Однажды учительница вызвала его читать стихи Пушкина о вещем Олеге. Прочитал этот мальчик строчку и от восторга свистнул. А в том месте, где "гробовая змея... выползала...", мальчик так рассвистался, что учительница была вынуждена открыть окно и сказать:
— Лети, милый, на волю, наша школа не для пернатых.
Улетел мальчик. Где-то сейчас летает?..
Коля еще раз глянул на записку. Сказал:
— Для юмора. Проснемся когда — похохочем... — Глаза его закрылись. Улыбаясь во сне, он потянулся, подтолкнул плечом шашки к трубе парового отопления. В полу возле трубы была дырка. Ее позабыли заделать, когда отопление ремонтировали.
* * *
Повариха Татьяна Гавриловна, распаренная от съестных паров, поставила на стол тесто. В тесто упала шашка. Уставшая к вечеру повариха подняла голову и закричала:
— Ленька, перестань безобразничать, я тебя за уши оттаскаю.
* * *
Дверь в пятнадцатую комнату широко отворилась — вошла Нитка.
— Соколовы, миленькие, вас к директору. Вы про Сережку не говорите, ему в военное училище поступать... — Нитка оглядела комнату. Лицо ее стало сердитым. — Ну, Соколовы, — сказала она. — Действительно, сверхнахалы. Их к директору "немедленно", а они, наверное, в игры играют...
— Нитка...
Нитка оглянулась. Позади нее стоял первоклассник с глазами широко раскрытыми и почти белыми от переживаний.
— Нитка, они одетые были, — сказал первоклассник. Глаза его почти закатились. — Они куда-то идти собирались...
— Куда идти — пурга...
— Нитка, — голос первоклассника тоненько зазвенел. — У них ушанки были завязаны... И рукавицы. Нитка потрясла головой.
— Что ты плетешь? Пурга. Ты, может, не слышал? Первоклассник хлебнул воздуха и заплакал.
— Они тут записку писали. Соколова Наташа писала... Нитка подошла к столу. Прочитала записку, наспех нацарапанную Наташкиной рукой: "Мы ушли на остров кино смотреть. Не беспокойтесь, нас там покормят".
— Как это — ушли? Когда?
— Перед самым третьим предупреждением... Нитка бросила записку и вылетела из комнаты. Первоклассник нос вытер — сделался похожим на маленького старичка.
Пурга за окном ударила грохотом столкнувшихся броненосцев. Единственная в интернате муха, которой Ленька Соколов так гордился, вылетела из-за шкафа и, как привязанная, принялась летать под лампочкой туда-сюда.
* * *
Директор школы-интерната сидел в своем кабинете. Напротив него сидел старый учитель физики. На столе лежала Колина десятка.
— Внесем... — бормотал физик. — Странная логика...
— Говорит Центральная арктическая метеостанция. Ураганный ветер, достигнув поселка Порт, движется в юго-западном направлении с возрастающей скоростью. Всем населенным пунктам, расположенным в этом направлении, принять самые срочные меры. Для самолетов закрыты порты Норильск, Салехард...
В кабинет ворвалась Нитка. Выкрикнула:
— Соколовы!.. — и заревела.
* * *
— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Прошу посадку.
Рая спала на диване, укрытая шубой. Вместо нее дежурила ее сменщица Клава.
— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Прошу посадку...
Клава подбежала к дивану.
— Рая, Рая! Володя посадку просит.
— Я — Порт. Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, вы что, в своем уме? Набирайте предельную высоту и уходите.
— Не могу. Едва дотянул до вас — кончается горючее.
— Куда же ты его дел? Ты же вылетел от нас с полными баками?
— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, — спокойно прозвучал голос летчика Володи Войкова. — Поглядите на ваши часы — сколько прошло времени с вылета? Пока дорасчистили полосу, я над ними ходил. Короче — горючее на нуле.
— Черт знает что! — аэродромный диспетчер приплюсовал к черту многочисленную нечистую силу рангом помельче. — Даю начальника. Я разрешить не могу.
Рая и Клава с ужасом переглянулись, потом посмотрели на часы. Секундная стрелка обежала полный круг, пока не раздался начальственный голос:
— Володя, ты меня слышишь? Садись восточнее нас в тундре, там нет торосов. Садиться будешь на брюхо. Ты меня понял?.. Постарайся пройти над скалами пониже.
— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Вас понял.
* * *
В комнату номер пятнадцать поспешно вошли Нитка, директор школы Петр Савельевич и совершенно расстроенный учитель физики.
-— Я виноват, — бормотал он. — Я на них накричал... Нитка показала записку. Директор и учитель физики прочитали ее по очереди.
— Погибнут... — Нитка протяжно всхлипнула. — В проливе пурга с двойной силой ду-ует... Там — как в трубе... Их разобьет о торосы.
Может быть, вихрастому первокласснику понравилась роль очевидца, может быть, вид директора и учителя приободрил его, но он тоже вошел, по-свидетельски носом шмыгнул.
— Они одетые были. Ушанки тесемками завязали...
— Ах, как все получилось... Ах, как все получилось... — бормотал физик.
В коридоре толпой стояли ребята, и большие, и маленькие. Они расступились молча, дав дорогу директору и учителю.
Когда дверь в комнату закрылась, Наташка заворочалась во сне и, не открывая глаз, пробормотала:
— Не стягивайте с меня одеяло — мне дует...
* * *
— Я — "фиалка". Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Отвечайте. Как у вас? Отвечайте. Володя, это я, Рая... — Рая закусила кружевной платочек зубами.
Кроме нее и Клавы, в радиорубке находился капитан порта.
— Молчит, — прошептала Рая, не выпуская платка из зубов.
— Ему сейчас говорить некогда. Посадить самолет в такую пургу — онемеешь. — Капитан покачал головой, прошелся вдоль комнаты и снова остановился за Раиной вертящейся табуреткой. — Чембарцев не отозвался?
— Нет...
— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть... — четко сказало радио.
И Рая, и Клава, и капитан затаили дыхание.
— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Сел на брюхо. Есть раненые. Пришлите вездеходы.
— Слава богу, — облегченно вздохнул капитан. Вытер платком седые виски и затылок вытер. — Позвоню на гидробазу, распоряжусь насчет вездеходов. Уточните их местоположение.
— Я — "Фиалка", я — "Фиалка"! — закричала Рая в микрофон, прижавшись к нему губами. — Уточните ваше местоположение. Я — "Фиалка". Володя, слышишь меня?
Капитан подошел к столику с телефоном. Не успел он снять трубку, как телефон зазвонил.
— Капитан слушает... — Лицо его сначала выразило досаду, потом недоумение, потом некое беспомощное раздражение, какое бывает у занятых людей, когда их отвлекают нелепостями и ерундой. — Что?.. Какие ребята? Через пролив? Какой пролив?.. Что вы городите?
Рая и Клава, смутно догадываясь, о чем речь, встали из-за стола.
Вдруг капитан все мгновенно понял.
— Через пролив?! — закричал он. — Да как!.. — Но тут же взял себя в руки. Осевшим тяжелым голосом сказал: — Вас понял. Принимаю срочные меры.
— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, — сквозь хрипы и свисты прорвался голос. — Точно местоположение дать не можем. Мы приблизительно в пятнадцати — двадцати километрах от устья залива. Будем давать вездеходам радиопеленг. При подходе включим огни.
Капитан подошел к микрофону.
— Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, тяжелораненые есть?
— Кажется, нет... В машине лютый холод. Обшивку распороло на застругах.
— Говорит капитан порта. Продержитесь часа три? У нас пропали дети. Ушли в пургу. Вездеходы придется отправить на поиск ребят.
Радио помолчало и ответило как бы со вздохом:
— Что поделаешь, капитан. Постараемся.
Капитан сказал Клаве:
— Включите радиосеть. — Он взял микрофон в руки. По всему поселку, по всем службам и жилым домам разнесся его командирский голос: — Говорит капитан порта! Тревога! Трое ребят из интерната пошли через пролив на остров. Судя по времени, пурга накрыла их в середине пролива. Всем жителям, способным идти в пургу, собраться в клубе порта. Из домов выходить группами, в связке. Морякам с зимующих кораблей, портовым рабочим, работникам аэродрома снарядить спасательные отряды. Повторяю...
— Петр Савельевич, пустите! — Сережка Коновалов, одетый по-штормовому, стоял перед директором в директорском кабинете. Вид у Сережки был решительный и отважный. Не напрасно собирался Сережка Коновалов в военное училище.
