Я согрелся, приятно пахло свежей хвоей, рядом сопели мои родные и близкие. А враги были далеко. Надежно отрезанные от нас штормовым ветром.
Шум его за стенами дома не тревожил, а успокаивал. Моросящий дождик не проникал сквозь плотную крышу. Не пропадем, подумал я. Дом есть, пищу добудем: наловим рыбы, настреляем уток, наберем грибов и ягод...
А дальше? Как нам выбираться отсюда? Ведь никто, кроме бандитов, не знает, что мы здесь, никто нам не поможет. Скоро осень, холодная и суровая, а за ней зима. Это сейчас наш дом уютный и теплый. А когда ударят морозы? Повалит снег? Заметут метели?
А может, нас будут искать не только бандиты? Участковый, например? Или шустряк Акимыч? Или капитан МРБ со своими главными гудками?
Не пропадем, однако.
А как же?..
Глава XIV
Заблудился в диких дебрях!
Мы хорошо выспались после всех тревог. И когда проснулись, не сразу встали, повалялись и поболтали. Потому что ветер еще не совсем стих, и вылезать на холод не хотелось. Да и папа сказал, что на охоту он сейчас не пойдет, потому что вся дичь попряталась от ветра.
– А есть что будем? – рассердился Алешка.
– Грибы еще в кастрюльке остались, – сонно проворчала мама. – Принести?
– Я сам, – обрадовался Алешка и откинул дверь.
В хижине стало светло. Мы выбрались из-под брезента, привели себя в порядок и уселись вокруг закопченной кастрюли с холодными грибами, которую притащил Алешка. И ели грибы по очереди одной ложкой и кусали по очереди последний кусок хлеба.
Я заметил, что каждый из нас, несмотря на утренний голод, старается откусывать кусочки поменьше, чтобы побольше досталось остальным. И опять подумал, что мы не пропадем. С такой заботой друг о друге.
После скудного завтрака папа приложил руку ко лбу и сказал:
– Так. Что мы имеем?
И сам ответил:
– Мы имеем небольшой остров, где кормится дичь, и большое море, где плавает рыба. Чтобы добывать дичь, у нас есть ружье, а чтобы ловить рыбу, у нас...
– ...Ничего нет, – вставила мама. – Ни сетей, ни удочек.
Папа рассердился, что его перебивают:
– А вот я как раз подумал, – пригрозил он, – не обрезать ли нам твои прекрасные длинные волосы, чтобы сплести из них леску?
Мама немного отодвинулась от него и тихо проворчала в сторону:
– Еще бы, из твоей-то лысины много не сплетешь.
Алешка было хихикнул, но папа и его достал:
– А ну-ка, запасливый наш, вытряхивай свой рюкзак.
– А что там такого есть? – заныл Алешка. – Ничего там такого и нет.
– Давай, давай, не жадничай. Нам сейчас любая ерунда пригодится.
У Алешки от возмущения вздыбился на макушке хохолок и изо всех сил распахнулись глаза – мол, ерунду в запасе не держим, только самое ценное. И он с оскорбленным видом вывалил на брезент все, что было в его рюкзачке. В том числе и таинственный бумажный сверток. Судя по всему, в нем была какая-то небольшая коробка. А судя по весу – что-то довольно тяжелое.
– Это что здесь? – спросил я.
– Это частная собственность, – отрезал Алешка в лучших демократических традициях и, выхватив сверток из моих рук, снова упрятал его на дно рюкзачка. Но и то, что осталось на брезенте, очень обрадовало папу. Хотя я и не разделял его восторга. На мой взгляд, самое ценное в нашем положении – это два коротеньких огарка свечи и почти полная коробка спичек, но уж никак не календарик с неприличной красоткой и колпачок от авторучки. И не камни со звездами.
Но папа выхватил жадной рукой из кучи Лешкиного барахла (прямо как кусок золота) медную монетку и две английские булавки, подумал, прикинул и, несмотря на протестующий Алешкин визг, выдернул из его рюкзачка шнуровку.
– Все, ребята, удочки у нас есть, – сказал он. – Чтоб наловили сегодня рыбы на три дня!
– Почему только на три? – с интересом спросила мама.
– Думаю, не позже чем через три дня нас выручат. Я просил Акимыча сообщить о наших делах участковому.
