— Разве можно так разговаривать с бабушкой? — огорчилась старушка.
Сампэй ей понравился и не хотелось, чтобы он так говорил.
— Я и вправду твоя бабушка.
— Вот еще! Нет у меня никакой бабушки!
— А откуда тебе знать?
— А вот и знаю!
— А мама твоя дома?
— Мамы нет.
— А папа дома?
— И папы нет.
— Может быть, Дзэнта дома?
— И Дзэнты тоже нет.
А бабушке и так хорошо. Она рада тому, что видит своего внука и разговаривает с ним. И старушка, улыбаясь, продолжала смотреть на Сампэя. Однако Сампэю это не понравилось.
— Пойду позову маму! — сказал он и, выскочив за ворота, побежал в поле.
Мама и Дзэнта рвали полынь на меже. Мама обещала вечером испечь лепешки из полыни. Тут прибежал запыхавшийся Сампэй.
— Мама! Пришла какая-то старушка. Очень чудная!
— Да? — Мать сразу же догадалась, кто это мог быть.
А Сампэй продолжал:
— Совсем как Ямамба![45] Говорит: «Я — твоя бабушка!»
Ну, я сразу же сюда побежал. Она клетку с птицами на грушу привязала. А в клетке — красные птицы!
— Да ну? — удивился Дзэнта.
— Может, это волшебница какая-нибудь? — сказал Сампэй.
— Очень может быть! — сказала мама, распрямляясь.
Дети радостно суетились, а у нее на сердце было тяжело.
Она чувствовала, что это не кто иной, как ее мать. На днях на лугу она встретила своего отца, а теперь вот мать пришла.
Когда-то родители отказались от нее. И это было нелегко пережить. Сама-то она встретит мать с радостью, однако как отнесется к этому визиту ее муж? Когда-то родители сказали, что навеки отрекутся от нее, если она выйдет замуж за Аояму Итиро. Конечно, это было давно, и все же Аояма может не пойти на примирение… За эти долгие годы старики ни разу не вспомнили о своей дочери. С этими мыслями Хисако подошла к воротам дома.
— А старушки-то нет! — изумился Сампэй.
И вправду, под грушей никого не было, лишь лежали осыпавшиеся лепестки цветов.
— Вот чудеса! — воскликнул Сампэй.
На груше висела клетка с красными птицами, а под ней на шнурках качались разные вещи: сверкающая труба, свисток, карамель, шоколад.
— Бандзай! — завопили мальчики.
Предположения Хисако оправдались. С тяжелым сердцем она оглядела сад и вошла в дом. В прихожей стояли гэта, однако старушки в гостиной не оказалось.
Хисако удивилась и громко сказала:
— Может, стесняется? — Она хотела, чтобы старушка ее услышала.
И тогда в столовой раздался смех.
Раздвинув фусума, Хисако в изумлении остановилась — у хибати сидела ее мать и пила чай. Как же она изменилась! Совершенно седая, она сидела у хибати, словно маленькая статуэтка. Когда они расстались, матери не было и шестидесяти, теперь ей семьдесят.
— Это ты, мама? — Хисако застыла, глядя на мать. По щекам ее покатились слезы.
— Что же ты плачешь! Радоваться надо.
С годами старушка как будто проще стала, как бабушка из детской сказки.
— Мне кажется, — сказала старушка, — будто я в воробьиной гостинице остановилась. Внуки словно воробышки. Такие славные! Там, у ворот, я повесила подарки. Заметили они?
— Конечно. Очень рады.
— Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялась старушка.
И Хисако стало легко, как будто и не было разлуки длиною более десяти лет. Она налила чай и достала печенье.
— Позову детей и Аояму, — сказала Хисако и вышла в прихожую. И словно окаменела — грудь ее сжалась при мысли о старой матери, которая стала теперь как малое дитя, что быстро забывает о горьких слезах.
Тут вошли Дзэнта и Сампэй с подарками в руках. Они радостно смеялись.
— Чудная старушка!
— Очень забавная! — переговаривались они.
— Бабушка в столовой. Поздоровайтесь и скажите ей спасибо, — велела Хисако и пошла за мужем.
Аояма работал в персиковом саду, на холме.
— Послушай! — сказала Хисако, поднявшись на холм. — Бабушка приехала.
— Что?
— Мать моя приехала.
— Зачем?
— А так просто.
— И что же?
— Я чай поставила, угощенье достала.
