Николай Павлович Печерский
ТАПОЧКИ
Серёжка Покусаев снова потерял тапочки. Третий раз в этом году. Мать Серёжки не удивилась. Даже тряпкой на этого растяпу не замахнулась.
— Живи как хочешь, — сказала она. — А только денег у меня больше нет.
Положение было критическое. Зимние ботинки Серёжки смазали ваксой и давно спрятали в кладовку под замок. Другой подходящей обуви, похоже, не было.
Серёжка полдня шуровал в сарае. В углах жили серые пауки, лежали рыжие корявые обручи от бочек, порванные велосипедные камеры и всякий другой хлам.
Потом Серёжке попались старые мамины туфли на шпильке. Они были ещё ничего. Только стельки отлипли и выглядывали изнутри, как собачьи языки.
Серёжка выдрал языки, отбил молотком шпильки и тут же примерил. Размер был как раз такой. Если бы брюки-клёш, можно было вполне их прикрыть. Но у Серёжки были брюки-дудочки. И это немного портило вид.
Серёжка выбрался из сарая и прошёлся по двору. Там резались в «козла» за деревянным ребристым столом пенсионеры. В песочнице строили замки дети. Никто Серёжке ничего не сказал, и он сразу повеселел.
Ходить в узких и изогнутых туфлях было неудобно. Но без тренировки ничего не даётся.
Это уже Серёжка знал по опыту.
Возле подъезда дома номер четыре показалась Галя Гузеева. В Галю были влюблены поголовно все мальчишки. Серёжка тоже.
Галя увидела Серёжку, подошла прямо к нему. Она сразу заметила Серёжкины корабли и начала улыбаться.
— Здравствуй, Покусаев, — сказала Галя. — Что это?..
Серёжка не дал Гале докончить.
— У тебя очень приятные ресницы, — сказал он. — Точно как у Софи Лорен. А ну закрой глаза!
Какая женщина устоит перед таким комплиментом! Галя Гузеева опустила веки и дала полюбоваться своими ресницами.
И всё же Галя не отстала от Серёжки. Не помогла ему даже Софи Лорен.
— Покусаев, зачем ты надел дамские туфли? — спросила Галя. — Для смеха?
— Ничего не дамские… Я репетирую. Клоуном в цирк оформляюсь!
— Ты, Покусаев, врёшь!
— Очень надо! Можешь у папы спросить. Учеником берут…
Серёжка наморщил лоб и стал думать, что бы ему ещё такое соврать.
— В постоянную труппу берут, — сказал он. — Вчера с папой табель успеваемости носили. Знаешь, как придираются!
Серёжка подробно рассказал, какие строгости в цирке и какой у него в постоянной труппе репертуар. Под конец он расщедрился и даже пообещал Гузеевой Гале достать бесплатный билет на свои представления.
— Можешь хоть каждый день ходить, — добавил он. — Устрою!
Скоро необычайная весть эта распространилась по всему двору.
Все знали, что Серёжка трепач. Но тут поверили. Не станет же человек за здорово живёшь щеголять в дамских туфлях и раздавать билеты в цирк.
К Покусаеву повалили делегации. Серёжка принимал всех. Он сидел на деревянном ларе для песка, болтал ногой в белой остроносой туфле и рассказывал мальчишкам и девчонкам про цирк.
Все ахали и завидовали.
Потом Серёжку попросили что-нибудь исполнить. Он прошёлся в своих клоунских туфлях боком-скоком, потом задом наперед, потом стал на руки. Стоял он недолго, но все аплодировали: во-первых, Серёжка был ещё учеником клоуна, а во-вторых, он мог обидеться и не дать билеты в цирк.
Вскоре, впрочем, интерес к цирковому искусству упал. Зрители один за другим разбрелись по своим делам.
У Серёжки своих дел не было. Он снёс туфли в сарай и отправился домой обедать.
Была у Серёжки Покусаева тайная надежда: мать увидит его разнесчастную жизнь и переменит свое решение. Так уже сколько раз было.
Посмотрит на голые Серёжкины ноги и скажет:
«Вот тебе, растяпа, деньги. Иди покупай тапочки. Только смотри — последний раз даю…»
Эти радужные мысли развеялись в пух и прах. Мать даже не подумала менять свой суровый приговор. Не поддержал сына и отец.