(Мы не знали, что «пароход» Акимыча с испорченным мотором выкинуло на скалы, а сам он, прихрамывая от своего радикулита, медленно бредет дремучим лесом со скоростью сто метров в час.)
Папа сразу же взялся за дело. Рукояткой ножа расплющил на камне монету, придал ей овальную и выпуклую форму. Потом отполировал песком, вбил в нее булавку и загнул кончик. Получилась прекрасная блесна. А из второй булавки он сделал обычный крючок. Мы распустили Алешкин шнур на отдельные нити и связали из них две лески.
Папа проводил нас на берег, показал, как ловить на блесну, посоветовал на другую удочку насаживать тельца мидий, пожелал нам «ни пера, ни чешуи» и, подбросив на плече ружье, отправился на охоту. Задумчиво проворчав при этом себе под нос: «Хотел бы я знать – зачем они украли лодку?» Я – тоже...
Весь день моросил дождь, видно, погода испортилась надолго, до следующего лета. Ветра не было, но волны тяжело накатывались на берег. Мы замерзли, но не ушли, пока не наловили рыбы.
Когда мы, холодные и голодные, вернулись в родную хижину, то сразу повеселели: наш «родовой замок» стал еще теплее и уютнее. Во-первых, папа сложил из плоских камней что-то вроде маленькой, кривобокой печки. В ней жарко рдели угли. Дым из нее поднимался вверх и просачивался сквозь лапник наружу, а в хижине оставался приятный запах от утки, которую мама жарила на своей длиннорукой антипригарной сковороде.
Во-вторых, папа отпорол от брезента одно полотнище и завесил им дверь. От этого и от раскаленной печки в хижине было очень тепло. Постель была аккуратно застелена, а около изголовья тоже лежал плоский камень, а на нем – огарок свечи и коробка спичек. Около печки торчали колышки для просушки одежды. Мы повесили на них свои куртки и с удовольствием сели поближе к огню и к утке. Тем более, что тоже пришли не с пустыми руками. Папа даже похвалил нас за улов с ноткой удивления в голосе. А мама сказала гордо: «Я и не сомневалась».
В общем и целом жизнь на необитаемом острове налаживалась. Питались мы нормально – регулярно и калорийно. В нашем рационе были белки, жиры и углеводы. И витамины. Не хватало хлебобулочных, макаронных, а также различных крупяных изделий. Но папа заставлял нас вместо гарнира есть мелко нарезанную морскую капусту, уверяя, что она очень полезна, особенно для наших растущих организмов. Не знаю. Может быть. Но я бы с удовольствием обменял бочку такой капусты на ложку манной каши, которую ненавижу с самого раннего детства.
Мне больше нравились мидии. Мы с Алешкой набирали их в кастрюлю и варили в морской воде. И папа при этом говорил маме: «Это ведь те же устрицы, деликатес даже для миллионеров». Мама вздыхала и отворачивалась. Но ела.
В один день мимо нашего острова прошел какой-то катер. Мы поздно его заметили и сколько ни прыгали на крутой скале и ни махали руками и шапками, он равнодушно прошел мимо.
Тогда папа велел сложить на этой скале кучу дров и кучу сырого мха. Чтобы в нужный момент подать сигнал бедствия дымом костра. Рядом он положил под камень гильзу с несколькими спичками и отломанной от коробки «чиркалкой».
Помощь все не шла, и у нас кончалась соль, совсем не осталось сахара. И было всего несколько патронов.
И папа решил обратиться ко мне за помощью. Оказывается, только я мог спасти нашу семью. Своих родных и близких.
– Дима, – грустно сказал он, – придется тебе отправиться за подмогой. Не боишься?
– Боюсь, – честно сказал я. – Но отправлюсь.
– Молодец.
И он подробно рассказал, как мне разыскать Биостанцию – это ближайшая населенная точка.
– Высадишься на нашем берегу. Пойдешь по компасу до болота. Там мы свернули направо, к заброшенному руднику, а ты пойдешь налево – все время длинной впадиной вроде оврага. А потом наоборот – по скалистому гребню, и выйдешь к высокой скале, похожей на башню. От нее – опять по компасу, строго на юг до самого озера. Обойдешь его левым берегом и найдешь тропу, она начинается между двух круглых валунов, не ошибешься. Тропа приведет тебя на станцию. Запомнил?
Я повторил его указания слово в слово.
– Если вдруг собьешься с пути, помни: море находится от тебя на северо-западе. Рано или поздно, но ты до него доберешься. Все ясно?
– Кроме одного: как я попаду на наш берег. Вплавь? Я ведь не морж.
– Да, в такой воде пловец не продержится и пяти минут, окоченеет.
Мы сидели с папой на берегу. Море было такое спокойное, будто никогда и не волновалось – совсем стеклянное, покрытое легкой дымкой.
– Поплывешь на плоту, – сказал папа. – Пойдем бревна искать.
Здешние берега все сплошь завалены грудами бревен, очищенных от коры и сучьев, ровных и прямых, одного размера. Папа нам объяснял, что иногда от буксируемых плотов отрывается заготовленный лес. Прибойная волна долго катает бревна по прибрежным камням, сдирая с них размокшую кору. А в шторм бревна выбрасывает далеко на берег, где обычной волне их не достать. Там они и лежат, сохнут, и морской ветерок шлифует их песком до костяного блеска.
А на этом островке выброшенных бревен почти не было. С большим трудом, исходив все берега, мы разыскали три бревна: одно длинное и два покороче.
Мы перетащили их к тому берегу, что был поближе к материку, и собрали в плот, связав какими-то переплетенными прутьями, которые папа нарезал в лесу. Под эти вязки он для прочности загнал клинья. Поперек плота уложили две доски, устроив что-то вроде мостика, чтобы мне сидеть повыше и не мокнуть.
Потом мы еще разыскали длиннющую доску, и папа вырубил из нее двухлопастное весло.
Я посмотрел на далекий берег, и мне стало холодно.
– Долго плыть, – с сомнением сказал я. – Сил не хватит.
– Поплывешь во время прилива. Тебя быстро понесет к берегу. Ты только управляй веслом. – Он помолчал. – Дима, ты уже почти взрослый. Будь разумен в пути и осторожен. Помни, что, глупо рискуя, ты можешь пострадать не только сам...
– Я понимаю, – сказал я. – Не волнуйся.
И мы вернулись в хижину собирать меня в дорогу.
Сборы были недолги. Мама положила в Лешкин рюкзак несколько кусков утки, отварную рыбу. Папа вручил мне патронную гильзу со спичками, залепленную воском, и компас.
Мы дождались прилива и пошли на берег, где лежал, ожидая меня, мой утлый плот.
Мы столкнули его на воду, и папа помог мне усесться на «мостик». Мама, чуть не плача, попросила, чтобы я не промочил ноги. И Алешка сказал на прощанье:
– Я тебе тоже хотел кое-что дать в дорогу, но передумал.
И правильно сделал. Как потом оказалось.
Когда я устроился на плоту, берег сразу отодвинулся еще дальше, стал совсем недосягаемым. Но я старался не думать об этом. Я старался думать о том, что у моих родных почти не осталось продуктов, и только на меня одна надежда.
– Счастливого плавания, – серьезно сказал папа и оттолкнул плот.
Его сразу подхватило течение и понесло вперед. То одним боком, то другим. Тогда я стал подгребать то одной, то другой лопастью и скоро приспособился. Только очень близко была вода, не то что в лодке. И она плескалась между бревен – холодная и глубокая.
Через некоторое время я обернулся. Мои родные и близкие, маленькие и чуть различимые среди камней, махали мне вслед с далекого острова. А берег, к которому я стремился, нисколько не приблизился.
И тогда я стал не просто править, но и грести – и дело пошло веселей, я даже согрелся.
На самой середине пути я вдруг с ужасом заметил, что одна из вязок плота ослабла и из-под нее стал вылезать клин. И бревна начали заметно расползаться в стороны.
Я с тоской оглянулся. Остров был уже далеко. Возвращаться не было смысла. Да я бы и не смог на неуклюжем плоту выгрести против прилива.
Тогда я вытащил весло из воды и попытался забить им клин покрепче. На какое-то время мне это удалось, а потом клин начал выползать снова. И опять пришлось забивать его веслом.
Так я и плыл: то греб изо всех сил, то колотил концом весла по упрямому клину. Потом, когда все было позади, я понял, что эта борьба с клином пошла мне на пользу – она отвлекала меня от всех других мыслей об опасности. О холодной глубине, о подводных камнях, о ветре, который мог подняться в любую минуту. О бандитах, которые могли меня встретить на берегу...
