Владимир Андреевич Добряков
Вместо предисловия
В этом году Алькин день рождения выпал на воскресенье: Алька не знал, хорошо это или плохо.
Какая разница — понедельник будет в этот день, среда или, скажем, воскресенье! О чем тут ломать голову? Он вообще мало задумывался над жизнью. Он просто жил, и все.
И, конечно, Алька Костиков, ученик пятого класса, даже не представлял, каким будет для него тот следующий год, начинающийся 10 марта.
Не мог ничего знать Алька о тех событиях, в которых он будет играть далеко, не последнюю роль и которые закончатся тем, наверное, самым главным, и памятным днем в его жизни.
До того дня минует длинная череда в 169 очень разных — интересных и скучных, радостных и горьких — дней Алькиной жизни.
А пока ни о чем этом он не знает и с нетерпением ждет 10 марта, когда ему исполнится двенадцать.
Разговор на лыжне
Двенадцать! Это уже возраст! Это уже звучит! Не то что какие-то несчастные одиннадцать. Даже сказать стыдно. В одиннадцать к тебе относятся как к маленькому…
Вот хотя бы тот случай, с месяц назад, когда всем классом ходили на лыжах. И Динка Котова ходила. Тогда у нее ремешок на правой лыже порвался. Алька — будто случайно — задержался возле нее. А когда все ребята прошли вперед, он, не скрывая сочувствия, сказал:
— Капитальный ремонт нужен. Помочь?
Динка подняла ресницы с пушинками инея, словно очень удивилась.
— А сможешь?
Алька так старался! Вспотел, что там — взмок от волнения, только все равно пальцы не слушались: окоченели. Оттого, как ни бился, не смог надежно связать ремешок. И десяти метров Динка не проехала — опять лопнул.
— Догоняй, — кивнула она в сторону рощи, где между деревьями еще мелькали фигурки ребят.
— А ты как же? — удивился Алька.
— Я приехала. — Динка сняла лыжи, постукала ими друг о дружку, стряхивая снег. — Чего ждешь? Догоняй. Скажешь, что я пошла пешком.
— Если бы в лесу отстала… А так и волноваться им нечего. Тоже приехал. — Алька воткнул палки в снег и отстегнул крепления.
— Рыцарь…
Алька не уловил, какой смысл вложила она в это слово. Вот если бы ремешок связал как надо. А то… Все же ему показалось, что это не было насмешкой.
Динка шагала по левой лыжне, Алька чуть сзади — по правой. Лыжня была твердая, укатанная. Лишь один раз провалился у него под ногой крепкий наст. А Динка раза четыре проваливалась. Точно: четыре раза нырял ее красный сапог в снежную мякоть. Он же все видел, считал. То ли ступала она небрежно, то ли сапог был невелик — держал ее плохо: девчонка рослая. А может, лыжи ей мешали? Длинные лыжи, побольше, чем у Альки…
— Дин, это лыжи не твои? Брата, наверное?
— А что, не блестят, как новые? Зато идут хорошо. Мази даже не требуется.
— Не по росту, говорю.
— Ничего, мне подходят. — Динка снова, в пятый раз, провалилась. Глубоко провалилась. Наверное, снегу в сапоги набрала.
Алька решился:
— Всю лыжню так испортишь. Давай понесу лыжи.
— Ты? — чуть обернулась Динка. И тут Алька не мог ошибиться: она смеялась над ним.
— Не гляди, что я меньше ростом, — буркнул он. А самому так обидно стало.
И вновь в быстром повороте он увидел кудряшку ее волос — вырвались из-под вязаной шапочки, — глаз увидел ее, чёрный, блестящий, лукавый.
— Тебе, Алик, сколько — одиннадцать?
— Почему это? Месяц всего до двенадцати.
— Все равно, считается — одиннадцать…
Алька тогда по-настоящему обиделся. Задавака! На два каких-то несчастных месяца старше, а важности! Ведь два месяца только. В январе был у нее день рождения, сразу после зимних каникул. Он хорошо помнит, как шушукалась с девчонками. Видно, к себе приглашала, на праздник. Он не хотел интересоваться. Понимал: вряд ли пригласит его. К ней и другие мальчишки не отказались бы пожаловать. Что он, слепой!..
Но эта лыжная прогулка была месяц назад.