— Правильно! — сказал он за обедом. — Пускай ходит босиком, как снежный человек.
«Снежный человек» молча проглотил обиду.
После обеда Серёжка Покусаев остался дома. Он сидел возле окошка и думал о прежней веселой жизни.
Без тапочек не было ему ходу никуда ни в кино, ни на речку, ни просто на улицу.
За воротами играли в классы девчонки, о чём-то спорили мальчишки, шли как ни в чём не бывало прохожие. Никто из них не знал, какая страшная беда постигла Серёжку Покусаева.
Чем больше Серёжка думал об утраченных радостях, тем сильнее тянуло его на улицу, в общество. Серёжка прикидывал всякие варианты, сам утверждал их и сам отвергал.
В конце концов он решил сделать пробную вылазку. Если спросят, почему он шпарит по городу босиком, можно выкрутиться. Сказать, например, что тапочки сдали в ремонт. Обещали починить утром, а потом закрыли мастерскую на переучёт. Мало ли что можно придумать!
Скажет, что вообще не переваривает обувь, ходит босиком для закалки и воспитывает себя по системе йогов. Фурункул на пятке тоже годится. Пускай сами походят в тапочках с таким фурункулом!
Серёжка погляделся в зеркало, застегнул пуговицы на рубашке и отправился в вояж.
В ворота он не пошёл. Там стояли свои мальчишки. Он перемахнул через забор, оглянулся и взял курс в центр города.
Изредка прохожие поглядывали на босоногого путника. Но от замечаний воздерживались и в переговоры не вступали.
Пока всё шло нормально. Только возле кино «Спартак» какой-то дядька наступил Серёжке на пальцы.
Но тут Серёжка был сам виноват. Он полез в очередь за билетами, хотя в кармане у него было пусто и делать ему в очереди, в сущности, нечего.
Серёжка направил свои босые и израненные стопы в зоопарк. В заборе была приличная дыра, и мальчишки лазили туда бесплатно.
Возле зоопарка улицу залили новым чёрным асфальтом.
Он даже на вид был липкий и вязкий.
Серёжка был человеком риска. Об этом знало пол-Воронежа.
И конечно, он не пошёл в обход. Он полез в чёрную липкую гущу. Вдобавок ко всему гуща оказалась нестерпимо горячей. В такой смоле черти варили в аду грешников. Если, конечно, черти и ад когда-нибудь существовали.
Целый час Серёжка мыл ноги в кадушке под водосточной трубой, драил их песком и шершавым, как наждак, кирпичом.
Эксперимент удался только частично. На ступне остались чёрные пятна различной величины и формы. Отдалённо они напоминали острова в Японском море или шкуру леопарда.
Серёжка тайком пробрался по лестнице в дом и, окончательно подавленный и угнетённый, сел возле окошка. Ноги он спрятал под стул.
Сколько сидел Серёжка, неизвестно. Может, час, а может, полтора. В глазах у него прыгали серые мурашки и с непривычки болела шея. Серёжке уже давно надо было сбегать кое-куда. Но он крепился, потому что главное в его жизни — терпение и выдержка.
Мрачное уединение прервал стук в дверь. Это пришёл друг Серёжки Изя Кацнельсон. Изя был кудрявый, как баранчик из сказки. На носу у него сидели очки с толстыми стеклами. Глаза его от этого казались большими и круглыми, как будто Изя смотрел из-за графина с водой.
— Ты чего тут сидишь? — спросил Изя и внимательно посмотрел из-за своего графина. — Хватит сидеть. Пошли в кино.
Серёжка не переменил позы.
— Меня кино не интересует, — ответил Серёжка загробным голосом. — Теперь я буду сидеть тут.
— Вот же чудак! Там же интересней!
— Мне интересней здесь, — ещё глуше ответил Серёжка. — Прошу не беспокоить.
Такой официальный тон смутил Изю Кацнельсона. Он даже подумал, что Серёжка обиделся на него. Утром циркач Серёжка делал стойку. Изя опрометчиво заявил, что может стоять больше. Это было не совсем точно.
Теперь Изя чувствовал угрызения совести. Ему не хотелось терять друга из-за какой-то стойки.
— Может, денег нет, так я из копилки вытащу, — великодушно предложил Изя.
По лицу Серёжки пробежала быстрая тень.
Но он сдержал себя.
