— Давненько я вас не слушал, ваше превосходительство, — бормотал Лепсиус. — Пульс хорош, так, так… Цвет лица мне не нравится, шея тоже. А скажите, пожалуйста, как обстоит с теми симптомами, которые удручали вас в прошлом году?
— Вы говорите о позвоночнике? Да, они не утихают, доктор. Я бы хотел, чтобы вы ими занялись.
— Позвоночник, черт его побери! — вмешался де Монморанси. — Вот уж с месяц, как меня изводит эта беспричинная хромота, почему-то вызывающая боль в позвоночнике. Посмотрите и меня, Лепсиус.
Глазки доктора под круглыми очками запрыгали, как фосфорические огоньки. Все три ступеньки, ведущие к носу, сжались взволнованным комочком. Он вскочил, впопыхах едва не рассыпав инструменты:
— Я должен осмотреть вас. Необходимо раздеться. Выйдемте в соседнюю комнату.
— Вот таков он всегда! — со вздохом сказал Гибгельд, когда виконт и Лепсиус скрылись за дверью. — Чуть дело коснется позвоночника, или, точнее, седалищного нерва, наш доктор на себя не похож — волнуется, мечется, раздевает больного и прелюбопытно его осматривает. Когда нет причин для осмотра, он их выдумывает из головы. Я видел трех турецких беев, претендентов на возрождение Османской империи, которых он ухитрился осмотреть ни с того ни с сего, под предлогом какой-то болезни…
Между тем в соседней комнате виконт де Монморанси лениво предоставил доктору Лепсиусу изучать свою обнаженную спину. Толстяк был совершенно вне себя. Он пыхтел, прыгал, как кролик, вокруг больного, бормотал что-то по-латыни и, наконец, весь замер в созерцании.
На что он смотрит? Он смотрит на позвоночник молодого француза, изящно пересекающий его белое с голубыми жилками тело. Все как будто в порядке, но предательская лупа в дрожащей руке Лепсиуса указывает на маленькое, с булавочную головку, пятнышко, ощущаемое как небольшая выпуклость.
— Вот оно, вот оно! — забывшись, шепчет Лепсиус с выражением восторга и ужаса на лице. И внезапно задает виконту нелепый вопрос, не удивляющий француза только потому, что его лень сильнее, чем все остальные способности: — Вы пережили когда-нибудь сильный страх, виконт?
— Во время русской революции, когда отняли мою концессию, — вздрогнув, отвечает француз. — Я не люблю революций. Мне пришлось тогда бежать от большевиков с территории моей концессии в Персию.
— Прекрасно, прекрасно! Одевайтесь, мы вам пропишем великолепные капли.
Между тем к генералу опять постучали. Вошли два новых гостя: высокий седой англичанин, пропитанный крепчайшим запахом табака, и странное кривоглазое существо, только что потерявшее сто миллионов подданных, выгнавших его из собственной страны.
— Ваш нижайший слуга и союзник Но-Хом, — назвало себя с азиатской вежливостью существо, растягивая рот в улыбке.
— Лорд Хардстон, — отрекомендовался англичанин.
Сердечные рукопожатия. Опять «здравствуйте», «как поживаете» и пр. и пр. Но лорд Хардстон не расположен тратить время. Он оглядывается вокруг, смотрит на часы и отрывисто говорит:
— Я только что видел Кресслинга. Он приказывает нам немедленно открыть заседание.
— Позвольте, но еще нет Чиче.
— Он будет. Дорогой Гибгельд, отпустите, пожалуйста, этого толстяка. Он, кажется, доктор?
— Доктор Лепсиус.
— А, так это знаменитый Лепсиус! Рад познакомиться. Однако время не терпит. Объявляю от имени председателя заседание открытым. Прошу всех посторонних удалиться!
Лепсиус никогда не мог дождаться гонорара от постояльцев «Патрицианы». Тем не менее он уходил от них в состоянии, похожем на экстаз. Так и сейчас: прижимая к себе палку, он выскочил из N_2_А-Б с восторженным лицом и, не переставая бормотать про себя «так оно и есть», спустился к ожидавшему его авто.
Сетто-диарбекирец укоризненно посмотрел ему вслед.
— Тщеславный человек, — сказал он своей жене. — Только и подавай ему разных там претендентов да президентов. Любой турецкий паша, побирающийся в американских прихожих, ему интереснее, чем порядочный армянский труженик. А я бы всех этих знатных белибеев обоего пола, да еще их лакеев впридачу, с удовольствием променял на хороший салат из помидоров…
— С луком! — вздохнув, отозвалась его супруга.