А вчера, в канун праздника 8 Марта, девчонкам вручали подарки. Альке выпало осчастливить своим вниманием Галку Гребешкову. Что поделаешь — так по списку значилось, сидел с ней рядом.
Алька мог бы не тащиться с ребятами в город за покупками. Подарки! Накупили пластмассовых копеечных зверюшек и на цветастых одинаковых открытках (на рубль — двадцать штук) накрапали стандартные строчки: «В день Международного женского праздника 8 Марта поздравляем… желаем…» Алька мог бы и не ехать с их далекой окраины в город. Взял бы пяток танзанийских марок с красочными изображениями рыб или полированную как зеркало открытку — полосатая красавица зебра. Лучшего подарка не придумать. Алька же поехал с ребятами в универмаг. Пусть будет как у всех. Галке Гребешковой сойдет.
Но открытку с зеброй Алька все-таки не удержался — подарил. Только не соседке по парте Галке, а Динке Котовой. Просто так подарил, не по списку, сверх программы. И не в руки отдал, а незаметно на переменке в ее портфель сунул. На обратной, чистой стороне открытки ни поздравлять не стал, ни желать всяких там успехов. Даже не подписался. Лишь вывел печатными буквами: «Танзания».
Не дурочка же, должна сообразить, от кого подарок в конверте. Может, во всем их огромном городе нет другого мальчишки, у которого отец работает не где-нибудь, а в Танзании. Есть такая страна в Африке.
Алька надеялся, что полосатая цветастая полированная зебра произведет впечатление на Динку. И, кажется, не ошибся. Уже на следующий день на большой перемене Динка сама остановила его в коридоре, поблагодарила за открытку и задала три вопроса: едят ли танзанийцы хлеб, на каком языке разговаривают и смотрят ли телевизор. Насчет телевидения Алька дипломатично умолчал (сам не знал, как у них там обстоит с этим дело), зато насчет хлеба и языка суахили, широко распространенного на африканском континенте, он выдал такую подробную информацию, что если бы Динку не позвали девчонки, она, пожалуй, задала 6 и четвертый вопрос, и пятый… Впрочем, Алька не был в этом уверен. Велика важность — позвали девчонки! Будто пять минут не могла обойтись без них. Занимались бы чем интересным, тогда понятно. А то сбились в кружок и знай хихикают. Юмористки!
И скова Альке вспомнился разговор на лыжне. Скорей бы день рождения! Теперь уж скоро, два дня осталось. Пусть тогда спросит, сколько ему лет. «Тринадцатый», — ответит.
Конечно, о дне своего рождения Алька не мог забыть и без поздравительного письма отца.
Но письмо отец, как всегда, прислал вовремя. Его принесла вчера вечером тетя Кира. Оно было почему-то адресовано не домой — на улицу Чкалова, 10, — а в театр, где тетя работала художником, то есть рисовала всякие декорации. В длинном узеньком конверте лежали два послания — открытка с зеленым крокодилом для Альки и письмо Кире Павловне.
Ему — совсем коротко. Вроде того, как они только что писали девчонкам в школе: поздравляю, желаю… Но, понятное дело, как всегда, с юмором. Не может отец без юмора. В конце потребовал: «Клянись зубом крокодила и когтем леопарда…» Это насчет того, чтобы Алька изо всех сил настоящим человеком становился и с приличными отметками закончил учебный год.
На листке, предназначенном для тети, было написано с двух сторон. Альке прочитать письмо она не дала, лишь пересказала последние отцовские новости. А потом сложила листок вдвое, провела по перегибу крашеным, ногтем и унесла в свою комнату.
Альке показалось странным, что тетя Кира не дала письмо ему в руки, но он тут же перестал думать об этом. Снова принялся рассматривать зеленого крокодила. Как настоящий. Будто раскроет сейчас, в эту самую минуту, свою зубастую пасть. Держись!..
Вчера же с помощью тети Алька наконец уяснил себе: как это здорово, просто великолепно, что такой торжественный в его жизни день выпадает как раз на воскресенье!
— Прекрасно! У тебя — свободный день, у меня — свободный. Эх, закатим пир на весь мир! — Кира Павловна оглядела себя в длинное зеркало, поправила пышную прическу. Алька даже подумал: не о своем ли дне рождения она говорит? — Вкусных вещей настряпаю, — мечтательно продолжала тетя, — пончиков твоих любимых с сахарной пудрой. Друзей пригласи. Они ведь тоже свободны…
— Друзей? — переспросил Алька. Собственный день рождения вдруг повернулся для него новой, неожиданной гранью. В самом деле, почему не пригласить кого-нибудь из ребят?..
