— А вон то, — сказал Тимоша, валясь на спину, — на деда Аггея похоже. Борода такая же…
Облака плыли, догоняли друг друга, меняли очертания.
— А когда мы на Севере жили, там небо другим было! Летом белое, а зимой чёрное, и северное сияние горит… — сказал Антипка.
— А какое оно? — спросил Тимоша.
— Когда как занавес и колышется, а когда будто лента, а то как стрелы или перья…
— И чего, часто видел? — спросил Мотя.
— Да почти что каждый день. Особенно сильно перед буранами играет!
Уже посапывали, укрытые лопухами, малыши, уснувшие от жары. Пятую корзину заплетал дед Аггей. Далеко в поле появился комбайн и стал косить пшеницу. Поле за ним становилось колючее и стриженое, как макушка первоклассника перед новым учебным годом.
Вернулись из города два молоковоза, а шустрый мотороллер «Муравей» помчал толстую стряпуху тётю Дарью к трактористам с обедом, а ребята всё лежали на бугре и разговаривали.
Антипа всё рассказывал и рассказывал, словно хотел сразу рассказать всё, что накопил за свою жизнь! Потому что его, может быть, первый раз слушали так внимательно и серьёзно… И ему было хорошо.
Волшебные валенки
В свои первые в жизни школьные каникулы Варя с мамой и с младшим братишкой гостили у деда на Дону, на хуторе.
Варе хутор очень понравился! И большой просторный дом, и широкий двор — баз, как называл двор дед, и огромная русская печь! Но больше всего её поразили валенки. Они стояли около сундука, на котором спал завёрнутый в пелёнку Варин братишка Валерка. Великанские валенки, почти что с Варю высотою. Совершенно было непонятно, как дедушка в них ходил.
А дедушка, посмеиваясь в усы, говорил:
— Что, Варвара, небось в городе не видала такой обувки? То-то. Они, королева ты моя распрекрасная, не просто так себе вещь, а волшебные!
— Как это? — удивилась Варя.
Она хоть и училась во втором классе, но в кое-какие чудеса всё-таки верила. Да и как ей было не верить, если ей даже в этом году Дед Мороз самолично принёс подарки. Это она так, для порядка спросила: «Как это?»
— А вот так, семимильные это, слышь-ко, валенки! — сказал дед и, щекоча её усами, прошептал в самое ухо: — Как, стало быть, я в них обуюсь, так и порхаю над полями да лесами! Шаг шагну — семь вёрст, другой — ещё семь! Это сколько всего получается?
— Четырнадцать! — прошептала Варя.
— Вот то-то оно и есть, бриллиантовая ты моя! — сказал дед. — Ты ж у нас барышня образованная. Грамотная. Сама должна понимать, что при моём возрасте без валенок то есть никак невозможно! Вон дед Аггей. Ну, мученик, который в плену-то обезножел, — круглый год в валенках сидит. А я хоть ещё по полям да лесополосам как заяц скачу, а всё ж без семимильных-то валенок погибель да и только!
Варя после этих слов на валенки поглядывала с уважением.
А сегодня, когда все ушли по своим делам, а ей наказали за Валеркой глядеть, чтобы не упал с сундука да не расшибся, она решилась!
Но влезть в валенки оказалось делом непростым! Когда девочка садилась на пол и засовывала ноги в колючие голенища, то не могла встать. Ноги-то у неё были короче валенок и не доставали до подошв.
Уж она и так примеривалась, и эдак — ничего не получалось!
«Ладно! — решила она. — Залезу на табуретку и с неё в валенки запрыгну. А как запрыгну — сразу полечу над деревней и над лесом. Как вертолёт!»
Она притащила тяжеленную табуретку, залезла на неё, зажмурилась и прыгнула! И полетела!
Но только не вверх в небо, а вниз на пол! Да это-то ещё полбеды. На полу стоял самовар с водой для чая. Он упал, и вода разлилась. Варька быстро схватила тряпку и лужу притёрла, правда, половину воды впитали валенки. И теперь стояли у сундука мокрые, раскисшие и как бы расстроенные.
— И ничего такого особенного… — сказала Варька валенкам. — Солнышко летнее в окошко светит, и полы быстро высохнут, да и вы тоже. И никто ничего не узнает! Думаете, я поверила, что вы волшебные?! Что я, маленькая! Это дед просто пошутил!
Но тут же она подумала, что полы с валенками высохнут, а вот вода в самоваре сама собой не появится. Станет мама допытываться, куда вода делась, — тут правда-то и явится, что Варька во второй класс перешла, а во всякие глупости верит.
— Подумаешь… — сказала она, — счас пойду, да и наберу воды. Колодец-то под окном!
Девочка схватила пустое ведро, что стояло в сенях, и выскочила на улицу.
Колодцы в хуторе были глубокими. Воду доставали деревянным, скрипучим, высоченным, будто подъёмный кран, «журавлём». Шест у «журавля», к которому цепляли ведро, был длинный-предлинный. Он раскачивался, как мачта, ведро плясало над колодцем и не желало в него нырять. Варька так старалась, даже вспотела, но непослушное ведро только громыхало о сруб и никак не хотело лезть в воду.
— Ах ты, противное! — закричала Варька. Толкнула его изо всех сил. И ведро вдруг исчезло!
Не веря своим глазам, Варя вытащила шест — ведра на нём не было. Она заглянула в колодец. Далеко-далеко в тёмной воде отражались Варины косички, да бежали частые круги.
— Утопло! — И Варя заплакала.
Шёл мимо соседский мальчишка Валентин. Он ещё маленький, в школу не ходит. Он сам буквы изучает. Как увидит что-нибудь новое, так сразу соображает, на какую это букву.
— Варька, — сказал он. — На букву «В»! Чего ревёшь?
— Ведро утопло!
— Ведро! — сказал Валентин. — На букву «В». Сейчас вытащим. — Он похлопал белыми ресницами, шмыгнул носом. — «Вытащим» — тоже на букву «В».
Не беда, что Валентин меньше Вари, — он парень тутошный, всё в своём хуторе знает и много чего делать умеет. Он и среди хуторских-то пацанов, пожалуй, самый башковитый!
Опустил он шест в колодец, пошарил в глубине.
Раз! И ведро, качаясь на крюке и гулко ударяясь в стены сруба, медленно лезет вверх.
Два! И оно, мокрое, блестящее, роняет серебристые капли и оттягивает руки Варе и Валентину.
Три! Самовар полный, а ведро стоит на прежнем месте в прихожей. «И никто ничего не узнает», — облегчённо думает Варька.
— Что у вас тут случилось? — испуганно спрашивает мама, появляясь на пороге.
— Ничего! — в один голос отвечают Варька и Валентин.
— Как же ничего! — всплёскивает руками мама.
И тут ребята видят, что Валерки на сундуке нет! Его круглая маленькая голова в чепчике торчит из дедова валенка. Два голубых круглых глаза удивлённо смотрят вокруг, да взволнованно прыгает голубой кружок соски.
— Свалился! — ахает Варька.
— Валенки! — говорит Валентин. — На букву «В»!
А вечером, когда дед вернулся, Варя сказала ему:
— Всё ты, дед, выдумал! Никакие твои валенки не волшебные! Я не маленькая в сказки твои верить.
Дед, округлив глаза, сказал:
— Да нешто я тебя обманываю?! Однако и ты пораскинь умом-то — как Валерка в них оказался? Что ж он, целился в валенки, что ли? А? Красота моя ясная?
Варька только засопела.
— Вот оно и есть, что увидали они: малёк с сундука покатился, да и подставились! Всё же какие-никакие, домашнего рукоделия валенки, а волшебные…
— Да? — сказала ехидно Варька. — Может, они ещё и семимильные?!
— Обязательно! Обязательно даже! — заморгал дед. — Да неужто ты сомневаешься? При всей ясности твоего ума?
— А ну попробуй в них шагни на семь километров! Ну попробуй! — подначивала Варька, ставя валенки перед дедом.
— Да что ты, царица моя, — сказал дед. — Что у нас ноне на дворе? А? Какое времечко? Не слышу?
— Лето, — сказала Варька.
— Вот именно, — согласился дед. — А где ж ты видела, чтобы летом в валенках разгуливали, хошь в семимильных, хошь в обыкновенных. Я в них, милая ты моя, на лето волшебство выключаю… Я их это… берегу. Валенки по нынешним временам — вещь редкая!
И Варя опять призадумалась: «Может, дед не обманывает?» И только мама, что у окна гладила пелёнки, качала головой да тихонечко приговаривала, посмеиваясь:
— Ох, батя, батя… Ай да дед молодец…
А Валерка ничего не говорил и не думал. Он лежал на сундуке и крепко спал, чмокая неразлучной своей соской. Просто он знал, что в родном доме и валенок — нянька!
Мальчик с кисточкой на макушке
Ученик первого класса Дементий Калмыков никак не мог выучить алфавит! То есть все буквы он знал и даже читал, довольно прилично, букварь, а вот запомнить, какая буква за какой стоит, — хоть убей — не получалось!
Уж он и так и сяк: и разрезную азбуку над кроватью повесил, чтобы смотреть и запоминать, и даже бабушка ему фигурное печенье «Буквы» испекла. Он все печенинки в алфавитном порядке съел, но алфавита не запомнил! Ну прямо хоть плачь! Он азбуку и петь пробовал, чтобы, значит, её как музыку запомнить, — и тоже ни в какую не выстраивались противные буквы в единственно правильный порядок.
Пока Демьян смотрел на таблицу в изголовье кровати — всё было ясно и вроде бы даже всё правильно в его голове помнилось, но стоило закрыть глаза, буквы тут же менялись местами, перескакивали из одного ряда в другой, и в конце концов в голове получалась такая каша, что дальше А, Б, В Калмыков ничего пробормотать не мог.
Ребята из его класса давали самые разные советы — Демьян всё прилежно выполнял: клал букварь под подушку, носил бумажку с алфавитом в правом ботинке, макал палец в чернила — ничего не помогало. Проклятый алфавит не запоминался!
— Знаешь, мил друг, почему у тебя буквы не запоминаются? — спросила его Мария Степановна, директор (она у них на уроке на задней парте сидела, а Дементий пол-урока у доски заикался). — Знаешь, почему?
— Не-а! — печально повесил нос Дементий.
— Потому как они у тебя на одно лицо. Не буквы, а гвозди какие-то! Оттого они в твоей памяти и путаются, что для тебя они все одинаковые, будто консервные банки, а не буквы… А ведь они все разные, ну примерно, как твои товарищи… Ты же своих товарищей не спутаешь?!
Всю субботу Дементий над словами Марии Степановны думал, потом взял лист бумаги и решил всех своих товарищей по имени в алфавитном порядке построить…
— Как будто в клубе мультсборник на утреннике идёт, а ребята в очереди за билетами стоят.
Дементий нарисовал клуб с колоннами, полукруглое окошко, написал над ним криво «Каса» и начал очередь выстраивать.
Первым, конечно, станет Антипка, тот, что в прошлом году с родителями со стройки приехал. Во-первых, он почему-то обо всём первый узнаёт, и про мультсборник тоже, во-вторых, у него такие длиннющие ноги за зиму выросли, что он теперь быстрее всех бегает и везде первым успевает. Но ему своих длинных ножищ мало — он себе ходули сделал. Вторую неделю учится на ходулях ходить. Все плетни да изгороди по улице повалил, в парниках четыре рамы разбил, за что был отодран за уши, но тренировок не бросил и не опечалился: «Искусство требует жертв!»
Вторым в очереди — Борька Тимофеев стоит. Он с Антипкой рядом живёт и если увидит, что Антипка мимо хоть на ходулях, хоть так просто пробежал, моментально следом выскочит.
Дементий подумал и нарисовал Валентину с Гришкой. Гришка — её брат — маленький совсем. Она его таскает, как кенгуру, потому что он только-только ходить научился.
Дальше… Данила! Этот стоять не будет! Он очередь займёт, а сам вокруг на велосипеде кататься будет. Ему велосипед купили, так он с него не слезает. Так, наверно, на велосипеде и спит. И никому кататься не даёт! Жадина!
— Ну ничего! Ничего! — сказал сам себе Дементий, старательно вырисовывая велосипедные спицы. — Пусть покатается! Вот его очередь пройдёт! Его за билетами фигушки пустят… Потому… Потому что А, Б, В, Г, Д… а дальше Е! А на «Е» у нас целых два мальчишки: Ефим и Егор. Близнецы. Вот именно, что совершенно одинаковые.
Дементий не мог двух совершенно одинаковых мальчишек нарисовать и потому нарисовал одного спиной. А вот кто Ефим, а кто Егор, не разобрать.
Раньше, когда близнецы маленькие были, им на руки ленточки навязывали, чтобы не перепутать. Ефиму красную, а Егору зелёную. Но когда они подросли, то быстро сообразили, что им без ленточек гораздо удобнее жить. Скажем, разобьют стекло и сразу разбегаются в разные стороны. Одного поймают: «Ты разбил!» — «Нет! Егор, а я Ефим!» Второго поймают: «Ты Егор?» — «Да нет же! Я Ефим! Вы меня уже ловили».