— Гм…
— Ты не придешь?
— Они же не признают меня. Отвергли. А теперь вот приехали. Как это понимать?
— Да ладно! Ты только взгляни на мать. Как дитя малое. Сердиться на нее невозможно.
Аояма бросил мотыгу, сел на межу и, обхватив голову руками, задумался.
— Спустись ненадолго. Посиди. О прошлом не вспоминай.
В это время из дома послышались звуки трубы. Это Дзэнта и Сампэй трубили на веранде в свою новую трубу.
Отправив старуху в дом Аоямы, старый Оно не мог успокоиться.
«Не заблудилась ли старая? Не бродит ли теперь одна в бамбуковой чаще?» — подумал он и рассердился.
Не вытерпев, старик вывел лошадь и поскакал на луг, который был неподалеку от дома Аоямы. Миновав перевал, он проехал по дамбе вдоль реки и оказался у луга. Сегодня там не было ни коров, ни детей. К дому подъехать он не решился, а быстро поскакал по дамбе, вверх по течению.
Стук копыт его коня гулко раздавался в горах.
Старику нужно было успокоиться. Он был зол на самого себя, на то, что не мог поехать прямо к дому зятя, хотя ему не терпелось это сделать. А может быть, его раздражало то, что ему захотелось побывать в доме, где живет Сампэй? Лошадь, чувствуя настроение хозяина, стремительно летела по дамбе, и так они проскакали, должно быть, с ри. Конь покрылся испариной, старик тоже устал. Вместе с усталостью пришло успокоение, и старик превратился в доброго деда. Решительно повернув коня, он спокойно направился к дому Сампэя. Теперь он мог войти в этот дом и с легким сердцем встретиться с Аоямой.
На лугу собралась целая толпа ребятишек.
И когда только успели набежать! Заметили старика и наперегонки мчатся на дамбу. «Дедушка!» — кричат на разные голоса. Присмотревшись, он увидел, что они все в масках: кто маску тэнгу[46] нацепил, кто маску черепахи, а кто и ямамбы. Старик не мог удержаться от смеха. Каких только тэнгу здесь не было! «Тэнгу Большой», «Тэнгу Маленький», «Тэнгу-Ворон». И к тому же это были те самые маски, которые он на днях привез в подарок Сампэю и этим мальчишкам.
— А Сампэй здесь? — просто спросил старик, наклонившись с лошади.
«Тэнгу Маленький» и «ямамба» переглянулись и сказали:
— Нет.
— Ну, а Дзэнта?
«Тэнгу-Ворон» и «Черепаха» переглянулись и сказали:
— Их обоих нет. Они дома.
— Так… Ну, а дом их где?
— А вон!
И дети пошли вперед, показывая дорогу. Конь двинулся следом за ними. Слева и справа от него шагали «тэнгу», «черепахи» и «ямамбы». И старик невольно рассмеялся. Тут один из «тэнгу» протянул ему маску «Тэнгу Большого».
— Возьмите, дедушка!
— Откуда это?
— Да она у нас лишняя оказалась.
Это была та самая маска, от которой отказался Сампэй. Старик охотно взял ее и, превратившись в «Тэнгу Большого», поехал к дому внуков.
А там все собрались у коровника, где были привязаны коровы по кличке Сирояма и Санда, и рассказывали бабушке, как Сампэй свалился с коровы. Тут в ворота въехал всадник в маске «Тэнгу Большого», в сопровождении целой оравы мальчишек.
— Ну как мы выглядим? — весело спросил «Тэнгу Большой».
По голосу и фигуре все сразу догадались, что это был старик Оно, и, увидев огромные маски на маленьких фигурках, стоящих рядом с ним, расхохотались. Так было забыто отчуждение, длившееся более десяти лет, и никто более о нем никогда не вспоминал.
КОНЕЦ ВЕСНЫ, НАЧАЛО ЛЕТА
Отец Сампэя и Дзэнты заболел воспалением легких и его положили в больницу. Мать поселилась там же, чтобы ухаживать за ним. Мальчики в доме одни, однако ни скучать, ни бояться чего-либо им некогда — в доме чрезвычайное положение. Правда, еду им готовит жена скотника, но в остальном они предоставлены самим себе.
Воскресное утро. Еще очень рано, но Сампэй уже на ногах.
— Дзэнта! — зовет он брата. — Пошли скорее на горку. Будем делать зарядку. Скоро солнце взойдет.
