Весь вечер я просидел рядом с собакой. Она уже не отворачивалась, а, наоборот, все время смотрела на меня своими черными влажными глазами. Я видел в них тоску и тревогу. Да я и сам тревожился непонятно отчего. Знаете, такое чувство, будто сейчас вот-вот произойдет что-то очень важное, но произойдет уже как бы не с тобой. В какой-то момент я не выдержал и побежал к маме, забрался к ней в кровать, расплакался и долго не мог успокоиться.
На следующее утро, когда я проснулся, собака уже умерла и лежала в закрытой картонной коробке. Папа сказал, чтобы я туда не заглядывал. Интересно, почему я сразу его послушался? Почему не попросил посмотреть? Так ее и похоронили, нашу собаку, прямо в этой коробке. И каждый раз, когда я вспоминаю ее предсмертный взгляд, меня охватывает чувство неуверенности, потерянности, как будто я что-то проглядел, не заметил, упустил.
Днем, после уроков, мы сидели и молча ели булочки на скамейке на автобусной остановке. Эта была та самая скамейка, на которой Ямашта в первый раз рассказал нам о похоронах своей бабушки.
— Слушайте, давайте в бассейн сходим, — Ямашта не мог больше молчать.
— Отличная идея! — обрадовался я. — Надо сходить.
Кавабэ запихнул несчастную булочку себе в рот почти целиком и теперь никак не мог ее прожевать. Наконец он с ней справился и, проглотив последнюю порцию, буркнул:
— Я не пойду.
— А можно мы больше не будем за ним следить? — жалобно спросил Ямашта. — Мне кажется, уже хватит. И к тому же что-то непохоже, что дед этот прямо сейчас возьмет и умрет.
Кавабэ слушал, хмуро уставившись себе под ноги. Мы с Ямаштой переглянулись.
Я немного встревожился, потому что вдруг вспомнил про яд, о котором говорил Кавабэ, когда Пончик притащил для деда тарелочку с рыбой.
Засунув в рот вторую булочку, Кавабэ решительно поднялся с места. Ну что ж, делать нечего. Значит, придется идти вместе с ним. И мне, и Ямаште было ясно как дважды два, что одного его отпускать нельзя.
Дни стояли жаркие, но окно на веранде у деда оставалось наглухо закрытым. Однажды дед было приоткрыл его, но, высунув наружу свою лысую голову и увидев нас, тут же быстро закрыл раму. В другой раз, открыв окно, он выплеснул в нашу сторону ведро воды. Не долетев до нас, вода с шумом плюхнулась на забор.
— Увы, увы, — с довольным видом прокомментировал Кавабэ.
Мы продолжали следить за дедом, когда он ходил за покупками. Но это уже не было настоящей слежкой. Кавабэ шел в‘некотором отдалении, уставившись деду в спину и даже не думая прятаться. Иногда дед оборачивался. Тогда мы просто останавливались и ждали, когда он пойдет дальше.
— Тише-едешь-дальше-будешь-стоп! — скороговоркой выпалил Ямашта, но Кавабэ ничего на это не ответил и даже не улыбнулся.
Интересно — в последнее время дед стал гораздо лучше питаться. За покупками ходит каждый день. И не только в круглосуточный магазин, но и к зеленщику за овощами стал захаживать, и в рыбную лавку — за сашими.
— Говорю вам, ему тогда сашими понравилось! — сказал Ямашта, когда дед вышел из рыбной лавки. — Вот и покупал бы у моего папы, раз все равно покупает.
Кавабэ цокнул языком.
— Надо было все-таки тогда яда ему подсыпать. Вредный старикан!
Однажды в сумерках на торговой улице мы потеряли нашего деда из виду. Договорились разойтись в разные стороны и поискать. Через некоторое время, пробираясь сквозь толкучку, я наткнулся на Кавабэ.
— Ну что, нашел?
— Не-е, — Кавабэ помотал головой. Мы пошли рядом.
— Ну, все равно рано или поздно он вернется домой. Может, пойдем к нему и подождем его там?
Кавабэ не ответил. Было душно и жарко. Вот-вот совсем стемнеет. Дед и правда наверняка скоро пойдет домой. «А зонта у него, вроде, нет…» — отчего-то подумал я.
— Мой папа… это… — вдруг сказал Кавабэ.
— Что?
— Он не умер.
Я посмотрел на Кавабэ. Он шел, глядя прямо перед собой, не обращая никакого внимания на людей, которые шли по улице.
— У него другой ребенок. А у ребенка — мама. Другая мама, не моя. — Произнеся эти слова, Кавабэ пробормотал едва слышно: «Умри!» Я так и не понял, к кому он обращался, — то ли к тетеньке, которая покупала в кулинарной лавке готовые котлеты, то ли к запропастившемуся куда-то деду, то ли к своему отцу, то ли к его ребенку, то ли к маме этого другого ребенка…
— Извини, что я врал вам все время.
— Да ладно. — Я не ожидал, что он будет извиняться.
— Кияма! — Ямашта изо всех сил махал нам рукой. — Сюда, сюда!
Дед отыскался около почты. Он стоял в одиночестве рядом с почтовым ящиком и оглядывался по сторонам.
— Ждет, что ли, кого-то? — Ямашта с интересом следил за происходящим.
— Кого ему ждать? — Кавабэ было собирался направиться к деду, но передумал и остановился.
Прошло несколько минут. Никто не появлялся. Дед снова начал оглядываться и вдруг заметил меня. Заметил и сразу пошел от почты в сторону дома.
— Слушайте, а вдруг, — Ямашта даже подпрыгнул от радости, — вдруг это он нас ждал?
— Дурак ты, Пончик. С чего бы ему нас ждать?
Ну да, с чего бы ему нас ждать. Хотя… а почему бы и нет?
Ямашта выжидающе смотрит на меня.
— Ну-у… — тяну я и пожимаю плечами.
На следующий день после этого происшествия мы, несмотря на сумасшедшую жару, собрались на своем наблюдательном пункте у забора. Солнце палило нещадно. Было так жарко, что казалось, вот-вот начнет закипать мозг. Но сколько мы ни ждали, дед у окна не показывался. Телевизор тоже не работал. Мы подумали, что он мог пойти за покупками раньше обычного, поэтому немного сместили угол наблюдения, так чтобы видеть улицу, по которой он ходил в магазин. Но, кроме машин, на улице ничего и никого не было.
— А вдруг ему стало плохо и он лежит там сейчас на полу… — встревожился Ямашта.
— Да нет, вряд ли. Он же вчера вроде такой бодрый был, — попытался я его успокоить.
— Моя бабушка тоже была бодрая. Она за день до смерти праздничный ужин в деревне устроила.
Прошел еще час. За это время из дома не донеслось ни звука. Кавабэ, плотно сжав губы, неотрывно глядел на окно. Потом, словно устав, перевел взгляд на дверь. Потом снова — на окно. У него уже довольно давно начала дергаться нога.
— Эй, не расклеивайтесь! — сказал я, но вышло у меня это как-то неубедительно.
Вокруг оглушительно стрекотали цикады. Наверное, они сидят на османтусе, который растет у деда в садике. Вот позади нас проехала машина. И снова не слышно ничего, кроме стрекота цикад.
— Я это… — Кавабэ говорил едва слышно, — зря я так ему сказал… ну, что он скоро…
«Не бери в голову», — хотел сказать ему я, но не смог — слова застряли у меня в горле. А «не брать в голову» было еще невозможней.
— У меня зрение с самого детства плохое, поэтому я такой вспыльчивый.
— А какая связь между вспыльчивостью и плохим зрением?
— Надо было мне извиниться… — Кавабэ чуть не плакал.
— Давайте попробуем в дверь постучаться. — Ямашта уже был готов бежать к дому, как вдруг раздвижная рама со стуком отъехала в сторону, сантиметров на пятнадцать. Затаив дыхание, мы смотрели на окно. В щели показалась тощая морщинистая рука. Она дрожала. Как рука зомби, вылезающего из могилы.
— Что же делать, что делать?! Он, наверное, умирает там! — Ямашта встал на цыпочки и со страдальческим видом смотрел поверх забора.
— А что ты хочешь делать?
— «Что делать, что делать?» А что тут можно сделать?!
Кавабэ как-то весь напрягся, широко открыл глаза и начал издавать какие-то кошмарные звуки — как ветер гудит в трубе.
— Эй! Ты чего?
Я не знал, куда мне смотреть — то ли на эту руку в окне, то ли на Кавабэ, у которого того и гляди пена изо рта пойдет, — и вертел головой вправо-влево, как курица.
— Ну дает!
Дедова рука поднялась и застыла в окне. Сжалась в кулак. И в ту же секунду дед выкинул вверх два пальца: указательный и средний. Этот жест называется «виктория», то есть победа.
— Гад! Он просто издевался над нами! Изображал из себя умирающего! — Кавабэ кипятился, как чайник.
— На раз обманул… — Я тоже волновался за деда по-настоящему и ужасно на него рассердился.
— Да, здорово мы обмишурились. — По лицу Ямашты было не очень понятно, расстроен он или, наоборот, рад.
— Замолчите уже, вы оба! — Кавабэ, не поправляя сбившихся очков, торопливо пошел от забора. Мы с Ямаштой едва поспевали за ним.
— Значит так — он объявил нам войну! — Кавабэ неожиданно остановился и повернулся к нам. — Отлично. Я принимаю вызов и буду продолжать слежку. А вы как хотите. Справлюсь и без вас.
— Я тоже принимаю, — сказал я. — Надо довести дело до конца!
Если мне и было раньше немного неловко, то теперь от неловкости не осталось и следа. Раз дед такой, то и нам стесняться нечего.
— Нахал он все-таки, — сказал Ямашта.
Да уж. Этот так просто не умрет…
5
Дед наводит порядок у себя во дворе и в садике. Он стаскивает в кучу у входной двери мешки со старыми газетами и пакеты с мусором, туда же притащил старую бочку для засаливания овощей и оставшуюся без пары сандалию-гэта. Его лысина ослепительно блестит на солнце.
На улице все так же стоит удушливая жара. Учитель в летней школе каждый день говорит нам: «Это лето для вас — проверка на прочность. Решающий бой не за горами. Терпите!» В газетах без конца пишут то про детей, которые задохнулись от жары в машине, то про летний грипп из-за кондиционеров, и публикуют фотографии песчаных пляжей, усыпанных голыми телами. Такое ощущение, что время застыло и не двигается. Как будто проживаешь все время один и тот же бесконечный день и не можешь никуда деться от палящего солнца.
Нам был просто необходим какой-то выход из этой удушливой рутины.
Даже не пытаясь прятаться, мы стояли у забора и смотрели на деда. Во-первых, прятаться теперь было уже как-то глупо, во-вторых, я, честно говоря, здорово уставал сидеть часами на полусогнутых, чтобы голова не слишком торчала. Я все вытягивался и вытягивался — прямо как бобовое дерево из сказки про Джека и бобовый росток.
Дед больше не пытался облить нас водой. И не прогонял. Он ходил туда-сюда по двору и изредка говорил что-нибудь вроде: «Это ужас что такое!» или «А ну-ка, навались!». Это он как бы сам с собой разговаривал, но я почему-то подумал, что на мысли вслух это не очень-то похоже.
— Бодрый он какой-то, — сказал Ямашта, глядя поверх забора. За последнее время Пончик подрос и догнал Кавабэ. Теперь он мог следить за происходящим во дворе, не вставая на цыпочки. — А ведь раньше только и делал, что смотрел телик. Он ведь как живой мертвец был, скажите?! Что это вдруг с ним случилось?
И правда, непонятно. Вчера вечером, например, дед взял и пожарил себе овощи в кляре. Пахло так вкусно, что у нас разыгрался аппетит и в животах заурчало.
— Он назло нам это делает, — сказал Кавабэ, — потому что мы за ним следим. Вот он и взбодрился, тьфу на него!
Я знаю, что имеет в виду Кавабэ. Иногда, если кто-то есть рядом, то чувствуешь себя гораздо бодрее и увереннее. Например, у меня лучше получается делать домашнее задание не в своей комнате, а на кухне, когда мама готовит ужин. Но папа всегда говорит: «Ну-ка, марш в свою комнату!» А еще в последнее время мама стала все чаще сидеть на кухне с бутылкой с вина, поэтому, даже в те дни, когда у меня нет дополнительных занятий, вернувшись домой, я почти всегда сразу иду в свою комнату и занимаюсь там. Мама не любит, чтобы я смотрел, как она пьет вино. И я тоже не люблю смотреть, потому что мама, хотя и рядом, но как будто где-то далеко, в таком месте, которое я не знаю. Очень неприятное чувство!
— Эй, вы чё тут торчите?
Мы обернулись и увидели Сугиту и Мацушту. Только этого не хватало.
— Чё вы тут все время высматриваете?
— Ничего особенного.
— Ага, как же. В бассейн они не пошли, сидят тут высматривают… «ничего».
— Не ваше дело.
— Да ну, честно? — Сугита выставил вперед свой острый подбородок. — Пончик, между прочим, моя мама покупает у твоей рыбу. Ты в курсе, да?
— А… а при чем тут это? — пискнул Ямашта. Как комарик.
— А при том. Ну, как я ее попрошу, чтобы она у твоей мамы спросила, раз ты мне сам рассказать не хочешь. «Хозяюшка, а зачем это ваш мальчик торчит целыми днями у чужого забора?» — противным голосом сказал Сугита. Ямашта побледнел.
— Подглядывать за людьми, что они там, у себя дома, делают, — подло, — добавил Сугита.
— Подло, — эхом отозвался Мацушта.
— Вы… вы нарушаете право человека на личную жизнь! — продолжал Сугита.
— Нарушаете право человека, — повторил Мацушта.
— Вас поймает полиция!
— Поймает!
Все-таки Мацушта полный идиот.
— Кто знает, может быть, вы что-то задумали… — Сугита перешел на страшный шепот. — Может быть, вы замышляете ограбление.
— Чего?!
— Кавабэ, не слушай их. Пошли. — Ямашта схватил Кавабэ за руку. Я начал потихоньку отходить от забора — все дальше и дальше, чтобы дед нас не слышал.
— Просто в этом доме живет одинокий дедушка. Мы за ним присматриваем и иногда ему помогаем — мусор выносим и всякое такое, — сказал я как мог убедительнее.
— Не ври! Врун несчастный, — сказал Сугита.
Я вспомнил, что дед, когда застукал нас во дворе, сказал мне то же самое. Я решил больше ничего не говорить. Но тут…
— Эй, вы куда подевались? — раздался громкий голос. Впятером мы посмотрели через забор и увидели, что дед стоит посреди двора и держит в руках огромный таз, наполненный постиранными вещами. — Ба, новые лица! Отлично. Идите сюда, сейчас развешивать будем.
Я на секунду растерялся. «Что ответить? Что ответить?» — вертелась у меня в голове одна-единственная мысль. Сугита и Мацушта выжидающе смотрели на нас. И в тот самый момент, когда мой взгляд встретился с нагловатым, «меня-ничего-не касается» взглядом Сугиты, я заорал во весь голос:
— Мы идем!
И пролез через дырку во двор. Ямашта и Кавабэ полезли вслед за мной. Сугита и Мацушта потоптались немного у забора и убежали.
— Так, самый высокий — сюда, — дед протянул мне веревку. Это была грубая пеньковая веревка. — Давай, привязывай вон к тому дереву.
Я залез на нижнюю ветку османтуса, обмотал веревку вокруг ствола и стал завязывать узел. Получалось у меня плохо — пенька колола руки, и вообще, я раньше еще никогда такую толстую веревку узлом не завязывал.
— Ты там справляешься?
Я изо всех сил натянул веревку и завязал один за другим два морских узла. Ура! Готово.
Дед вынес из дома табуретку и, взгромоздившись на нее, туго обмотал веревкой трубу водостока ближе к крыше. Конец веревки дед протянул мне. В садике у забора стоял столб, который, похоже, и предназначался для привязывания бельевых веревок, но, ввиду отсутствия второго столба, уже давно не использовался по назначению. Оставшейся длины как раз должно было хватить на то, чтобы привязать веревку к одинокому столбу. Это дело дед поручил мне.
— Натягивать надо сильнее, иначе ничего не выйдет, — сказал наконец дед, устав наблюдать за моим бессмысленным копошением. Он сильным, точным движением рванул веревку на себя. Это было похоже на глубокий вдох.
Дед был лишь немногим выше меня. Руки у него были морщинистые, костлявые, казалось, в них уже не осталось никакой силы. Однако хватило всего одного рывка — веревка послушно затянулась в тугой узел.
Я как-то раз видел по телевизору в одной передаче, как рыбаки швартуют свое судно, прикрепляя его стальными тросами к специальной пристани. Глядя на руки деда, я вспомнил загорелые жилистые руки и узловатые пальцы этих рыбаков.
После того как мы натянули канат через садик — получилась точь-в-точь латинская буква V, — дед пошел на веранду, принес оттуда таз с мокрым бельем и дал его Ямаште. Кавабэ досталась корзинка с прищепками.
Я беру вещи из таза у Ямашты и вешаю их на веревку. Вслед за мной идет Кавабэ и прикрепляет все, что я развесил, прищепками. Там, где Кавабэ не может дотянуться, я прикрепляю прищепку сам. Пластиковые прищепки из дедовой корзинки слишком долго лежали на открытом солнце — они выцвели и сделались ломкими.