Уже недалеко от берега, усталый и злой, я так ахнул по надоевшему мне клину, что весло вылетело из моих замерзших рук. Я рванулся за ним и чуть было не опрокинул плот. Это была первая минута отчаяния. Но она быстро прошла, потому что через некоторое время мой корабль мягко вынесло приливом на песчаный берег. Случись это происшествие пораньше, не знаю, чем бы оно закончилось...
Я вышел на берег, отыскал глазами свою семью и помахал ей шапкой. Представляю, с каким облегчением они замахали мне в ответ.
И я скрылся в лесу. И осторожно и бесшумно (на всякий случай) подобрался к нашему старому лагерю. И долго лежал за кустами, чтобы убедиться, что врагов здесь нет. Да и что им здесь делать? Ведь, кроме высохшего лапника и старых углей в очаге, в лагере ничего не осталось. Да, и еще наше почетное кресло. Это уж им вообще ни к чему. Зачем козлам лосиный рог?
Я выскользнул из засады, когда почувствовал сильный голод. Еще бы: ведь морские круизы улучшают аппетит. И я уселся в кресло (заслужил это право), достал из рюкзака утиную ножку и стал ее обрабатывать.
Ножка была вкусная, но немного недосоленная – мама экономила соль. При этой мысли мне стало грустно, показалось, что мои родные и близкие очень далеко от меня и что я расстался с ними очень надолго. Тем более, что все вокруг беспощадно напоминало о них: вот дерево, за которым прятался от ремня Алешка, вот пенек, на который мама ставила свою сковородку, вот сучок, на который папа всегда вешал свое ружье...
Я почувствовал: еще чуть-чуть воспоминаний – и я расплачусь, как маленький. А ведь сейчас не время плакать – время действовать. Если я хочу снова увидеть своих родных и близких. Живыми, здоровыми и веселыми.
И я зашвырнул обглоданную кость в кусты, забросил за спину почти пустой рюкзак и вышел на «тропу войны».
Папа объяснил мне, как пользоваться компасом, и очень подробно растолковал мой путь. Поэтому вначале все шло довольно гладко. Следуя его указаниям, я к середине дня добрался до «впадины вроде оврага» и сделал привал, перекусив рыбкой и запив ее водичкой из болотца.
А потом начались неприятности. Может быть, во времена папы эта впадина и была проходимой, но сейчас она представляла собой сплошной бурелом. Труднее всего приходилось, когда поперек оврага, на его склонах, лежало мостом поваленное дерево. Опустив вниз свои частые ветви, оно перегораживало овраг, как зубья дракона.
Но я все-таки упорно преодолевал трудности, оставляя на острых сучьях клочки своей одежды.
Потом я оступился на камне и сильно ушиб ногу. Пришлось отклониться от маршрута, чтобы срезать подходящую палку. Ножик у меня был перочинный, не очень острый, и я провозился довольно долго. Потом меня напугала огромная гадюка, которая, свернувшись в кольца, грелась на теплом камне. Я чуть не наступил на нее больной ногой. Но змея вовремя зашипела, и мы бросились в разные стороны. Я – прихрамывая, она – легко скользя по камням, будто маленький черный ручеек побежал. С узором на спине.
Надо было компенсировать потерю времени. Я разглядел среди поредевших деревьев, что гребень делает заметный изгиб, и решил срезать свой путь. Экономия во времени в пространстве.
Спустившись с гребня, через короткое время я понял, что сделал глупость. Здесь, в низине, были такие густые заросли, что в ином месте и на бульдозере не прорвешься. Я обошел один завал, другой, третий... И наконец, мне показалось, что я немного отклонился от нужного направления.
Поправился по компасу. Но когда через полчаса вновь взглянул на него, он показывал... что я иду в обратном направлении. Я послушался его и вернулся назад, снова сверился с компасом... Мудрый китайский прибор опять показал, что я иду правильно, но совсем в противоположном направлении.
Я остановился и огляделся. Холодок пробежал по спине: не очень-то все вокруг было похоже на папино описание. Как говорится, ни мужика в пальто, ни пальмы в кадке. Только типичные корявые деревья кругом да мохнатые камни. И каменистый гребень куда-то исчез. И стрелка компаса упрямо показывала не на север, а совсем в другую сторону.