* * *
Федька любил бывать в областном центре. Не из-за покупок, которые тут можно было сделать — ему нравилось наблюдать за людьми и представлять себе, как они живут. Мальчишку зачаровывала и волновала мысль, что у всех виденных им есть какая-то своя жизнь, отличная от других. Секунда — промелькнуло лицо немолодого мужчины за рулем «жигулей» шестой модели. Больше его Федька никогда не увидит, а мужчина Федьку и вообще не заметил… но где-то этот мужчина будет продолжать жить, что-то делать… Объяснить свои чувства лучше Федька не мог.
Но сейчас, если честно, Федька думал об этом мельком. Все еще провожая рассеянным взглядом «шестерку», он незаметно для себя переключился на другое — и вздрогнул, когда отец, открыв багажник, «нивы», загрузил в него солидный и явно тяжелый сверток. Через пару секунд Гриднев-старший занял место за рулем и побарабанил по нему пальцами. Лицо его было хмурым и задумчивым.
Федька перебрался на заднее сиденье и, перегнувшись через спинку, откинул, вжикнув молнией, край свертка. Его глазам предстало три "сайги-410 — с примкнутыми девятизарядными магазинами и сложенным над пистолетными рукоятками прикладами из темно-коричневой зернистой пластмассы. Отец молчал, и мальчишка, так же молча застегнув молнию, вернулся на свое место.
— Поедем домой, или хочешь куда-нибудь заглянуть? — нарушил молчание мужчина.
Федька потянулся, закинул руки за голову и, не глядя на отца, спросил:
— Па, ведь то, что мы делаем… это незаконно?
— Это уголовное преступление по нескольким статьям, — Николай Андреевич смотрел в лобовое стекло. — Если у нас ничего не получится, то вас ждет колония, откуда вы выйдете уже совершеннолетними… существами, а меня — тюрьма, откуда я не выйду вообще. Вовлечение несовершеннолетних в бандформирования… — отец посмотрел на сына внимательно и спокойно: — Еще не поздно отказаться, сынок. Одно слово — и мы даем откат. Ничего стыдного в том, что ты боишься, нет.
— Я не боюсь, — без малейшего гонора ответил Федька, постукивая пятками кроссовок в пол машины. — Правда не боюсь, па. Я просто хочу понять! — он сел прямо, стиснул пальцы на колене и посмотрел на отца больными глазами, в которых были гордость и вызов. — Я хочу понять, па! Ведь мы тоже не делаем ничего плохого, ничего — наоборот! Так почему же нам приходится… вот так, как будто партизанам на оккупированной территории?! Почему нам все мешают — власти, милиция, все, кто должен по-мо-гать?! Почему?!
На этот раз Гриднев-старший ответил не сразу. Далеко не сразу. Федька терпеливо ждал, не сводя глаз с отца. А тот молчал, молчал и постукивал пальцами по рулевому колесу, и смотрел никуда… Потом спросил:
— Помнишь, два года назад я купил тебе кассеты с пьесой по "Властелину Колец"?
— Помню, — удивленно бросил на отца взгляд Федька и поморщился: — Мне не понравилось. Издевательство какое-то, все с этими дурацкими акцентами говорят… А при чем тут это?
— А при том. Глупо или нет, а там есть в одной песне такие слова… — Гриднев старший кашлянул и прочитал: — Когда вместо солнца надвинется тьма,
Но рад этой тьме человек -
Так это не спятили люди с ума -
И вряд ли природа свихнулась сама -
Так вот он, спятивший век… Такое время, Федь. Черное с серым, серое с черным.
— Но люди-то… — начал Федька, и отец перебил его:
— Люди? Люди, сын, существа сложные. В них столько всего намешано… И каждый хочет жить хорошо и… и просто. Без хлопот, успеха без труда и все такое. Большой Ха и такие, как он, они ведь ни с потолка соскочили. и не из-за границы их прислали, хоть и приятно было бы так думать. Они на наших грядках выросли. И удобрялись тоже здесь… Кто-то жилы рвал, служил Родине — а кто-то бочком пристроился, да и посмеивался… Вообще, Федь, все беды человечества от трех вещей. От трусости. От лени. От сытости. И — ВСЕ. Больше никаких причин нет. Ни мафии, ни терроризма, ни взяточничества. Трусость. Лень. Сытость. Большой Ха и К этим очень умело пользуются.
— А нам что делать? — тихо спросил Федька, взяв себя за плечи. — Ну что нам делать?
— А вот это человек во все времена решает сам, — ответил отец спокойно. — Этого у него отнять нельзя. Просто большинство не имеют мужества решить, а потом разводят руками: обстоятельства, мол… Можно смириться. Можно бороться… — он обнял сына за плечо: — Так как?
— А тебе за нас не страшно? — не ответил Федька и, помедлив, привалился к отцу виском. — Другие за своих сыновей и дочерей трясутся, а ты — нате оружие, идите, добывайте правду…
— Страшно, — сказал Николай Андреевич. — Только ведь это не причина… Да, вы дети. Если бы мне лет тридцать назад кто-то сказал, что такое может быть, я бы решил, что это здорово, но невозможно. Но жизнь изменилась. Вас, детей — не обиделся? — должны защищать взрослые. Точнее… ваш возраст сам по себе должен быть защитой. Но "надвинулась тьма", сынок — и раз ваши годы больше не останавливают руки убийц, насильников, подонков, значит, вы должны уметь защищать себя и своих друзей сами. Любыми средствами, до последнего — и очень умно и хитро, помня: виновным в случае чего вы и окажетесь. Просто по тому, что задевший тебя будет лежать, а ты — стоять над ним. Это в глазах наших властей уже доказательство вины. То есть, ты прав — это партизанская война, самая настоящая. И там, — он поднял палец в потолок «нивы» у нас союзников нет. — Там трусость. Лень. Сытость. Поэтому мне вместо того, чтобы просто пойти в милицию и потребовать арестовать вора и
бандита, приходится покупать моему сыну ружьё и думать, как замаскировать ваши действия, чтобы на нас не пало подозрение в преступлении. Поэтому мать твоей Саши… не хмурься!.. сидит не на Петровке, а в нашем захолустье — даже в области не смогла удержаться. Поэтому твой Женька сделал то, что в моем детстве ни одному пацану просто не пришло бы в голову — ради денег предал друзей.
— Он не виноват, — сердито сказал Федька. Отец кивнул:
— Я его не виню, я просто говорю, что было… А трястись за своих детей? Да, это сейчас распространено. Только ни от чего это не спасет. Знаешь, у Киплинга есть "Эпитафия трусу, погибшему при бомбежке Лондона":
Побегал от повестки я немало,
Но с воздуха она меня достала.
Федька негромко засмеялся и сказал с улыбкой, но серьезно:
— Ну тогда что ж… Мы будем драться. В конце концов, на своей земле живем, не на чужой… А вот интересно — три «сайги» стоят тысяч тридцать, а у меня было только двадцать пять…
— Я сделал вложение в будущее, — важно заявил Гриднев-старший. — В вас. Дети ведь — наше будущее, так? И не такое уж печальное, как я погляжу на вас, — он толкнул сына в бок и сказал: — Может быть, все еще будет неплохо? В конце концов, с нами господа Фостер, Бреннеке и МакЭлвин!
ГЛАВА 4
Мы летим над Уругваем…
— А-а-а-а!!! — взревел Макс, цепляясь обеими руками за тоненькие, хлипкие поручни из дюралевых трубок, отделявших его от бездны.
— О-о-о!!! — бодро поддержал его Маршал с заднего сиденья. Вопль Сергея Степановича был едва различим, его отшвырнуло назад потоком рванувшегося навстречу воздуха, но Макс отчетливо отличил в нем восторг, которого сам не ощущал — бывший командующий ВВС веселился во всю.
— Сергей Степанович, па-да-ееееееем!!! — завопил Макс, пытаясь закрыть глаза, но от страха только шире распахивая их за толстыми стеклами очков. В ответ безумный летчик заорал сзади:
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц —
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!..
— Здорово, а?!
— Ааг… га… — Макс с облегчением перевел дух, видя, как верхушки деревьев, накренившись, вбок и влево — Маршал выровнял полёт. — Очень… — он поправил на шее висевшую на широком ремне камеру с телевиком и прислушался к своим ощущениям: штаны были сухие. Уже хорошо.
Слегка покачиваясь в воздушных потоках, легонький двухместный мотоплан летел над зелеными покрывалами Баклашовских лесов, тут и там прорезанными синими строчками речушек и продырявленными пятнышками лесных озер. Макс согласился на полет со скрипом — он из всех троих, включая Сашу, оказался самым легким. Не признаваться же было, что он боится высоты до икоты?!
Маршал, может быть, и был контуженым оригиналом, но свое дело знал. Они держались в воздухе уже почти два часа — больше планируя для неуловимых для Макса воздушных течениях с выключенным мотором, чем передвигаясь на нем. К высоко подтянутому левому колену Макса был притянут планшет с картой — точнее, копией копии — с которой он сверялся, по временам щелкая аппаратом. Они взлетели с загородного заброшенного поля, куда их доставил на «камазе» отец Федьки — чтобы не привлекать лишнего внимания.
Вообще лететь было интересно. Высота пугала, но Макс кое-как пообвыкся и временами начисто забывал и о страхе высоты и даже о своем деле. Мотоплан соскальзывал к верхушкам деревьев и плыл над ними — удирали серые белки, взлетели очумелые птицы, спасаясь от невиданного хищника… Или Маршал снижал аппарат прямо к воде лесной речки — опрометью бросался в чащу ничего не подозревавший олень, вода текла серой лентой прямо под ногами. Однажды мелькнула деревня — она не была обозначена на современной карте, и Макс понял, почему, когда Маршал снизился: деревня была пуста, по центральной улице, заросшей травами, трусил целый кабаний выводок. В другом месте — ближе к одной из немногочисленных дорог, пересекавших кое-где леса, возле пруда — мотоплан долго провожала воплями и неистовым размахиваньем рук компания туристов разного возраста и пола.
Но то, что было нужно, не находилось. Макс начал подозревать — и не найдется. Может быть, время изменило ландшафт: превратилась в цепочку стариц-озер, а то и вовсе высохла речка, делающая причудливый двойной изгиб, зарос лесом курган, охваченный лесной петлей…
Это был удар. Правда — скорей всего, и Большой Ха тоже ничего не добьется тут. Это утешало, но немного. Значит, сокровища стрельца Кузьмы так и останутся в земле бесполезным грузом… а главное: не будет ПРИКЛЮЧЕНИЯ.
— Сядем, пообедаем! — крикнул Маршал. Чуть повернувшись, Макс спросил:
— Как сядем?!
— Да просто! — гаркнул Сергей Степанович… и на этот раз Макс завопить не успел: мотоплан одним духом приземлился на узкую полоску пляжа, на твердый песок берега маленького озера. — Чудо-машина, — объявил Маршал, сдергивая очки, расстегивая перчатки.
— У-угу, — подтвердил Макс, вываливаясь на песок. Оказалось, что ноги и поясница затекли. Мальчишка со стоном потянулся, тоже сдернул очки, присел у воды и умылся.
Кругом было по-лесному тихо. В смысле — ясно, что тут нет людей. Маршал достал небольшую спиртовку, две консервные банки, еще что-то, начал возиться в стороне. Макс, сидя на корточках, осматривался. Ни за чем. Просто так. Он сам себе казался королем Матиушем из одноименной книги Корчака, пробравшимся на аэроплане вглубь диких земель. Ребячество, конечно, по-взрослому подумал Макс, а вслух сказал:
— Я искупаюсь.
— Осторожней, — заметил Маршал. — Я тебя в случае чего не вытащу — плавать не умею…
Макс, расстегивая куртку, застыл. Спросил недоверчиво:
— Не умеете?
— угу, — подтвердил тот, устраивая на подставке банку. — А что ты так удивляешься? — он засмеялся. — Чудила, я же родился, рос, жил в Абхазии, там в реках не поплаваешь — о камни расшибет… Эх, какие у нас реки! Ингури, Кодори, Бзыбь… — он вздохнул и пальцем провел по усам.
— А почему вы уехали, Сергей Степанович? — Макс, сев на песок, стянул кроссовки с носками и стаскивал камуфляжные штаны. — Вы же победили…
— Победили, — согласился Маршал. — А работы нет… Я же авиамеханик, что мне там делать? Большинство живут с того, что мандарины в Россию продают. А я не умею…
— Правда, что у вас орден от самого Ардзинбы
(1.)
? — спросил Макс, вставая и поправляя плавки. Маршал кивнул. — За что?
— За войну, — усмехнулся тот. — После ранения вручили… Я даже не понял, кто, что, за что — почти мертвый был.
(1.)
поиграть… Пошел на второй заход, и гранатами — по "зушкам"
(2.)
. Там все в клочья, а у меня долбануло за спиной. Гляжу — падаю отдельно от своей птички и горю… А дальше все. В себя пришел в госпитале, полбашки нету, восемь переломов…
— А… — Макс помедлил. — вы простите… У вас семья…
— Была, — Маршал поправил банку голой рукой, отдернул ее. — Жена, сын только что родился… Я как раз в командировке был. Вернулся, а там на околице танки стоят. И прямо по селу… Я их потом откопал. Только они не дышали уже. Любочка Сережу так к себе прижала, спрятала под себя… — Сергей Степанович сделал какое-то судорожное движение руками, — только что уж. Задохнулись оба. Сереже сейчас столько же было бы, сколько вот вам…
1. Капитан ВВС СССР, 26 июня 1941 года, управляя подбитым бомбардировщиком, потерявшим нормальное управление, направил горящую машину на автобронетанковую колонну гитлеровцев. Посмертно стал Героем СССР.
2. Имеется в виду буксируемая зенитная установка ЗСУ-23-2 — двуствольная, 23-миллимитровая — одинаково пригодная для стрельбы по воздушным и наземным целям.