На часах четыре утра. Но еще вчера они договорились, что теперь станут закаляться. Да и мама, уходя в больницу, сказала:
— Меня не будет неделю, а может, и две. Извольте заботиться о своем здоровье! — И голос у нее при этом был необычно строг.
Да, теперь надо быть бодрыми и мужественными.
— Дзэнта! — зовет Сампэй.
— Слышу! — откликается Дзэнта и, отбросив одеяло, подпрыгивает на постели.
Он подпрыгивает еще раз, повыше, и они наперегонки раздвигают ставни и бегут на горку за домом. Солнце еще не встало. Мальчики направляются в персиковый сад. Там за сосной они облюбовали ровное местечко. Прибежав под сосну, они становятся по стойке «смирно!».
— Внимание! — подает команду Дзэнта. — Начинаем упражнения для ног.
Потом они делают упражнения для пояса, для рук, и, наконец, для шеи. Зарядка закончена, но Сампэй недоволен. Ему все еще мало.
— Внимание! — истошным голосом вопит он, закрыв глаза. Голова его при этом трясется, а рот разинут.
Дзэнте становится смешно, и он хохочет.
— Ты чего? — оглядывается Сампэй, не понимая, что причина смеха — он сам.
— Да так.
Сампэй, подражая брату, кричит:
— Упражнения для шеи начинай!
Сдерживая смех, Дзэнта вертит шеей: «Раз-два-раз-два…»
Они двигают ногами, руками, наклоняются и выпрямляются, а когда кончают зарядку, на востоке, за дальними горами, уже поднимается круглое, как диск на японском флаге, солнце. Оно большое и темно-красное.
— Бандзай! — орут мальчики во все горло и машут руками, приветствуя утреннее светило.
Затем они завтракают у жены скотника и идут домой. Там они растягиваются на татами, но им кажется, что в доме появилось слишком много теней и эти тени все сгущаются и сгущаются. Сампэю не лежится.
— Дзэнта! Давай поборемся.
— Не, — отказывается Дзэнта, ему не хочется.
— Тогда что ты будешь делать?
— Читать, что задали.
— Ну вот!
Сампэю ответ брата не нравится. Он считает, что надо закаляться. Ведь они назвали эту неделю «Неделей укрепления тела и духа». Поэтому он встает и молча уходит. «Пойду в горы. Там найду чем заняться, — думает он, поднимаясь по склону. — Ага! Нужно укреплять мышцы ног. Нечего идти на двух ногах. Поскачу вверх на одной ноге». И он скачет по дорожке на одной ноге.
Итак, Сампэй скачет в гору на одной ноге. Отец в больнице. Мать неотлучно при отце. Они с братом одни в доме. Нужно закаляться. Укреплять ноги. Сегодня он будет закалять свои ноги. Прыг! Прыг! Прыг! Однако здорово это у него получается! Только утомительно очень. Сначала он делает пять прыжков, не меняя ноги, потом четыре, три прыжка, и наконец, не может сделать ни одного прыжка. Он стоит на одной ноге и потихоньку оседает, и вот уже почти касается земли. Если дальше так стоять, то начнешь качаться и завалишься на бок. И тут Сампэй подумал, допустим, что он не может сделать двух шагов на одной ноге, но один-то шаг он в состоянии сделать! Ведь человек так и ходит. Шаг за шагом, ступая то одной, то другой ногой. И с криком «Э-гей!» он взбегает на вершину холма.
Вот и все дела! И притом поднимался не на двух ногах, а попеременно то на одной, то на другой.
Так, довольный сам собой, размышляет он, отдыхая на траве. Что бы еще такое придумать? Сампэй оглядывается. «Ага! Да здесь обрыв! Не особенно крутой, но от края обрыва до персикового сада с метр будет, пожалуй. Надо попробовать спрыгнуть с обрыва. «Бандзай! Тренировка в прыжках с высоты! Укрепляет не только тело, но и дух. Начну с метра, а там стану прыгать с высоты двух-трех метров, а потом и до ста или двухсот метров дойти можно».
Отец болен, и он, Сампэй, должен стать сильным человеком.
— Ну, начну, пожалуй!
Он плюнул себе на ладошки, потер одну руку о другую, храбро подошел к краю обрыва, встал там, где высота была не более метра. Подумаешь, обрыв! Он прыгнул вниз, даже не сгибая коленок. Потом мигом взобрался на скалу и подошел к тому месту, где высота достигала метра полтора.