Раньше, когда он еще ходил в детский сад, потом — в первый класс, во второй, когда еще была жива мама и жили они в Ленинграде, то в день его рождения (Алька это хорошо помнил) и стол праздничный накрывали, и вкусно пахло тогда в комнатах пирогами, и дети приходили в наглаженных рубашечках, подарки приносили. А когда мамы не стало и отец привез его сюда, к тете, в другой город (собственно, это даже не город, а только окраина его, похожая на деревню, — с маленькими одноэтажными домами и крашеными палисадниками), то вышло так, что дни Алькиного рождения уже не отмечались, и он не представлял себе, что те прежние, очень далекие праздники могут возвратиться. Разве это возможно, тем более без мамы?
И вот тетя собирается устроить в его честь такой праздник. Что ж, интересно, и действительно удачно вышло, что 10 марта выпадает на воскресенье. Ребят позвать…
— Кого же ты пригласишь? — поинтересовалась тетя. — Мне надо знать, на сколько высоких персон сервировать стол.
— А сколько надо?
— Вот тебе и раз! Ты хозяин. Впрочем, полагаю, весь свой 5 «А» ты собирать не станешь.
— Я Толика Белявкина приглашу. Можно?
— Боже мой! Да хоть самого Чернявкина, если водится у вас такой.
Алька пропустил тетину шутку мимо ушей — задумался: кого же еще? И в классе много хороших ребят, и на улице, с кем водит дружбу, с кем не одну хоккейную клюшку перекалечил.
— А Валерия, нашего соседа, не хочешь пригласить?
Валерку Шмакова? Жмот порядочный. И жила. С ним хоть игру не начинай — спорит, кричит, вывертывается. Но вообще-то играет здорово. С шайбой его не удержишь. Силовые приемы знает…
— Вы же в одном классе учитесь, — напомнила тетя Кира, словно Алька мог забыть про это.
— Можно и Валерку, — согласился он. — А еще Игорька. Хороший парень, редактор нашей стенгазеты.
Тетя Кира, видимо, решила, что мужской состав гостей определился.
— Наверное, было бы неплохо облагородить ваше суровое мужское общество и представительницами слабого пола. Как на это смотришь?
На тетин шутливый тон (в театре и не такое услышишь!) Алька снова не обратил внимания. А вот суть схватил моментально. Он и сам уже успел подумать о Динке. А тут тетя предлагает. Будто угадала.
— Разве они согласятся? — с напускным равнодушием сказал он.
— Это уж, дорогой мой, будет зависеть от тебя. Прояви инициативу, галантность.
Приглашение
Всего на минутку и опоздал Алька, ну, может, на две. Но ведь опоздал. Теперь объясняйся. Пробежал он пустым коридором, у закрытой двери класса перевел дух. «Что же сказать, если учительница спросит? Скажу: часы отставали», — подумал Алька о первом, что приходит в голову почти всем опоздавшим.
Едва переступил он порог, Лидия Васильевна и правда захотела узнать, по какой такой причине далеко не лучший ученик класса Алик Костиков является на урок после звонка и мешает работать своим товарищам.
Тут бы надо про часы сказать, а Костиков почему-то растерялся — стоял в дверях и ручку портфеля усердно теребил, словно там, внутри, что-то было спрятано.
— Садись на место, — махнула рукой учительница. — Этот вопрос, я вижу, слишком для тебя сложен.
Алька быстро шмыгнул ко второй парте, за которой слева, в одиночестве, расположилась со своими тетрадками Галка Гребешкова.
— Опять? — сердито прошептала Галка. — Дождешься — обсудим на звене.
Алька будто не слышал ее. Мысленно продолжал разговор с учительницей. Вопрос сложный! Вопрос-то ерундовый. Да вот попробуй ответь на него! Если, конечно, по-честному. Если бы знала Лидия Васильевна, из-за чего он опоздал! Только никогда она не узнает.
Пока молоденькая учительница, чуть постукивая каблуками черных блестящих туфель, ходила между рядами — просматривала домашние задания, а Леня Майский, в больших очках и с красными ушами, пыхтел у доски над примером, Галка что-то старательно выводила шариковой ручкой на промокашке. Не взглянув на Альку, подвинула розовый листок на его территорию.