7. ВСТРЕЧА В ЗАСТЕННОМ МИРЕ
Как только Лепсиус удалился, лакей подвел хромающего виконта к креслу возле Гибгельда, помог ему сесть и вышел. Князь Феофан Оболонкин мелкой трусцой подошел к столу вместе с кривоглазым Но-Хомом, все еще пытаясь рассказать, что произошло с бароном Вестингаузом. Но в эту минуту в дверях показался сам барон Вестингауз, молодящийся старик с напудренным носом, нафабренными усами и желтофиолью в петлице, и это положило конец всем попыткам Оболонкина. В самую последнюю минуту, когда лорд Хардстон, подняв брови, в пятый раз извлек из кармана свой хронометр, появился и Рокфеллер-младший, небольшого роста прыщеватый пижон, извинившийся перед присутствующими за Рокфеллера-старшего.
— Все еще болеет папаша? — с любопытством осведомился Феофан Иванович.
— Все еще не может оправиться после узурпации власти в русской империи, — с готовностью ответил Рокфеллер-младший.
Болезнь второго после Кресслинга американского миллиардера, приключившаяся тотчас же после русской революции и разгрома дивизии интервентов, собранной, обмундированной и вымуштрованной на его счет, была одной из любимых тем знатной публики, собиравшейся в отеле «Патрициана». Однако сегодня и этой теме посчастливилось не больше, чем похождениям барона Вестингауза.
— Сядьте, господа претенденты! — громовым голосом провозгласил лорд Хардстон.
Присутствующие расселись вокруг стола.
Над ними, в каминной трубе, молодой человек с ярко-черным носом, черными щеками и лбом тоже уселся поудобнее — то-есть упер ноги выше головы в выступ трубы, а голову свесил вниз, прижав ухо к незаметной щели.
— Мы обменяемся основными новостями о наших усилиях создания гармонических правительств в обоих полушариях земли, не дожидаясь синьора Чиче, господа! — снова начал Хардстон. — Время не терпит…
— Скажите, какая любезность! — шепнул про себя Том-трубочист, сплевывая вниз. — Откуда он знает, что у меня каждая минуточка на счету?
— Время не терпит, — повторил Хардстон, — поскольку акции на сегодняшней бирже начали падать и даже… — тут он пожал плечами с видом некоторого скептического недоверия к собственным своим словам, — даже фунты стерлингов пошатнулись.
Вокруг стола раздались восклицания искреннего сочувствия.
— Для абсолютной конспирации того, что сейчас будет сказано, по личной просьбе синьора перейдемте, господа, незамедлительно в его комнату, ключ от которой, — лорд Хардстон вынул из кармана ключ необыкновенно странной формы, — передан мне самим Чиче…
Дальше Том-трубочист слушать не стал. Быстрее обезьяны он взметнулся по трубе, влез в какую-то заслонку, вынырнул из нее, повис над пустой ванной, раскачался, скакнул через нее в уборную и тут попал прямехонько на Дженни, убиравшую купальные принадлежности.
— Ай, — вскрикнула Дженни, — ай! Кто вы такой?
— Я черт, красавица. Ей-богу, черт!
— Как бы не так, станут черти божиться! — недоверчиво произнесла Дженни, думая про себя: «Вот уж миссис Тиндик лопнет от зависти, если узнает, что я видела настоящего черта!»
Но время ее раздумья было для Тома спасительным. Он тихонько попятился к двери и, не отворив ее, исчез.
Дженни разинула рот.
— Верь после этого пастору Русселю, — пробормотала она в душевном смятении, не сводя глаз с двери. — С чего это он уверяет, будто чудеса есть промысл божий? Черти-то, оказывается, тоже этим промышляют. Гляди-кось, прошел через запертую дверь, а она опять заперта с моей стороны.
В это время Том, пролетев стрелой по коридору, вошел в шкаф, сделал два-три перехода по стене и очутился перед дверью синьора Чиче. Но он опоздал. Заседание уже началось перед самым его носом. И из-за несознательности ребят с обойной фабрики в Биндорфе он не мог проникнуть в комнату. Том чуть не заплакал со злости, что, разумеется, очень повредило бы профессиональному цвету его лица. Поблизости был камин. Он грустно вошел в него и провалился в трубу. Внизу, под страшным жаром кухонной плиты, в сетке всевозможных труб и цилиндров, Том нажал кнопку и шепнул:
— Менд-месс!
— Месс-менд! — тотчас же послышалось в ответ.
Цилиндр раздвинулся, обнаружив мирно сидящего Ван-Гопа с каучуковыми трубками на ушах.
— Почему ты ушел со сторожевого поста, Том?
— А потому, что, черт их побери, они перебрались в комнату этого итальянца!
— В комнату без номера?
— Вот именно, Ван-Гоп. Я совершенно сдурел. Я метался по стенам, въехал на голову одной красотке, даже обчистился малость от такой переделки, а придумать ничего не могу.
— Да, этим ты, Том, никогда особенно и не отличался. Удивляюсь, почему это ребята посадили именно тебя. Ну, да ладно, молчи и слушай. Алло, мисс Тоттер!
Сквозь одну из каучуковых раковин послышалось:
— Я слушаю. Это вы, Ван-Гоп?
— Я. Соедините меня с Миком.
— Сейчас не могу, требуют из конторы. Подождите.
Ван-Гоп и Том принялись молча ждать.
Через две минуты раздался голос мисс Тоттер:
— Ван-Гоп, слушайте. Я вас соединила с Миком.
Откуда-то, из отчаянной дали, глухо донеслось:
— В чем дело?
— Тингсмастер, помоги! — заговорил в трубку Ван-Гоп. — Совещание перебросили в комнату без номера. Том и я бессильны. А должно быть, они шушукаются не без важного дела.
— Умеете орудовать зеркальным аппаратом? — донеслось по складам; Тингсмастер старался говорить внятно.
Ван-Гоп взглянул на Тома, Том взглянул на Ван-Гопа.
— Как будто не умеем, Мик, — сконфуженно ответил Ван-Гоп.
— Иду сам, — раздалось из трубки.
Как только водопроводчик повесил свой каучуковый телефон на место, трубочист не без ехидства толкнул приятеля легонько в бок:
— Видать, Ван-Гоп, что и ты не особенно отличаешься этим самым…
— Чем таким?
— Смекалкой.
И прежде чем Ван-Гоп смог дать ему подзатыльник, Том уже взлетел на самый верх цилиндра и превесело задрыгал оттуда пятками.
Между тем широкоплечий русобородый силач в рабочей блузе, перепоясанной ремешком, положил на место рубанок у станка в ярко освещенной мастерской деревообделочной фабрики, счистил с себя стружки, оглянулся вокруг и внезапно исчез в стену. Он мчался со всех ног по темным, шириною не более аршина проходам, то и дело отряхиваясь от земли и водяных капель. Спустя десять минут проходы расширились, ноги его нащупали ступеньки, взбежали по ним, и вот из щели на свет появилась русая голова Тингсмастера с веселыми голубыми глазами из-под прямых пушистых бровей. Он огляделся вокруг: это была телеграфная вышка, самый высокий пункт фабричного городка Миддльтоуна. Отсюда, с высоты нескольких сот метров, протянута в Нью-Йорк сеть стальных канатов. Часть уходила к гигантским элеваторам, часть перебрасывала отсюда квадраты миддльтоунского сена в манеж Роллея, находившийся неподалеку от «Патрицианы». Как раз в эту минуту двое рослых рабочих подвешивали цепь от спрессованного квадрата к блоку на проводе.
— Менд-месс, — шепотом сказал им блузник.
— Месс-менд, — ответили ему оба. — Хотите прокатиться, Мик? Садитесь, садитесь.
Через секунду, лежа на тюке сена и плотно прижав руки к бокам, Тингсмастер несся со скоростью стрелы в Нью-Йорк. Внизу, под ним, по телефонным проволокам неслись незримые людские тайны; их принимал на бумагу меланхолический Тони Уайт, телеграфист. Еще ниже, по земле, катил знаменитый экспресс североамериканской магистрали; но он должен был пробежать расстояние между Миддльтоуном и Нью-Йорком в полчаса, а Мик Тингсмастер сделал его в семь минут и три четверти. Тони Уайт не успел еще принять и первую телеграмму, как наш путешественник, спрыгнув на крышу манежа, никем не замеченный, исчез в одном из отверстий между железными обшивками. Спустя три минуты он добрался до цилиндра, где Ван-Гоп в бессильной ярости на Тома бомбардировал его пятки кусочками жеваной газетной бумаги.
Мик Тингсмастер поглядел на обоих с укоризной:
— Я вижу, ребята, вы тут развлекаетесь. А те наверху, можете мне поверить на слово, времени не теряют. Марш наверх!