«Раз, два, три», — скомандовал он сам себе и, согнув колени и выставив вперед кулаки, прыгнул в сад.
— Прекрасно! Прекрасно! — громко похвалил он сам себя. — Теперь попробую прыгнуть с более высокого уступа. Э-хэн! — откашлялся он важно, подергал себя за воображаемые усы, провел рукой по щекам. Это тебе не шуточки! Можно и поважничать. Гин-тян или Камэкити-кун не очень-то решились бы прыгнуть с такой горы.
— Раз, два, три! — крикнул он и приземлился довольно удачно, только немного зазевался и коснулся рукою земли. Но, в общем, честь свою не уронил.
Ну, теперь последний прыжок — два метра. Вот это страшно! Ничего не скажешь. Вот когда потребуется мужество. Сампэй отошел от края обрыва шагов на двадцать, чтобы разбежаться для прыжка. Затем выставил вперед левую ногу, крикнул:
— Внимание! Марш! — и побежал.
Однако тут он сплоховал. Не успел оттолкнуться ногой о землю. А остановиться уже не смог. И на полной скорости свалился вниз.
«Ну вот, упал!» — подумал он смущенно. Отряхивая землю с одежды, он заметил, что из безымянного пальца левой руки течет кровь. Он поднес палец к глазам, и вдруг стало горячо и больно. Он сжал его рукой, но кровь сочилась сквозь, пальцы.
Итак, Сампэй прыгал со скалы, чтобы воспитать в себе волю, стать сильным человеком. Один прыжок оказался неудачным: он поранил себе палец. Однако Сампэй не позволил себе заплакать. Он сжал палец другой рукой и, терпя боль, побежал домой. Он не сказал, что поранил палец, а крикнул:
— Дзэнта! Нет ли у тебя бинта?
— Зачем? — откликнулся он.
— Завязать палец.
— Палец?
— Ну да! Кровь идет.
Дзэнта встал из-за стола и выскочил на веранду. Увидев окровавленный палец брата, он побледнел.
— Что это? — спросил он.
Но Сампэй бодро ответил:
— Ничего особенного! Просто кровь идет, и все.
Дзэнта стал искать вату, бинт, перекись водорода, выдвигал ящики комода, стучал дверцами шкафов.
— Наверно, больно?
— Совсем немного, самую малость, — сказал Сампэй.
Однако, когда Дзэнта, намочив ватку перекисью водорода, приложил ее к ранке на пальце, Сампэй сморщился.
— Больно? — спросил Дзэнта.
Сампэй покачал головой.
— Все-таки больно, наверно.
— Говорят тебе: не больно! — рассердился Сампэй.
Дзэнта завязал палец бинтом, Сампэй лег на татами и тяжело вздохнул. Заметив это, Дзэнта снова сказал:
— Ведь больно!
Тогда Сампэй вдруг вспылил:
— Говорят же тебе: не больно! Так нет же! Ты одно твердишь: «Больно? Больно?» Так и вправду заболеть может.
И действительно! Палец и вправду заболел. А из глаз покатились слезы. И, придвинув к себе лежащую рядом подушку, Сампэй уткнулся в нее лицом и принялся плакать, прерывисто дыша. Дзэнте стало жаль брата. Теперь, когда нет папы и мамы, он должен заботиться о Сампэе. Нет ли чего-нибудь сладкого? Или фруктов? Надо принести Сампэю.
— Сампэй-тян! Хочешь сладкого сиропа? А может, молока с сахаром выпьешь? — спросил он.
Но Сампэй не отвечал брату, а твердил что-то свое, всхлипывая.
— Что? Скажи яснее. Я для тебе все сделаю, — сказал Дзэнта.
Но, наклонившись к брату, он услышал:
— Мама! Мама!
Тогда Дзэнте и самому захотелось позвать маму. Но он сдержался. Он — старший брат. Должен понимать, какое трудное сейчас положение в доме. И, достав из стенного шкафа одеяло, Дзэнта сказал:
— Приляг, Сампэй!
Больше он ничем не может помочь братцу. Однако, укрывшись с головой одеялом, они тотчас успокоились, словно оказались под боком у матери. И, переглянувшись, даже улыбнулись друг другу.
Итак, укрыв одеялом Сампэя, который плакал и звал мать, Дзэнта и сам залез под одеяло, и там они взглянули друг на друга и улыбнулись. Сампэй успокоился и, успокоившись, сказал: