Она бросила взгляд на Линду, болтавшую с посетителями о дороге и погоде. Посетители всегда смеялись над шутками Линды и обычно заказывали по ее совету фирменную пасту. Может быть, из-за того, как она выглядела. Идеальный макияж, короткие жесткие светлые волосы — она вполне могла бы стать моделью. Юбка, розовая блузка и длинные, чуть загибающиеся ногти прекрасно сочетались по цвету.
Линда умела отбиваться даже от Майка. Когда он останавливался слишком близко и пялился на нее, она ухитрялась улыбаться. И всегда находила причину, чтобы не пойти куда-нибудь с ним, но он никогда на нее за это не обижался.
Линда заметила Фиону, кивнула и улыбнулась ей, но тут же вернулась к разговору с посетителями.
Так же как Майк, Линда вела себя с Фионой вроде бы дружелюбно, хотя на самом деле никакого дружелюбия не было и в помине.
Фиона неловко помахала рукой и отвернулась. Она одернула подол платья, хотя как его ни оправляй, оно все равно выглядело мятым. Жаль, что ей не хватало смелости сказать Си, что она ненавидит одежду, которую та им шьет, но это разбило бы сердце старушке.
Фиона еще раз искоса взглянула на Линду. Та над чем-то смеялась вместе с посетителями. Они оставляли ей хорошие чаевые. И дело было не только в ее внешности. Фиона отдала бы все на свете за то, чтобы обрести такую, как у Линды, уверенность. Всякий раз, когда ей приходилось говорить с незнакомыми людьми, у нее так колотилось сердце, что она едва слышала свой тоненький голосок, пытающийся произнести нечто связное. Она не могла бы взглянуть собеседнику в глаза даже ради спасения собственной жизни и почти весь день смотрела себе под ноги.
Если бы стеснительность считалась болезнью, Фиону наверняка поместили бы в реанимацию и подсоединили к аппарату социальной искусственной вентиляции.
Она вздохнула и остановилась перед дверьми банкетного зала.
Что-то было не так. Двери оказались закрытыми.
Банкетный зал днем всегда оставляли открытым, чтобы посетители видели стол, за которым могли разместиться двадцать персон, бар и большой телеэкран. Возможно, они захотели бы арендовать этот зал для вечеринки в честь дня рождения или просмотра футбольного матча.
И тут Фиона почувствовала запах. Ваниль, перец и еще что-то кислое, уже не похожее на запах еды.
Девочка вдохнула, выдохнула и раздвинула створки дверей.
Сразу стало ясно, что здесь происходило вчера. Под видом вечеринки в честь дня рождения здесь заперли не шестилетних детишек, а компанию обезьян. Стены, пол и столы (последние реже) были перепачканы и усыпаны макаронами, корками пиццы, комками застывшего сыра и бледно-голубой глазури. Тут и там белели лужицы растаявшего мороженого, засыпанные разноцветным конфетти.
Один из углов зала был щедро забрызган чем-то оранжевым. Фиона поняла причину того, отчего кому-то из вечерней смены сделалось плохо, о чем ей говорил Майк.
Девочка толкнула тележку вперед и закрыла за собой двери. Не стоило показывать это зрелище посетителям.
Она нацепила на волосы сеточку и повязала поверх нее бандану. Потом надела длинный, до колен, белый льняной фартук и, наконец, толстые резиновые перчатки. Это были ее доспехи.
Она вымела конфетти, остатки еды и обрывки упаковочной бумаги с рисунком в виде крошечных роботов. Затем отскребла совком липкие пятна глазури и сыра.
Фиона гадала, каково это: настоящая вечеринка в честь дня рождения? У них с Элиотом в этот день соблюдался привычный ритуал. Си старалась приготовить на завтрак что-нибудь особенное, а они старались сделать вид, что они в восторге. Были и подарки: обычно — книги, наборы ручек или ежедневники. Но их никогда не заворачивали в цветную бумагу. И уж конечно — не в бумагу, на которой нарисованы роботы.
Конечно, для того, чтобы твой день рождения был настоящим, нужно пригласить друзей, запастись воздушными шариками, играми. Фиона не могла представить ничего подобного в бабушкиной квартире.
Она вытирала пролитое оливковое масло, и вдруг ее рука замерла. Она поймала себя на том, что жутко злится на бабушку и все ее сто шесть правил.
Интересно, если бы не эти правила, она могла бы стать такой, как Линда? Сумела бы разговаривать с людьми? Улыбаться? Не смотреть себе под ноги? И она уж точно не работала бы. Гостила бы летом у друзей, оставалась у них на ночь после вечеринок, ходила бы на поздние сеансы в кино… Мечты из области мифов и сказок, вот что это было такое. И куда более фантастичные, чем истории из пыльных книжек на полках ее жилища.
Фиона почувствовала усталость. Она хотела лечь на пол и лежать, и пусть бы ее тут нашли в конце смены.
Но вдруг ее внимание привлекло что-то блестящее. Что-то маленькое, завернутое в красную фольгу, выглядывало из-под бумажной тарелки. Фиона отодвинула тарелку и увидела нетронутую конфету. На обертке было написано: «Горький особый».
Ее сердце часто забилось. Она подошла ближе.
Это был шоколад.
Шоколад бабушкиными правилами не запрещался, но в жизни Фионы он был такой же редкостью, как дни без домашнего задания. На кухне у Си хранились полусладкие шоколадные хлопья, порошок какао, иногда — плитка горького кулинарного шоколада, который употреблялся для приготовления печенья, мексиканского шоколадного соуса и рождественской сливочной помадки. Но все это можно было только с большой натяжкой назвать съедобным. Фиона однажды попробовала несколько хлопьев, за что Си ударила ее по руке деревянной ложкой. И все же оно того стоило.
Девочка торопливо сняла перчатку и схватила конфету. Она была в форме сердечка. Обертка на ощупь оказалась холодной, но быстро согрелась в руке Фионы.
Может быть, стоит сберечь конфету и съесть после работы? Нет. До конца смены с крошечной конфеткой могло произойти что угодно. Она могла упасть в воду, на нее могли наступить, конфету могли украсть… так что лучше съесть ее не откладывая.
А как же Элиот? Ведь она должна поделиться с ним этим лакомством…
Но конфетка такая маленькая…
Фиона сняла вторую перчатку и осторожно развернула красную фольгу. Внутри лежала плоская конфета, почти черная, с коричневыми завитками. Девочка вдохнула необъяснимый аромат тайны, любви, шепота.
И откусила крошечный кусочек.
Шоколад был мягким и нежным. Фиона зажмурилась. Словно бархат, шоколад коснулся ее языка и растворился. Тепло хлынуло в ее кровь, растеклось по телу. Тающая во рту конфета казалась сладкой и горькой одновременно, как бы наэлектризованной, с легким привкусом дыма.
Фиона проглотила конфету. Ее сердце забилось чаще. Она сделала вдох и задержала дыхание, а потом выдохнула.
Это было так хорошо.
А потом все исчезло.
Наверное, так себя чувствуешь, когда целуешься с мальчиком? Или падаешь с высоты? Щекочущий жар и мурашки по коже одновременно?
Фиона посмотрела на оставшуюся половинку конфеты и проглотила слюну.
Ей очень хотелось доесть лакомство, но она сдержалась и аккуратно завернула половинку конфеты в фольгу.
Для Элиота. Он тоже заслуживает хоть немножко радости в день рождения.
Фиона обернула конфету чистой салфеткой и сунула драгоценный подарок в карман платья.
Потом надела перчатки.
Ей стало намного лучше. Она была полна энергии.
Девочка закончила уборку гораздо быстрее, чем обычно. Она даже не представляла, что так хорошо справится. Паркетный пол и пластиковая крышка стола сверкали. Все запахи сменились сосновым ароматом чистящего средства… но стоило Фионе захотеть, и она сразу же вспоминала запах шоколада.
Девочка прикоснулась к карману, чтобы убедиться, что конфета все еще там.
А потом раскрыла двери и покатила нагруженную грязной посудой тележку к мойке.
Когда она переступила порог кухни, ее окутали пар и запахи хозяйственного мыла и хлорки. Повар помахал ей рукой. Руки у Джонни были такие мощные, что он мог подбрасывать два комка теста для пиццы одновременно. Он отвернулся к плите. В духовках готовилось пять пицц, на поверхности которых пузырился расплавленный сыр.
Элиот стоял у дальней стены, за фритюрницей, склонившись над мойкой размером с ванну. По обе стороны от него возвышались стопки тарелок, перепачканных соусом, сковородки, горшочки. Видимо, вся эта посуда скопилась за вчерашний вечер.
Майк всегда преподносил Фионе и Элиоту такие подарки: приходил накануне вечером и говорил, чтобы вечерняя смена оставляла всю грязь для них.
Из-за чего он невзлюбил Элиота? Из-за его одежды, скроенной и сшитой Сесилией? Из-за того, что Элиот был младше? Или из-за того, что Фиона отвергала его ухаживания?
Нет, ей не дано было понять Майка Пула. Да и не особенно хотелось.
— Тебе помочь? — спросила Фиона.
Элиот продолжал отмывать тарелки в мыльной воде.
— Справляюсь, — ответил он и попытался стереть пену со лба, но только сильнее испачкался, потому что рука у него тоже была в мыле.
Фиона вытерла ему лоб подолом фартука.
— Спасибо, — прошептал Элиот.
Фиона вынула из кармана конфетку, завернутую в бумажную салфетку, и положила на полку подальше от мойки.
— Никто не заметит, что я ушла на несколько минут. Я тебе помогу.
Элиот кивнул. Он не мог сказать сестре «спасибо» два раза за день. Фиона его поняла. Скажи он ей «спасибо» еще раз — он бы нарушил негласный этикет, сложившийся в их отношениях: никогда не быть слишком любезными друг с другом.
Фиона подошла к стопке тарелок. Сыр, соусы и остатки пасты за ночь сильно затвердели, превратились в корку.
Элиот отскребал прилипшую грязь металлической лопаткой и потом замачивал тарелки в кипятке. После этого он передавал их Фионе, а она окончательно отмывала и полоскала посуду.
Через десять минут совместной работы они перемыли половину одной стопки тарелок и сложили их на сушилку.
Пряди волос прилипли ко лбу Фионы, фартук промок насквозь.
Дверь кухни чуть-чуть приоткрылась. Заглянула Линда.
— Вот ты где, — сказала она, увидев Фиону. — А у нас тут уже посуды накопилось.
И, улыбаясь не самой дружелюбной улыбкой, исчезла за дверью.
Фиона сняла фартук. Платье у нее тоже промокло и прилипло к телу. Она поежилась.
Дверь кухни хлопнула. Вошел Майк. Он был явно зол.
— Фиона, что это зна…
Его взгляд изменился. Он уставился на нее так, словно видел впервые.
— Я иду, — пролепетала Фиона и потупилась. Она инстинктивно сгорбилась и скрестила руки на груди. Все тело у нее покрылось гусиной кожей. — Я только что закончила прибирать в банкетном зале.
— Спешить некуда, — произнес Майк спокойным, почти любезным голосом и подошел ближе. — Вообще-то я хочу, чтобы ты еще раз подумала насчет должности официантки. И время удобнее, и оплата лучше.
Щеки Фионы побагровели, волосы на затылке встали дыбом.
— Она же сказала, что ей это неинтересно, — вмешался Элиот и заслонил собой сестру. — Сколько раз надо повторять?
Фиона заметила, что Элиот держит в руке металлическую лопатку и ее острый конец направлен на Майка.
В глазах менеджера отразились изумление и злоба, однако он совладал с собой и бросил свирепый взгляд на Элиота.
— А ну посторонись, ты, наглец. Я с твоей сестрой разговариваю.
— Не надо, — прошептала Фиона так тихо, что сама едва расслышала собственный голос.
Костяшки пальцев Элиота, сжимавших рукоятку лопатки, побелели. Он сделал глубокий вдох и, шагнув к Майку, посмотрел на него снизу вверх.
— Нет, — заявил он. — Ты с ней уже поговорил.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, а потом Фиона не выдержала. Она выпрямилась, подошла к брату и, хотя это стоило ей немалых сил, посмотрела Майку прямо в глаза.
— Я уже сказала — «нет». И я не шутила.
Майк отступил на шаг. Какую-то долю секунды Элиоту и Фионе показалось, что он вправду испугался… их обоих.
— Ну ладно, как хотите, — фыркнул Майк. — Фиона, иди и прибери посуду со столов. Посетители ждут.
С этими словами он повернулся и быстро вышел из кухни.
— Спасибо, — шепнула девочка брату. Элиот, весь дрожа, молча вернулся к мойке.
Только теперь Фиона заметила, что кулаки ее по-прежнему сжаты. Она расслабила пальцы. Ее мутило. Девочка ни с кем и никогда так не разговаривала. И Элиот тоже. Похоже, шестнадцатый год жизни обещал быть интереснее, чем она думала.
3
Разбитая чашка
Элиот, Фиона и прабабушка Сесилия сидели в столовой. Все делали вид, что ничего не происходит, хотя на самом деле что-то определенно происходило.
Солнце уже клонилось к закату, сквозь кружевные занавески лился янтарный свет. Отполированная столешница мягко блестела, белый фарфоровый чайный сервиз в сумерках казался оранжевым.
Фиона, придя с работы, сняла платье и надела серый свитер. Она сидела, уткнувшись носом в книгу Исаака Ньютона «Philosophiae naturalis principia mathematica», — готовилась к написанию сегодняшней домашней работы.
Си в очках с толстыми стеклами, сильно щурясь, писала письмо своей кузине в Баварию. Она выводила буквы авторучкой, заправленной чернилами.
Элиот никак не мог сосредоточиться. Он то и дело прокручивал в уме свою ссору с Майком, а когда представлял себе, как он бьет этого гада по физиономии, у него в крови начинал бушевать адреналин.
Но мальчик не мог приступить к выполнению домашнего задания не только из-за Майка. Было еще кое-что.
Перед ним на столе лежала раскрытая энциклопедия. Он читал о нервном срыве, случившемся у Ньютона в тысяча шестьсот семьдесят пятом году. Но большая часть текста была зачеркнута черным маркером. Элиот догадывался, что в этих абзацах речь шла об увлечении Ньютона алхимией. [7]
Порой, когда он видел такие полосатые, как зебра, страницы, он был готов в бешенстве швырнуть изучаемую книгу через всю комнату.
Действовало бабушкино правило номер пятьдесят пять.
ПРАВИЛО 55: Никаких книг, комиксов, фильмов и всего прочего в жанре научной фантастики, фэнтези и ужасов — в особенности всего, что касается оккультизма и лженаук (алхимии, спиритизма, нумерологии и т. д., а также древней или современной мифологии).
Элиот называл это правило «ничего придуманного».
А бабушка называла все перечисленные жанры «конфетками для слабоумных, разъедающими мозг».
Но как он мог написать хорошую работу, если все самые интересные кусочки были замараны? Ведь могла же бабушка просто зачеркнуть тонкой линией ненужный, по ее мнению, текст, чтобы он мог хотя бы понять, о чем там идет речь.
Пятьдесят пятое правило и наезды Майка стали обычной частью его странной жизни. Но сегодня все сошлось воедино.
В столовую из кухни вошла бабушка. Вид у нее был очень сосредоточенный. Казалось, что ее серые глаза смотрят вдаль и ничего не видят вблизи.
Ее обычно легкая походка была напряженной, как будто бабушка ожидала, что кто-нибудь вот-вот выскочит из темного угла. Глупости! Она никогда ничего и никого не боялась.
Но ее настроение оказалось заразительным, и у Элиота по спине побежали мурашки.
Бабушка остановилась и склонила голову к плечу, как бы прислушиваясь к чему-то. Затем обеими руками пригладила короткие седые волосы.
— Я собираюсь осмотреть подвал и боковые двери, — объявила она.
Вообще-то бабушка каждый вечер проверяла все замки и запоры. Это входило в ее обязанности управляющей и было совершенно нормальным. Но то, что она сообщила об этом, как бы предупреждая, выглядело странным.
— Конечно, — сказала Си. Она улыбнулась, отложила авторучку и сплела дрожащие пальцы рук. — Я как раз собиралась налить всем чаю. Тебя подождать?
Бабушка промаршировала к парадной двери. Подошвы ее ботинок цокали по паркетному полу.
— Нет, — бросила она через плечо, открыла дверь и немного помедлила.
— Элиот, смотри в книгу.
Мальчик немедленно выполнил ее распоряжение.
Он услышал, как закрылась дверь и клацнул засов.
Ничто не пугало бабушку. Никогда. В ее идеальной защитной броне брешь появлялась только тогда, когда Элиот и Фиона спрашивали у нее об отце и матери.