— Не могу, — сказал он. — Я буду сидеть тут…
Слух о том, что Серёжка с самого обеда сидит на стуле как прикованный, всколыхнул весь двор.
Двери Серёжкиной квартиры не закрывались. Пришёл даже Вовка-директор, с которым Покусаев не особенно дружил.
Вовка-директор был рослый толстый парень. По своим физическим данным он мог выступать за сборную города по тяжелой атлетике. Но интеллект у него был принижен. Вовка по два года сидел в каждом классе и в этом году наконец перешёл в третий. С переэкзаменовкой по-русскому.
Вовка ввалился в комнату без стука. Он убедился, что Серёжка в самом деле сидит на стуле как прикованный, и начал хихикать.
— Ты чего тут сидишь? Может, ты дурак, а?
У Серёжки все заклокотало внутри. Но он сдержался. Во-первых, волевые люди не обращают внимания на глупые шутки, а во-вторых, у Вовки-директора кулаки были как гири, и он бил наповал.
Вскоре визиты закончились. Серёжку покинули в трудную для него минуту жизни все. Даже Галя Гузеева, в которую Серёжка был влюблён.
Но настоящая дружба, как это известно, проверяется в беде. К Серёжке снова пришёл его лучший друг Изя Кацнельсон.
Серёжка принял друга и рассказал ему о своей беде. И правильно сделал. Изя был дошлый парень и сразу нашёл выход из тупика.
— Чудак ты! — заявил Изя. — Сами тапочки сделаем. Это мне раз плюнуть.
Это было не просто дружеское утешение. Отец Изи работал в сапожной мастерской. Изя видел, как он тачает ботинки и вколачивает в подмётку острые тонкие гвозди. Изе это дело нравилось.
— Чудак ты — ещё раз повторил Изя. — Это мне раз плюнуть!
Через полчаса Изя снова был у Серёжки. Он принёс моток толстых ниток, иглу с большим ушком, ножницы и кусок мятого брезента.
Брезент был всех цветов. Трудно определить, какой колер преобладал. Будто поливали его с неизвестной целью йодом, зеленкой, чернилами, мяли в саже и пепле.
— На орангутанга шить будешь, да? — спросил Серёжка.
— Чудак! — сверкнул очками Изя. — Замажем кремом, за первый сорт сойдёт!
Закройщики приступили к делу. Изя был главным исполнителем, а Серёжка Покусаев критиком и консультантом.
Всё шло как по маслу.
Серёжка наступил ногой на орангутангский брезент, а главный исполнитель обвёл вокруг ступни химическим карандашом жирную категорическую загогулину.
Чавкнули, как древняя гильотина, ножницы, и две отличные подошвы тридцать восьмого размера были налицо.
— Ты делай по моде, — предупредил консультант. — Тупоносые.
Изя заверил, что всё будет в порядке и тапочки получатся первый сорт.
— Теперь выкроим заготовки, — сказал Изя. — Прошу вашу ножку. Вот так… благодарю…
Внешне заготовки не производили впечатления. Это были обыкновенные продолговатые лоскуты с дырками для ног. Но критик и главный консультант воздерживался от замечаний. Он знал: заготовки — только полуфабрикат, как, например, фарш для котлет. Он только ещё раз напомнил Изе про тупые носы.
Друзья приступили к следующему этапу: помогая где надо зубами, начали пришивать заготовки к подошвам. Работали по очереди без передышки, и скоро тапочки были готовы.
Изя взял готовую продукцию в руки, полюбовался, ударил одной подошвой о другую и передал заказчику.
— Готово. Носи на здоровье!
Волнуясь и торопясь, Серёжка полез в тапочки.
Но тут выяснились некоторые дефекты производства. Изя плохо отцентрировал дырки для ног, и они получились где-то сбоку. В таких тапочках можно было только лежать или ходить под углом в сорок пять градусов.
И всё же заказчик обулся, придал телу вертикальное положение и посмотрел сверху вниз на Изино произведение.
Отчаяние охватило Серёжку. Тупых носов не было и в помине. На ноге нахально сидели какие-то пухлые пироги с начинкой из пальцев.
— Р-разве ж это тапочки! — простонал Серёжка.
Изя Кацнельсон был хорошим другом. Он сам понимал, что это не тапочки, и переживал не меньше Серёжки. Но в принципе он был ни при чём, потому что старался изо всех сил.
— Это ж не товар! — воскликнул он. — Дай мне другой товар, и я сделаю первый сорт! Ты же меня знаешь!
Но ссылка на товар уже не могла восстановить душевного равновесия Серёжки. Он снял тапочки и швырнул их в окно. Пироги покружились в воздухе и, набирая по законам физики скорость, помчались на посадку.
В ИЗГНАНИИ
Серёжка Покусаев проснулся рано. В кухне гремела посудой мама, слышался разговор. Говорили о Серёжке. Отец был за Серёжку, а мать — против. Она подавала отцу завтрак и вспоминала все грехи, которые водились за их безрассудным сыном. В этом унылом перечне для Серёжки не было ничего нового.
В прошлом году Серёжка ходил в поход и посеял байковое одеяло. Котелок и ложка безвременно погибли в другом походе. Новую майку в полосочку он оставил на пляже. Там же расстался Серёжка с последними тапочками.
Дело было так. Серёжка загорал после купанья на песке. Тут пришёл его лучший друг Изя Кацнельсон и пригласил прокатиться бесплатно на моторном катере. У Изи там были связи.
Серёжка вернулся после прогулки на прежнее место. Но тапочек там уже не было. Людей тоже не было. На песке валялся только рыжий скрюченный шнурок. Но это был другой шнурок, потому что последние Серёжкины тапочки были чёрного цвета.
Этот шнурок в виде вещественного доказательства Серёжка и принёс домой. Дальше все известно.
Отец ушёл на завод, Серёжка лежал в постели. Подниматься не было смысла. На горизонте клубились только беспросветные тучи и мрак. В переносном смысле, конечно.
Зашла мать. Посмотрела, как Серёжка лежит, скрючившись под одеялом, и сказала:
— Вставай, а то без завтрака оставлю!
Серёжка хотел сказать, что теперь вообще не нуждается в завтраках. Но передумал. Мать могла огреть тряпкой. К тому же Серёжке уже давно хотелось есть.
После завтрака мать усадила Серёжку решать задачки по арифметике.
— Хватит баклуши бить, — сказала она. — Снова двойки принесёшь!
Серёжка обиделся. Каникулы, а его за стол усаживают. И вообще приволок только одну двойку, да и то в первой четверти.
Но приказ есть приказ. По крайней мере в доме Серёжки.
Серёжка нашёл учебник, заправил авторучку и начал мараковать над задачками. Выбирал он самые лёгкие. Такие, чтобы не напрягать мозги.
Мать стирала в ванной бельё. Изредка она приходила в комнату, смотрела, как Серёжка пишет в тетрадке пером, и делала замечания.
Примерно через час в комнату пришёл Вовка-директор. Он мешал Серёжке заниматься полезным делом, размахивал своими пудовыми кулаками и требовал обещанного билета в цирк.
Явились и другие вымогатели, включая и Галю Гузееву. Не было только Изи Кацнельсона.
— Давай, Покусаев, билет, — сказала Галя. — Раз обещал, значит, давай!
Серёжке было не впервой врать. Он отложил в сторону свою ручку и сказал:
— Могу дать хоть сто штук. Только сегодня представления нет. В цирке был пожар…
Все ахнули от такой новости. Не поверила в стихийное бедствие только Галя Гузеева.
— Ты врёшь, Покусаев! — сказала Галя. — Я сейчас была возле цирка. Там есть представление. В два часа.
Серёжка даже бровью не повёл.
— Это выступает второй состав, — сказал он, — Я там не участвую…
Шила в мешке не утаишь. Мысль хотя и не новая, но верная. Серёжка смог убедиться в этом на собственном опыте.
Мать пошла во двор вешать бельё. Скоро она вернулась. Стала посреди комнаты и взмахнула в виде задатка мокрой тряпкой.
— Значит, клоуном оформляешься? Билеты в цирк раздаёшь?
Серёжка молчал. На такие вопросы отвечать трудно. Мать не проведёшь!
— Ты до каких пор врать будешь? — спросила мать и съездила Серёжку мокрой тряпкой по уху. — До каких пор срамить перед всем двором будешь?
Серёжка опять ни слова. Что он может сделать, если у него всё само врётся. Не хочет, а оно врётся. Даже сам удивляется.