«Между прочим, за эту неделю у тебя второе опоздание. Учти!!!»
Три восклицательных знака недвусмысленно говорили о серьезности Галкиных намерений. Звеньевая. Власть! Алька вздохнул.
Не вынимая из парты портфеля, Алька на ощупь достал из малого отделения конверт и сунул его в Галкину левую половину парты. Она заметила это странное движение, хотела крышку парты открыть, посмотреть, что там, но Алька локоть ее сдавил и палец к губам приставил:
— Тсс… Потом…
Таинственное поведение Костикова настолько разожгло Галкино любопытство, что едва Лидия Васильевна, посмотревшая в ее тетрадку с домашним заданием, отошла к другой парте, Галка потихоньку вытащила конверт. Глаза ее округлились. «Секретно», — прочитала она выведенное красными чернилами. И чуть ниже: «Лично в руки Г. Гребешковой».
— Спрячь. Потом, — сердито шепнул Алька, заметив, как за прядкой каштановых волос кончик Галкиного уха стал быстро алеть, будто в красную тушь его окунули. — Пример записывай. Не слышала, что ли, 722, пункт «г».
Вроде и пример был не очень трудный, но Галка где-то проморгала со знаками и сразу же безнадежно запуталась в несуразной дроби.
А вот Алька разделался с примером буквально в три минуты. Ответ сверил — точненько. Он покосился на Галкину тетрадь. О-го-го! Все кверху тормашками. Решила, называется! Уж лучше бы сразу дал прочитать ей, что сочинил перед школой. А то еще подумает какую-нибудь чепуху. Алька показал, в каком месте знак минус она поставила вместо плюса, и тихонько добавил:
— Там приглашение. Завтра мне двенадцать стукнет. Приходи.
Что за странная вещь: как легко и свободно пригласил он на день рождения Галку. Мог бы и без всякого письма обойтись. А вот Динку… До чего дело дошло — смех. Перед школой, дома, чуть ли не целый час, как трудную роль в драмкружке, репетировал. А чего, казалось, репетировать? Обыкновенная фраза, смысл которой сводится к тому, что он, Алик Костиков, приглашает Динку Котову на свой день рождения. Просто. Но как сказать эти слова? Надо знать Динку, чтобы представить в ту минуту ее лицо. Сначала брови удивленно взметнет, словно такой новостью ее ошарашили, что ни по какому телевизору не услышишь, потом глаз черный прищурит и губы подожмет в усмешке. А уж сказать что угодно может. Скорее всего так:
— Я? К тебе? Это с какой радости пойду? Ха!
Алька по-всякому мысленно обращался к ней: «Котова, ты можешь завтра прийти на день рождения?», «Мадмуазель, покорнейше прошу посетить мой палаццо по торжественному случаю моего двенадцатилетия», «Дин, ты — единственная девчонка, которую мне хотелось бы пригласить на день рождения…». Были и другие варианты. Алька далее перед зеркалом репетировал: «Не сочтите за нескромность…» Эти слова ему особенно почему-то нравились. Он видел в стекле свое отражение — печальный взгляд, прижатые к груди пальцы и чуть отставленная назад правая нога. Ах, лично он не устоял бы перед таким взглядом. А Динка? Разве ее поймешь! Разве поразишь каким-то там взглядом!.. Нет, Алька не был, совсем не был уверен, что Динка согласится прийти. И все его репетиции ни к чему. Только время потерял и в школу опоздал из-за этого. Вернее, из-за приглашений опоздал. Но если бы не страдать ему у зеркала, то давно бы все написал. И пришел бы тогда в школу пораньше, и наверняка уже выпал бы случай вручить Динке приглашение. А как теперь вручить?
Над текстом Алька не долго ломал голову. Чего не напридумывал во время репетиций! Приглашении написал два. Понимал: если звать Динку одну, то, скорее всего, не придет. А вдвоем — совсем другое дело. Вторая была Галка. Во-первых, они сидят с ней рядом, во-вторых, она сочиняла ему открытку на день Советской Армии, а он писал ей поздравление на 8 Марта, в-третьих, у Гребешковой — красивые руки. Пальцы длинные, книзу тонкие, а ногти розовые… Короче говоря, кандидатура соседки по парте не была случайной. Уж если кого-то и приглашать вместе с Динкой, то, конечно, Галку…