То есть сразу превращаются либо в двух Егоров, либо в двух Ефимов. Вот какие хитрые.
Но в этом году Егор — он вечно всяких кошек, собак, белых мышей каких-то в школу таскает — подхватил где-то лысую болезнь — стригущий лишай! Ему всю голову начисто обрили. Братья ужасно расстроились, долго думали, что бы такое предпринять. Наконец Ефим пошёл к деду Антипе и упросил его ему волосы обрить. Теперь опять они одинаковые: оба лысые! Но они ещё на всякий случай в одинаковых шапках теперь круглый год решили ходить.
Дементий посмотрел на таблицу. Дальше шла буква «Е». На эту букву человеческих имён нет. Дементий думал-думал и придумал. Взял и нарисовал у Ефима в руках ёжика.
За близнецами Женечка Фиалкова стоит.
«Удивительное дело, — подумал, рисуя её, Дементий. — Если я, например, самые новые штаны надеваю или рубашку, то через пять минут они либо испачкаются, либо порвутся. Даже если я неподвижно буду, как памятник, стоять! Ну почему у меня всегда и локти, и коленки либо в смоле, либо в киселе, либо в земле испачканы и всегда с дырками? А Женечка будто не по земле ходит… Ни обо что не пачкается! Фартучек у неё всегда чистенький! — И Дементий нарисовал фартучек. — А на фартучке карманчик! — И Дементий нарисовал карманчик. — А в карманчике чистенький платочек! — Тут Дементий задумался. — Как же платочек нарисовать, если он в карманчике?»
Взял и нарисовал кружева. Как будто платочек кружевами обшит и они из карманчика выглядывают. Полюбовался на Женечку, стал дальше рисовать. За Женечкой Зинка стоит. Она совсем наоборот: не чистенькая, как Женечка, а будто метла растрёпанная!
— И всё время всякие секреты выдумывает! — сказал Дементий. — И врёт! Вот и сейчас сама в очереди стоит, а сама что-то Женечке нашёптывает. Интересно, что?
Если бы за ней кто-нибудь другой стоял, он бы запросто всё услышал. Зинка так шепчет, что во всём хуторе собаки лаять начинают. Но за Зинкой стоит второклассник Иван Иванович Иванов. Этот ничего вокруг не видит и не слышит, потому что всё время ест! Как у него только челюсть не устаёт всё время жевать?
Дементий нарисовал толстого Иванова с ватрушкой в руке… И тут работа у него остановилась, потому что как Дементий ни напрягал память, как ни чесал в затылке, ни морщил лоб, а ни одного предмета, ни одного животного на букву «Й» придумать не мог.
Он целый день думал, и ночью думал — не мог заснуть, и даже когда заснул, ему приснилась буква «Й». Но ни одно слово, начинавшееся с этой буквы, не придумалось!
Утром мама разбудила его рано и говорит:
— Пойдём, Дементий, на базар! Сегодня воскресная ярмарка!
На базар Дементий любил ходить даже больше, чем в кино! Потому что в кино только смотришь и слушаешь, а здесь можно ещё нюхать и пробовать! А попробовать есть что! Тут и яблоки прошлогодние целыми горами насыпаны, и уже молодая черешня в лукошках, и маленькие зелёные пупырчатые огурчики, и мёд в деревянных лоханочках горками, а сотовый — в рамках. И над ним сердитые пчёлы вьются. А рядом в бутылках тягучее масло золотом на солнце светится. Целый ряд тётенек в белых фартуках и белых халатах белым творогом, сметаной и молоком торгуют, а на другом конце базара наоборот: чёрный дядька в чёрном фартуке на чёрной колоде мясо рубит. У дядьки чёрные усищи и мохнатые ручищи!
Но мама повела Дементия дальше, в самый дальний угол рынка, где, как большие полированные жуки, стояли «Волги», «Москвичи», «Жигули» и «Запорожцы» с прицепами, где в ларьках, затенённых полотняными козырьками, продавались сапоги и туфли, всякая материя, пальто и тулупы, радиоприёмники и футболки, фотоаппараты и ковры. Но и в эти ларьки они не заходили, а вышли за ворота рынка, и тут у длинной дощатой изгороди Дементий увидел верблюда. Верблюд был громадный, как тепловоз, а может, ещё больше. У него были горбы и огромные ножищи. Весь он был мохнатый и коричневый. Чуть поодаль стояли и другие верблюды. И все они смотрели на Дементия сверху вниз, жевали мягкими губами и моргали длинными ресницами.