— Как ты долго ходил! — сказал Антон. — Я бы... эта... живо сбегал.
— Да, — согласился Сережа, — ты бы давно прибежал.
— В самом деле, Сергей, ты будто на прогулке Люди ждут, а ты... — недовольно сказал Толя.
— Ждете, а козлы где? — возразил Сережа. — Вроде как могли бы сделать.
Толя длинной палкой поправил костер:
— Вот ты и сделай. Мы тут с костром сколько провозились, а ты только за водой сходил.
Сережа вспыхнул. Если бы они знали, кого он встретил сейчас! Если бы они знали, что он пережил! Они тут пели и смеялись, а у него волосы поднимались на голове от страха.
Ему очень хотелось это высказать. Но Сережа промолчал. Расскажешь — испугаешь девчонок. Да и к чему? Он не любил рассказывать о своих чувствах и мыслях.
— Антон, давай-ка!.. Помоги мне.
Антон не знал, как ставить козлы. К тому же он был неповоротливый, неуклюжий.
— Дай, я! — вызвалась Катя. — Антон не сумеет.
— Ничего, сумеет, — возразил Сережа.— Сначала все не умеют.
Антон помог Сереже поставить козлы и повесить котелок. И ни разу ни споткнулся и воды не плеснул. Только краешек рукава подпалил. Но теперь ему уже было все равно, за все сразу терпеть от матери — и за штаны и за курточку...
— А Толя мастер костры раскладывать! — сказала Светлана, любуясь огнем. — У отца научился, да?
— Ну, я уж их, этих костров, не знаю сколько раскладывал... Отец даже и не смотрит, только скажет: «Разожги костер» — и все. А уж я сам знаю, как и что... Отец даже удивляется всегда, как у меня костер полыхает. У нас в тайге тот не таежник, кто костра разложить не умеет!
— Эй! Эй! — вдруг вскочил Сережа. — Трава горит.
Все отпрянули от костра. Вокруг него мерцающим венком тлели трава и хвоя.
— Ой, тушите скорей! — со страхом закричала Светлана. — Теперь по всему лесу пойдет...
— Не окопали костер-то! — сказал Сережа. — Забыли! Давай, ребята, окапывай скорей! Доставай ножи! Палками можно. Девчонки, забивайте огонь ветками! Хлещите его!
Мальчики торопливо принялись окапывать костер — кто палкой, кто ножом. Катя и Светлана наломали свежих веток и принялись тушить огонь, прибивая его к земле. Толя торопливо шарил по карманам, достал расческу, достал круглый ножичек для очинки карандашей. Но настоящего ножа у него не оказалось.
Тогда он схватил щепку и принялся ковырять землю щепкой. Уши и щеки у него горели. Как же это он забыл окопать костер? Ведь отец всегда заставлял его окапывать! И вот досада — ножа не взял. Нож в курточке остался.
— Так вот лесные пожары и начинаются, — ни к кому не обращаясь, сказал Сережа.
— Спешка тут... Зажигай да зажигай костер... вот и забыли... — бормотал между тем Толя. — Да я и не забыл... Я только что хотел сказать, чтобы окопали...
Траву быстро погасили. Костер окопали. Успокоились. Пока закипала в котелке вода, Толя сел у костра на заросшую мхом кочку и, мечтательно глядя в огонь, снова начал читать стихи. Длинные глаза его, слегка прищуренные, отражали пламя костра.
У самой границы, в секрете,
Я зоркую службу несу,
За каждый пригорок в ответе,
За каждую елку в лесу.
Укрытый густыми ветвями,
И слушаю я, и смотрю...
Ребята сидели очарованные. Светлана слушала, боясь пропустить хоть одно слово. У Толи так красиво были сдвинуты тонкие брови и от длинных ресниц падала на щеки такая нежная тень…
И сердцем с родными краями
В такие часы говорю!
— Кипит! — вдруг крикнул Антон ликующим голосом и бросился снимать котелок.
— У, Антошка-картошка! — Катя стукнула его по спине. — Вечно он!.. Толя, ну читай, читай дальше!
Но было уже не до стихов. Сережа пошел поискать лимоннику для заварки. Идти далеко не пришлось: лиана лимонника, повиснув на ветках молодого бархатного деревца, выглядывала из кустов, словно стараясь рассмотреть, что такое происходит сегодня у них на полянке.
Ребята засуетились вокруг котелка. Все вдруг вспомнили, как они голодны, захотелось горячего чаю.
— А как же будем пить? — весело спросила Светлана. — У нас же никаких чашек нет!
Все это было ей интересно, как необычайно увлекательная игра. Вот-то порасскажет она своим городским подругам!
— Остынет немножко — будем по очереди из котелка пить, — ответила ей Катя.
— Только мне, чур, не после Антона! — заявила Светлана. — Он губастый.
— С другого краю попьешь. Что ж такого, что губастый?
— Пфу! — пропыхтел Антон. — А я же эта... чашку себе сделаю.
— Да, правда! — закричала Катя. — Сейчас у всех чашки будут! У нас Сережка очень хорошо их делает.
— Какие чашки? — удивилась Светлана. — Из чего?
— Бересты давайте, — сказал Сережа и принялся развязывать свой мешок. — У кого какая еда? Выкладывай! — Он достал из мешка краюшку черного хлеба и коробочку с солью — все, что у него оставалось.
Светлана показала свои пустые ладони:
— У меня ничего...
У Кати каким-то чудом, — может, и не чудом, а выдержкой характера, — уцелело в кармане еще одно большое яблоко.
Антон отнес свой ранец подальше от костра, к елке, и присел около нее, повернувшись к ребятам спиной. Покопавшись в ней, он что-то сунул, в рот, и опять стало видно, как двигаются его уши вместе с челюстями.
— Антон жует, как бурундук! — засмеялась Светлана. — Давай же и нам! Чего ты там жуешь?
Антон не ответил.
Толя сидел молча, обхватив колени, и ни в чем не принимал участия. У него не было никакой еды, а есть хотелось.
Увидев, как у Антона движутся уши под кепкой, Толя вскипел:
— Ты что — единоличник? Товарищи так делают? Если ты хочешь один жить, то и оставим тебя одного! А еще собираешься в пионерский отряд вступать!
Антон повернулся на девяносто градусов:
— Ну, а что у меня? У меня только... эта... один кусочек... как его...
— Вот и клади сюда в одну кучу и «эта» и «как его».
— Ага... я тащил... — проныл Антон.
Но повернулся лицом к костру и положил рядом с Сережиным хлебом свой недоеденный пирог.
— И больше ничего? — спросил Толя.
— Только еще один...
— И этот «еще один» клади.
Но Сережа задержал руку Антона, которая нехотя потянулась было к ранцу.
— Не надо, Антон. Оставим на утро. Антон живо захлопнул ранец.
Но Толя уже распалился:
— А я говорю — клади! Пионеры так не поступают!
Антон снова полез в ранец.
— Но он же не прячет! — вступилась за Антона Катя. — Он же на утро...
— Утро вечера мудренее! — сказал Сережа. — Будет вам спорить. Давайте есть и пить скорей — вот хлеб, вот соль, вот лимонный чай. Сейчас чашек наделаем.
Ребята нарезали круглых кусочков бересты и принялись делать себе чашки. Светлана с любопытством смотрела, как они выравнивали ножом светлые берестяные пластинки, как подогревали их у огня, чтобы береста стала мягкой, как свертывали из нее ковшички, приделывали ручки из палочек. Посмотрела, а потом и сама принялась делать себе чашку, но слишком близко сунулась к огню — береста у нее задымилась и почернела.
— На, возьми мою, — сказал Сережа и протянул ей хорошенький белый ковшичек.
Но Светлана, упрямо сдвинув брови, отвела его руку, взяла свежий кусок бересты и снова принялась разогревать его над огнем. Чашка у нее вышла кривая, неуклюжая, но все-таки это была чашка и сделала ее Светлана сама!
Начался веселый, необычный, роскошный пир. Куски хлеба и пирога с глотком горячей воды, пахнущей дымком и лимоном, — может, только лидийский царь Крез так вот весело пировал в своих золотых палатах!
Толя снисходительно поглядел на него:
— А по какой же тайге он ходил? Даже и книжка-то называется «В Уссурийской тайге». Читать побольше надо, Антон!
— А Дерсу Узала тут ходил? — спросила Катя.
— Дерсу Узала нигде не ходил.
Ребята вопросительно посмотрели на Толю:
— Как — не ходил?
— Так, очень просто. Потому что его вообще на свете не было. Его Арсеньев выдумал. Писатели всегда своих героев выдумывают.
— Ага! Всегда, как же! — Светлана приподнялась и встала на колени. — А «Молодая гвардия» что — выдумал их Фадеев, да? А Чапаева тоже на свете не было — его Фурманов выдумал, да? А...
— Прекрасно, — остановил ее Толя. — А вот Обломов — был?
— Ну, может, и не было Обломова, — негромко возразил Сережа, — а такие, как Обломов, были... Может, Дерсу Узала не ходил, а такой человек, как он, ходил.
— Вот! — Светлана гордо взглянула на Толю. — Значит, не все же выдумано?
— Эх... — Сережа вздохнул и привалился поближе к костру. — Вот бы таким, как Арсеньев, быть! Или как Пржевальский...
— Ну-у... — протянул Антон, — уж лучше, как наш Николай Мочков из поселка. Он... эта... девять тигров убил! Во!
