— Говорят, племя Волка теперь на юг подалось, — услышал Торак чей-то мужской голос в опасной близости от своего убежища.
Он замер и прислушался.
— Тем лучше! — фыркнул второй мужчина. — Мне всегда не по себе становилось, когда они были поблизости.
Кто-то из говоривших споткнулся о корень и приглушенно выругался.
— А все-таки им бы следовало тоже на Совет остаться, — сказал первый мужчина. — Ведь все племена собрались как-никак!
— Ну и что? Те племена, что в Сердце Леса живут, тоже наверняка не явились, — возразил его собеседник. — От них, как всегда, ни слуху ни духу.
— Я слыхал, будто между племенами Зубра и Лесной Лошади вражда возникла…
Голоса стали удаляться: мужчины явно направлялись к реке, и Торак снова вздохнул с облегчением.
Однако вновь пошевелиться он осмелился лишь спустя некоторое время. Стараясь держаться как можно ближе к лесу, он добрался до окруженной соснами низины, где вокруг гигантского костра собралась целая толпа людей. В воздухе висел аромат печеной лососины и жареного мяса, слышался громкий людской говор, пение дудок, грохот барабанов…
Костер представлял собой три сосновых ствола, горевших по всей длине. Это был настоящий «долгий костер», какие любят жечь по праздникам в племени Ворона. Он нашел их!
Во рту у Торака сразу же пересохло. Он спрятался в зарослях тиса так, чтобы на него не падали отблески костра, и почти сразу заметил Фин-Кединна, который оживленно беседовал о чем-то с вождем племени Лосося. Оба то и дело отрезали ломти сочного мяса с блестящего от жира бока оленя, целиком зажаренного на костре, и клали их в подставленные миски.
Затем он увидел Саеунн; она вместе с двумя другими колдуньями сидела чуть поодаль, у небольшого костерка, от которого исходил опьяняющий запах можжевельника. Одна из трех колдуний то и дело подбрасывала и рассыпала гадальные кости, внимательно смотрела, как они легли, и начинала все снова; вторая тем временем неотрывно следила за языками дыма, поднимавшимися к небесам, явно пытаясь прочесть по ним будущее. Одна Саеунн ничего не делала: просто сидела, качаясь взад-вперед, и бормотала какие-то заклинания, точно выплевывала их изо рта!
Над головой у Торака хрустнула ветка — ворон! Хранитель племени пристально смотрел на него своими ясными, но какими-то непрощающими глазами, и Торак безмолвно взмолился: «Ты уж меня не выдавай, пожалуйста!»
Хранитель племени вдруг раскрыл широкие крылья, взлетел, низко покружил над костром, разожженным колдуньями, и полетел прочь. Саеунн тут же подняла голову, следя за его полетом. Затем повернулась и посмотрела точно на Торака.
«Она никак не может меня видеть!» — уговаривал он себя. Но ему стало страшно: в свете костра глаза колдуньи вспыхивали красными огоньками и таили в себе столько неведомых познаний, что невозможно было наверняка поручиться, что она действительно его не видит.
И как раз в тот момент, когда Торак почувствовал, что не может дольше выносить взгляд Саеунн, колдунья отвернулась и снова принялась бормотать свои заклинания.
Дрожа от облегчения, Торак стал внимательно всматриваться в лица, освещенные пламенем костра. Вождь племени Кабана о чем-то яростно спорил с вождем племени Кита и даже тыкал ему в грудь пальцем, отстаивая какое-то свое утверждение. Рядом с ними сидел Аки и смотрел на разгорячившегося отца со странной смесью страха и обожания.
А потом Торак увидел Ренн.
Она сидела, скрестив ноги, в стороне от основного скопления народа и хмуро смотрела в огонь. Даже издали было видно, как она бледна; ее правое предплечье было перевязано мягкой оленьей кожей, но кроме этого Торак не заметил у нее никаких повреждений.
Мучительное напряжение, не дававшее нормально дышать, сразу его отпустило — словно лопнул стягивавший грудную клетку ремень из сыромятной кожи.
Значит, с Ренн все в порядке?!
Какая-то собака подбежала к нему. К счастью, собака оказалась знакомой, и он попросту прогнал ее, понимая, впрочем, что в следующий раз ему может и не повезти. Придется все-таки убираться отсюда, пока другие собаки его не обнаружили.
Но он остался на месте.
Возможно, из-за того, что снова увидел Ренн. Возможно, из-за той дикой надежды, что раз уж он вырезал метку Пожирателей Душ, то можно просто сделать несколько шагов, выйти к костру, и все тут же с радостью примут его обратно.
Но он снова остался на месте. И это оказалось роковой ошибкой.
Луна уже начала свой путь по небосклону, а Торак все не двигался с места.
Он смотрел, как мужчины, женщины и дети черпают чашками из больших сосудов напиток, сваренный из березового сока; как они по очереди выходят в освещенное огромным костром пространство, чтобы рассказать собравшимся какую-нибудь историю или спеть песню.
Мужчина из племени Ивы спел песню о нересте лосося под аккомпанемент погремушек из оленьих копыт и пение дудочек из утиных костей.
А женщина из племени Рябины, спрятавшись за подсвеченной пламенем костра шкурой, руками изобразила движущуюся тень встающего на дыбы медведя.
Короткая летняя ночь уже близилась к концу. Торак чувствовал себя таким же участником этих посиделок, как и все остальные; его, как и всех остальных, увлекали эти истории, эти рассказы о былых временах, воспоминания о главных событиях жизни с Начала Времен, которым люди любят предаваться в такие вот теплые светлые ночи.
Увлекшись, Торак не сразу заметил, что лицо Ренн стало белым как мел, когда в освещенный круг у костра вышли два танцора в масках.
Первый был в маске комара с длинным острым деревянным носом, а второй — в маске лося, который явно был чем-то сильно раздражен. Комар — под этой маской скрывалась женщина из племени Гадюки — жужжал и кружился, то и дело как бы кусая кого-нибудь под восторженные вопли детей и смех родителей. Но Ренн смотрела только на Лося. Ее нервно поджатые губы вытянулись в тонкую линию, и она с невероятным напряжением следила за тем, как Лось разгребает рогами ночную тьму. Торак, разумеется, сразу догадался, что она снова переживает те страшные мгновения, когда на нее напал обезумевший зверь.
Пока Лось, отойдя от нее, продолжал безумствовать у другого конца горящих стволов, на Ренн набросился Комар. Она рассеянно от него отмахнулась, но Комар продолжал с писком кружиться возле нее, как это обычно и делают комары.
«Оставь ты ее в покое!» — сердито думал Торак, глядя на назойливого Комара.
Когда Комар в очередной раз с противным зудением ринулся в атаку на Ренн, какой-то молодой мужчина решил за нее заступиться. Он встал, крепко схватил Комара за длинный нос и сделал вид, будто собирается этот нос отломать, а второй рукой взмахнул так, словно хочет этого противного Комара прихлопнуть. Правда, все это он сделал с таким добродушным видом, что женщина из племени Гадюки, изображавшая комара, решила ему подыграть и с сердитым жужжанием «полетела» прочь, заставив всех рассмеяться.
Ренн бросила на молодого человека благодарный взгляд, но он в ответ лишь пожал плечами и снова сел. И тут Торак заметил у него на руках волнистые голубые линии татуировки — метку племени Тюленя. Он чуть не вскрикнул от радости.
Это был его сородич Бейл!
По сравнению с прошлым летом Бейл сильно возмужал, и в отблесках костра у него на подбородке была хорошо видна начинавшая пробиваться молодая щетина. Но в целом он почти не изменился. Те же длинные светлые волосы, с вплетенными в них ракушками и косточками мойвы, то же умное благородное лицо, те же голубые глаза, которые, казалось, впитали в себя цвет морской воды, насквозь просвеченной солнцем.
Когда они виделись в последний раз, то договаривались когда-нибудь вместе отправиться на охоту; Торак тогда еще пошутил насчет Тюленя в Лесу. Больно было вспоминать об этом сейчас, когда он сам вынужден таиться, точно дикий зверь.
Вдруг в ночной тишине прозвучал гулкий звук рога.
Вороны, хлопая крыльями, сорвались с деревьев.
Танцоры, зрители — все так и замерли.
Опираясь на свой посох, в световой круг у костра выскочила Саеунн.
— Пожиратель Душ! — хрипло выкрикнула она. — Среди нас Пожиратель Душ!
По лицам собравшихся явственно пробежала волна страха.
— Мне сказали об этом мои гадальные кости, — прокаркала колдунья, кружа возле костра и вглядываясь в лица людей. — Я прочла об этом по волшебному дыму! Пожиратель Душ здесь, среди нас! И это настоящий
Он быстро бежал вверх по течению реки, пригибаясь к земле и стараясь держаться прибрежных зарослей. Он успел уйти не так далеко, когда услыхал звуки погони, пока еще не очень громкие, но уже достаточно яростные.
Вряд ли это был Аки. Этот кабанчик наверняка наделал бы гораздо больше шума. А его преследователи, кто бы они ни были, действовали очень умело: двигались почти бесшумно и старались все время оставаться в тени.
Да, они действовали умело, но у него, Торака, умения было больше.
Река здесь текла довольно медленно и была глубока. Пробираясь среди полузатопленных ольховин, Торак снял башмаки, связал их и повесил на шею. Затем, пристроив колчан, лук и спальный мешок на голову, вошел в воду. От холода у него перехватило дыхание, но он, скрипя зубами, продолжал идти, пока вода не достигла уровня груди.
Хорошенько упершись ногами в дно, чтобы не снесло течением, он остановился и прислушался. Вода громко чавкала, подступая к самому Лесу. Вскоре Торак услышал осторожные, крадущиеся шаги, и кто-то с берега тихо окликнул его по имени.
Он весь напрягся.
— Торак! — прошипела Ренн. — Ты где?
Он не ответил.
Потом послышался другой голос:
— Эй, сородич, это я!
Торак вздрогнул.
— Мы тут одни, клянусь! — хриплым шепотом сказал Бейл. — Выходи! Я тебе ничего плохого не сделаю! Ренн все мне рассказала. Я знаю, что ты изгнанник, но мы по-прежнему родня! Я хочу тебе помочь!
Торак стиснул зубы. Ренн уже и так рисковала собственной жизнью, чтобы помочь ему, и это ничем не помогло. Нет, не мог он подвергнуть ее и Бейла новой опасности!
Как и все Охотники, Ренн и Бейл умели ждать. Умел это и Торак.
Наконец он услышал, как Бейл со вздохом сказал Ренн:
— Ладно, пошли.
— Нет! — запротестовала она.
Торак услышал, как зашуршали ветки, — это Ренн пробиралась к самой воде — и вдруг увидел ее. Но она его пока не видела.
— Торак! — Теперь она, уже не сдерживаясь, говорила в полный голос. — Я же знаю, что ты здесь! Я же это чувствую! Ну, пожалуйста! Пожалуйста!Пожалуйста, отзовись! Позволь нам помочь тебе!
Не отвечать Бейлу было очень трудно, но не обращать внимания на мольбы Ренн было куда сложнее. Тораку еще никогда в жизни не было так тяжело. Ему невыносимо хотелось крикнуть, ответить ей, подать хоть какой-нибудь знак, который поняла бы только она одна… «Уходи, уходи назад, в лагерь, — безмолвно молил он ее. — Я не могу этого вынести».