Директор сидел за столом, уперев голову в скрещенные ладони. В дверях толпились десятиклассники, как и Сережка Коновалов, одетые по-штормовому.
— Петр Савельевич, мы уже не дети! Директор переместил ладони к ушам.
— Петр Савельевич, мы уже почти солдаты. А вы...
— Выйди вон, Коновалов.
— Петр Савельевич, меня нужно обязательно пустить... Петр Савельевич, это я виноват. Я пацанов в кладовую запихал.
— Слышите, Коновалов, вам говорит старый, больной человек... — Директор действительно казался очень старым и очень больным. Думал директор о том, что пора ему на пенсию, что уже не может он воспитывать детей, как нужно.
— Петр Савельевич...
— Сережка, я тебе сказал — выйди вон! — Директор поднял голову. — В школе, Сережа, все дети, кроме учителей и обслуживающего персонала.
Десятиклассники в дверях, в том числе здоровенный штангист, который смог бы, не напрягаясь, посадить старого директора на шкаф, опустили головы.
— Петр Савельевич! — в последний раз с безнадежным отчаянием выкрикнул Сережка Коновалов.
* * *
На радиостанции капитан порта, уже одетый, чтобы идти в пургу, говорил в микрофон:
— Спасательный отряд с кораблей, пойдете по центру пролива. Спасательный отряд с острова, вы пойдете вдоль вашего берега. Растягивайтесь в цепь, чтобы сомкнуться с моряками. Я поведу отряд порта и добровольцев. Поддерживайте связь со мной и с "Фиалкой". Мои позывные "Парус". Вездеходы и собачьи упряжки зверпромхоза пойдут вперед". Всё! Выходите на лед.
* * *
Говорят, сны нужны человеку, как некий громоотвод. Если человек не видит снов, его мозг быстро устанет, а то и вовсе сгорит.
Наташа видела сны с танцами, с цветами и шумными аплодисментами и любила их пересказывать. На что Ленька неизменно ей говорил:
— Завела канитель. Ничего ты не видела — одно твое бахвальство.
Сам Ленька смотрел сны уютно, как смотрят кино. Себя во снах он воспринимал как бы со стороны.
В этот раз видел Ленька летнюю тундру, всю в разноцветных травах, синее море и толстых чаек, важно расхаживающих у самой воды. Как будто он, Ленька, сидит на железной бочке из-под бензина, которую отец насадил на врытый в землю столб, приладил ручки крестом и при помощи этом конструкции, накручивая на нее трос, вытаскивает из воды то тяжелую моторную лодку, то брюхастых белух, у которых спина отливает синим, как вороненая сталь.
Сидит Ленька на бочке и ничего не делает. Отец с матерью ушли на моторке селедку ловить — Леньку с собой не взяли.
Ленька подумал: "Что я — Наташка, чтобы меня не брать? Я побыстрее мамы могу управляться с сетью".
Скачут вокруг Леньки собаки, приближаются к нему вплотную, чтобы его в нос лизнуть и еще как-нибудь выказать собачью радость. Гонит их от себя Ленька, отпихивает и хохочет. Только Казбек, собака серьезная, вожак, к нему ласкаться не лезет. А больше всех лезет Жулик, лохматый и звонкий. Вдруг собаки остановились, уши насторожили и прянули в тундру. Почувствовал Ленька тревогу в сердце, соскочил с бочки, побежал вслед за собаками. А бежать и не нужно. Идет по лощине прямо на собак олененок. Идет, качается на ломких ногах. Голову опустил. Ленька кричит собакам:
"Назад! Назад!"
Стали собаки, окружив олененка кольцом. Рычат, поскольку все, как одна, ездовые и охотничьи. Ленька их растолкал — они рычат, — подошел к олененку, а шкура у олененка серая, даже багровая и шевелится.
"Гнус", — догадался Ленька. Провел рукой по спине олененковой. Олененок вздрогнул, рука вся в крови. Ленька с себя свитер стянул, стал им хлестать олененка и тереть, чтобы гнуса раздавить. Потом, охватив его шею руками, потянул к воде, к морю. Идет олененок, от гнуса слепой. Следом собаки идут, хвосты поджали — почувствовали привыкшими к людям сердцами, что в эту минуту лаять не следует.