— И что это все, — усмехнулся Толя, — Мочков, Пржевальский... Кто о них вспоминает? Вот бы как Смыслов быть, например, — на весь мир слава! Кто о нем не знает? Да все знают. Весь земной шар. А то...
— И все-таки как Пржевальский лучше, — упрямо повторил Сережа. — Или вот еще как Мичурин. Сколько пользы такие люди приносят!.. Вот уж у них настоящая слава. Настоящая...
— А я бы хотела, как Уля Громова, быть, — тихо сказала Катя. — Мне бы и славы никакой не надо. Но вот если бы пришлось что-нибудь для родины сделать, то сделала бы. И ничего не пожалела бы! И жизни не пожалела бы...
Эти речи задели Толю:
— Подумаешь, ты бы не пожалела! А я — пожалел бы? Какой же я был бы пионер, если бы жизнь пожалел для родины? Я бы тоже, как Александр Матросов... Только ведь им повезло... — Толя подбросил сучьев в костер. — Они на войне были. А без войны где будешь героем? Кто твою смелость заметит?
— Не знаю... — Сережа, чуть нахмурясь, уставился в огонь. — Героем вроде как, по-моему, можно во всяком деле быть...
Наступило молчание. Потрескивали сучья в костре, шипели сырые ветки...
— А вот, ребята, знаете, ведь скоро на Луну полетят! Слышали? — снова заговорила Светлана. — Папа вслух газету читал. И потом по радио было...
— Да знаем, знаем, — прервал ее Толя, — тоже радио слушаем и газеты читаем. И вообще, разве сразу на Луну полетят? Не сразу. Сначала спутника Земли сделают и запустят. А потом еще несколько спутников к нему пришвартуют — получится платформа. А уж с этой платформы — на Луну.
Все подняли глаза к небу, где чистым светом сияла белая луна.
— Не долетят, — уверенно сказал Антон,— промахнутся. Она же... эта... маленькая, а небо вон какое большое. Луна-то на небе вроде как в море поплавок. Если только... эта... как его... у них руль будет... тогда подрулят.
— Как он все знает! — усмехнулся Толя. — А что ж, по-твоему, ученые этого не взвесили? Все взвесили, все обдумали, не беспокойся.
Ты слышал, быть может,
Что скоро Луна,
Которая по небу
Бродит одна,
Обзаведется сестрою:
Ей люди сестренку
Построят, —
с улыбкой прочел Толя.
...Ты вырастешь, мальчик,
И верится мне:
Каникулы ты проведешь
на Луне!
Все засмеялись:
— Ох, Тольян! — Антон вздохнул. — Это ты сам сочинил?
— Ну, вот еще, — усмехнулся Толя, — непременно сам! Родари сочинил.
— Ты бы полетела? — спросила Катя у Светланы.
— Не знаю... — сказала Светлана, хотя у самой уже вспыхнули глаза. — Наверно, полетела бы!.. Интересно же... Я Уэллса читала... Толя, а ты полетел бы?
— Я-то полечу. Пока вырасту — уже спутники будут вокруг Земли летать. И ракета будет готова. Почему же мне не полететь?
— А я бы не полетел, — покачивая головой, негромко сказал Сережа. — Страшно это... Я когда долго гляжу на небо, на звезды и думаю: а ведь это все разные планеты, разные миры... и Земля наша среди них такая маленькая, — то мне так страшно делается... Лучше не глядеть...
— Смешно! — Толя слегка пожал плечами. — А по-моему, ничего страшного нет. А шуму будет с этим делом — на весь мир шуму! Наверно, тех, кто полетит, во всех газетах портреты на первой странице напечатают — и во всех странах. Вот слава-то! Пожалуй, я бы лучше и Смысловым не хотел бы... А вот на Луну! Ух ты! Обязательно полечу! Я не я буду! Ну, а кто трусоват немного, — добавил он, взглянув на Сережу, — тому, конечно, лучше дома сидеть. Надежнее.
Тьма все гуще становилась в тайге. Шорохи пошли по лесу — где-то шелестела листва, где-то потрескивали сучья... В наступившем молчании отчетливо прозвучал глухой голос ночной птицы.
— А вот, как говорят... эта... раньше людей в тайге убивали, — прошептал Антон.
— Ну! — Сережа махнул рукой. — Это когда было-то! Тогда хунхузы по тайге лазили. Охотников грабили, искателей... А теперь кто?
— Теперь? — Толя усмехнулся. — Ха! А что, у нас граница очень далеко? Что, думаете, диверсанты к нам дорогу забыли? Вот недавно рассказывали...
— Какие там диверсанты! — прервал его Сережа, покосившись на девочек. — И что про них на ночь вспоминать! Да и откуда они здесь возьмутся?
Сережа зевнул. Зазевали, глядя на него, и ребята.
— Однако спать пора, — сказал Сережа.
— Ага, спать, — охотно согласился Антон.