Он засветил карманный фонарик, и все трое помчались по трубам. Но Тингсмастер внезапно остановился, приложил ухо к металлической облицовке, прислушался, издал невнятное восклицание, потом вернулся на несколько шагов. Здесь он снова остановился, вынул складной метр, бумагу и карандаш и стал что-то вымерять. По-видимому, результаты измерения не очень-то его утешили, так как Ван-Гоп и Том услышали ироническое посвистывание, что служило у Мика знаком крайней досады. К их удивлению, он вынул и молоток, которым постучал в разных местах коридора. Затем, не говоря ни слова, продолжал путь, но уже не с прежней поспешностью. Войдя в стеклянный шкаф, откуда можно было видеть дверь ненумерованной комнаты, он обернулся к товарищам:
— Ребята, слушайте и запомните: кроме наших проходов, в эту комнату ведет еще один. Он сделан не нашим союзом. Он тут, должно быть, с первого дня этой самой гостиницы. И только что кто-то прошел этим проходом — скорей, чем мы с вами.
Том и Ван-Гоп недоверчиво переглянулись. Они не очень-то верили всяким бумажным вычислениям. Но прежде чем они смогли ответить, дверь комнаты медленно открылась и выпустила в коридор всю известную нам компанию. Русский князь тут же простился с попутчиками и ушел в собственный номер. Гибгельд и Хардстон, поддерживая сильно хромающего виконта, спустились вниз, в свои апартаменты, а улыбающийся Но-Хом уселся в лифт — он по причинам экономическим жил на самом верхнем этаже.
— Теперь мы можем войти, — шепнул Тингсмастер. — Тот, кто пришел тайным ходом, уже отправился обратно: я слышу царапанье за фанерой.
Они осторожно вышли из шкафа, приоткрыли дверь и бесшумно, один за другим, вошли в комнату без номера.
8. ЗЕРКАЛА-ПОМОЩНИКИ
Это был самый обыкновенный номер гостиницы, хотя и оставленный почему-то без номера. Он был убран несравненно менее роскошно, нежели апартаменты Гибгельда. Но и здесь, как и там, шли вдоль стен зеркала, уставленные у подножий тропическими растениями. Зеркал было три — по одному у каждой стены.
Тингсмастер подошел к одному из них, вынул лупу и указал своим товарищам на два микроскопических «ММ» в уголке:
— Эти зеркала — дело рук наших ребят с фотохимического и техника Сорроу с Секретного. Смотрите-ка в оба глаза и учитесь, как с ними обращаться.
Раз — Мик сдвинул зеркало вокруг своей оси, установив его под прямым углом; два — Мик взял из-под стекла, прямехонько с цинковой пластинки, тончайшую пачку пленок; три — надвинул откуда-то сбоку новую пачку — и опустил зеркало на место. Потом они вышли из комнаты, заперли ее, и Тингсмастер прошел через стену к мисс Тоттер.
Пачка пленок была опущена в банку с розовой жидкостью; затем извлечена оттуда; затем вставлена в маленький аппарат с фонариком на носу, похожий на пушку. Электричество потушили, нос аппарата засветился, на стене образовалось круглое пятно.
— Учитесь, друзья, — сказал Тингсмастер. — Не все еще в наших руках. Бывают случаи, когда мы бессильны проникнуть к врагу. Нам не удалось нынче услышать, о чем они там между собой сговаривались, но зато мы можем увидеть их. Зеркальный аппарат Сорроу устроен так, что при повороте выключателя три зеркала передают все вокруг совершающееся в поле фотографической камеры. Тотчас же начинается бесшумная съемка — и вот, извольте посмотреть…
Он завертел ручку машины, и на освещенном экране появилось изображение только что покинутой ими комнаты. В ней двигались, рассаживались вокруг стола те самые люди, которых они только что видели выходящими.
Том и Ван-Гоп радостно вскрикнули. Правда, ни единый звук к ним не доносился, но зато теперь они могли разглядывать их невозбранно.
— Учитесь читать слова по губам! — сказал Мик; он уселся перед экраном и стал по нескольку раз накручивать каждую сценку, замедляя ее движение так, что люди на экране казались плавающими в воде. Каждый из них был знаком союзу Месс-Менд по фотографиям в газетах и наблюдениям из тайников «Патрицианы». Словно читая книгу по складам, Мик слово за словом передавал Тому и Ван-Гопу: