И уже совсем поздно, когда пришли родители и отругали меня за распухший нос (сказал, что бежал по лестнице и споткнулся), раздался вдруг звонок. Я открыл дверь и увидел Витальку.
— Заходи.
— Нет, лучше ты выйди, — сказал он тихо и поманил меня рукой.
Прикрыв дверь, я вышел на лестничную площадку.
— Ты что?
— Знаешь, — зашептал Виталька, — я ходил в гастроном, уже после дождя, и встретил там Ру… Таньку. Нам за маслом вместе пришлось стоять. — Он помолчал.
— Ну и что? — спросил я, тоже подождав.
— Так я ей, знаешь, рассказал, что ты с Чикиряем из-за нее дрался.
«А она что?» — хотел я спросить, но утерпел.
— Вначале не поверила, — продолжал Виталька, — а потом говорит: «Молодец какой! Так, — говорит, — можешь ему и передать». Ну ладно, я побегу. Пока. — И он ушел.
Вернувшись, я взялся было за «Кон-Тики». Но не читалось. Я думал о Тане. Может, я зря стер надпись? Может, «Таня + Эдик» все-таки что-то значит?
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Нас часто стали видеть втроем: меня, Таню и Витальку. Во дворе уже не кричали: «Русалка, Русалка!»
Только маленький Костик еще досаждал нам. Завидев меня, он садился на корточки где-нибудь поближе к своему подъезду и начинал вопить:
— Тили-тили-тесто, тили-тили-тесто…
Потом он стал кричать это же Витальке, потому что приметил, как Виталька стоял и разговаривал с Таней.
Когда же он увидел нас сразу троих — мы как раз шли в кино, — он по привычке лишь крикнул: «Тили-тили!» — и запнулся. «Жених» уже никак не получался. Это сообразил даже Костик. От растерянности он забыл отбежать к своему подъезду, и тут-то мы его поймали.
— Значит, «тили-тили»? — спросил его Виталька. Костик молчал.
— А если но кумполу? — произнес я и слегка поворошил волосы на его голове.
Костик поморщился. По кумполу он не хотел.
Я, конечно, тоже не хотел воздействовать на Костика таким образом. Но что делать с этим шпингалетом, мы не знали. Отпустить? Он тут же отбежит к подъезду, сядет на корточки и заведет опять свое «тили-тили».
Костик, видимо, почувствовал нашу нерешительность. И если в первый момент он сжался, ожидая справедливого наказания, то теперь нагло посмотрел на нас и сказал:
— Сладили, да?
Мы рассмеялись, а потом Виталька так и спросил:
— Что же с ним делать?
— Может, мороженым накормить? — шепнул я Витальке.
— Зачем?
— Чтобы помалкивал.
— Вот еще! Потом от него не откупишься. Читал я где-то про такого типа.
Положение наше становилось все затруднительнее.
— А к нам в театр Бабу Ягу привезли, — неожиданно проговорила Таня. — Голодная сидит, два дня ничего не ела.
— Вот и хорошо, — подхватил Виталька. — Айда покормим. — И он принялся пристально рассматривать Костика. — Жирку у него не очень, но ведь она голодная?
— Голодная, — подтвердила Таня. — А таких крикунов она особенно любит.
— Баба Яга только в сказках бывает, — неуверенно произнес Костик и попробовал дернуться, но я держал его крепко.
— А нам и привезли ее для сказки, — обрадовалась Таня. — В театре будут сказку ставить. Никак Бабу Ягу не могли найти.
И тут я почувствовал, как задрожал Костик. Мне стало жаль мальчугана.
— Беги, — сказал я и отпустил его. Повторять ему не пришлось. Костика как ветром сдуло.
— Что ж ты? — накинулся на меня Виталька. — Все испортил. Сейчас бы такую хохму разыграли!
— Да он и так больше не будет, — попробовал я оправдаться.
— «Не будет, не будет»! — бубнил Виталька. — Вот посмотришь. Или тебе это нравится?
— Что нравится?
— Как он кричит.
— Ты что, совсем? — разозлился я.
Таня молчала. Но я видел, что и она не на моей стороне. Мне это было неприятно, только я не стал больше оправдываться. Пусть думают, что хотят. И в кино мне тоже расхотелось идти…
— Ладно, — проговорил я, — вы идите, а я погуляю. У меня что-то голова болит.
— Ну что ты, носопыркин, — сказала мне Таня. — До кинотеатра пройдемся, и перестанет. — Она улыбнулась.
— Нет, — заупрямился я, — не перестанет.
Я вовсе не обиделся за «носопыркина»: она несколько раз так говорила, пока я ходил с распухшим носом, и у нее это получалось не зло, а как-то мягко. Мне самому смешно делалось, но все же лучше бы сейчас она назвала меня по имени.
— Хороший фильм, — сказала Таня. — «Мужчина и женщина». Идем.
— Нет.
— Цветной, французский, — добавил Виталька.
— Нет, — покачал я головой.
— Ну как хочешь, — сказал Виталька. — Покеда.
Я думал, что они еще поуговаривают меня, но они повернулись и пошли. Я тоже поплел, только в другую сторону. Я все ждал, что они крикнут мне, и тогда бы я остановился, помедлил немного и пошел бы к ним.
Я задумал: нот сейчас пройду десять шагов, и они крикнут. «Раз, два, три…»
Ну, прибавлю еще восемь. «Раз, два, три…»
И еще пять. Я считал медленно: «Раз… два… три… четыре…»
Не крикнули.
Только насмешливое «покеда» будто застряло в ушах.
Костик и в самом деле перестал надрываться со своим «тили-тили». Мне, правда, от этого было не легче, потому что с Таней встречался Виталька… А не я.
Они по-прежнему звали меня с собой, только я придумывал разные предлоги, чтобы не пойти. Вот если бы рядом с Таней не было б Витальки, тогда другое дело! И что она в нем нашла? В футбол не лучше других играет. Не силач. Ну что еще? Брюки у него, правда, всегда выглажены. Так это чепуха. А может, он красивый? Не знаю. По-моему, ничего особенного: у него зачес, так и у меня зачес, и у Димана тоже. Разве лишь таскает Виталька в кармане гребенку и зеркальце. Смехота. Словно девчонка какая-то. Но может, как раз это и нравится Тане? Попробуй тут разберись. А еще у Витальки светлые волосы. Может, ей светловолосые нравятся, или, как их там называют, блондины?
Однажды ко мне вдруг подошел Иван Денисович.
— Здравствуй, Эдик. Что-то ты к нам не захаживаешь?
— Здравствуйте, — ответил я, помявшись. — Как-то все некогда.
Он посмотрел на меня внимательно и сказал:
— А я думал, у вас в каникулы больше времени.
— Времени-то больше, да…
— Что?
— Дела всякие, — проговорил я и покраснел.
— Дела, Эдик, у всех. И никогда они не кончатся. А ты завтра вечером заходи к нам. Таня что-нибудь вкусного к чаю купит.
— Ну что вы! Не нужно, — поспешно проговорил я.
— Что — не нужно?
— Да покупать… Из-за меня.
— Не из-за тебя. У нее завтра день рождения.
— Правда? — вырвалось у меня, и я совсем смутился.
Но Иван Денисович, кажется, ничего не заметил. Он сказал:
— Таня сама хотела тебя пригласить, да ты все где-то скрываешься. Дела у тебя. Вот она и попросила меня это сделать. Придешь?
— Угу, — кивнул я.
— Мы тебя будем ждать. — И он не спеша зашагал к воротам.
А я остался стоять как вкопанный. «Значит, у Тани день рождения и мне нужно будет к ней пойти, — размышлял я. — А может, вовсе и не нужно? Что мне там делать? Но ведь она хочет, чтобы я был. Ну и что ж! Зато я не хочу!.. В самом деле не хочешь?» — спросил я сам себя. Но не ответил, а стал думать, что бы ей подарить. На дне рождения у девчонок я до сих пор не бывал, если не считать той поры, когда ходил в детсад.
Так ничего и не придумав, я решил посоветоваться с мамой. Начал издалека.
— Мам, ты не знаешь, что женщины любят? — спросил я как бы невзначай.
Мама вскинула брови, посмотрела на меня, а потом сказала:
— Женщины любят, чтобы мужчины хорошо вели себя. — Подумав, добавила: — И не только в день Восьмого марта.
— А из подарков?
— Ну, женщины, очень любят цветы. Цветы, конечно, отпадали. Не явлюсь же я к Тане с букетом. Даже представить смешно. Я — и вдруг с букетом. Будто жених какой…
— А еще что? — спросил я.
— О, еще столько всякой всячины, что все невозможно и перечесть! Кому же ты хочешь сделать подарок? Мой день рождения, если ты помнишь, еще не скоро.
Говорить или не говорить? Пожалуй, лучше сказать. Хоть какой-то совет получу. Вообще советы, тем более родительские, я не очень-то люблю. Но тут случай особый. Ведь не с посторонней же тетей советоваться. Ой! Вот лопух! Как раз с посторонней-то и нужно было. Не стала бы расспрашивать. Но теперь ничего не поделаешь. Нужно говорить.
— Да у Тани день рождения, — сказал я небрежно.
— У какой Тани?
— Да тут одна. В пятой квартире живет.
— А-а, это которую вы Русалкой звали? Хорошая девочка. Вежливая такая.
Так и есть — я начинаю краснеть. И откуда мать все знает? Молчит, молчит, а самой, оказывается, все известно.
— Понимаешь, — заговорила опять мама, — я боюсь, что ничем помочь тебе не смогу. Ты сам решай. Только учти: дарить нужно то, что нравится тебе самому. Ну и, разумеется, нужно знать или предполагать вкус человека, которому делаешь подарок… На тебе деньги и учти, что дорогой подарок лучше не делать. Главное — чтобы он ей понравился.
Я взял деньги и пошел на улицу. И голове моей все смешалось. Значит, и мне должен нравиться подарок, и ей. Ну, что мне нравится, я знаю. А ей? Может, ей он и вовсе не понравится?
Во дворе было пусто. Лишь возле ворот стоял Костик, что-то строгал и на мотив уже навязшей в ушах «Неаполитанской песенки» напевал:
Дорогая моя баб…ка,
Поиграй, ты мне на скрип…ке,
А за это тебе. баб…ка,
Подарю кусочек рыб…ки…
— Чего делаешь? — мрачно спросил я.
— Кинжал. — И он снова запел: «Дорогая моя баб…ка…»
— А по шее хочешь?
— За что? — Костик и ухом не повел. — «Поиграй ты мне на скрип…ке…»
— За то, что намусорил. — Я показал на стружки. — А ну собирай быстро!
— Сам собирай, — огрызнулся Костик и, отбежав на солидное расстояние, вновь принялся стругать. — «А за это тебе, баб… ка…»
— Ну погоди мне!
— «Подарю кусочек рыб…ки…»
Черт побери, не бегать же за ним сейчас! Погрозив ему кулаком, я пошел прочь.
Я ходил по магазинам, и положение мое все усложнялось. Мне ничто не нравилось.
В кондитерском магазине я увидел, как коробку с конфетами перевязывали розовой лентой. Навертели, навертели сверху этакий пышный бант, похожий на цветок. Глядеть противно, не то что нести. Я поскорее к выходу.
Ну и мама! Запутала меня совсем. Сказала бы: «Купи ей духи «Красная Москва» или «Купи ей шарфик синено цвета». Раз, два — денежки в кассу, сверток в карман. И полный порядок! А как теперь быть?
Впрочем, мама вначале сказала точно, без дураков: цветы. Только об этом лучше не думать, не терять время попусту.
Но мне все же вспомнился скверик, что был неподалеку от нашего дома. Там только на днях распустились пионы. Белые и розовые. Я-то не знал даже, что они так называются. Просто шел я сквериком, а две девчонки остановились возле клумбы и принялись:
«Ах, пионы!», «Ой, какие красивые!», «Какое загляденье!». Мне тогда от этих слов аж тошно стало.
А может, они и верно красивые? Пожалуй, красивые. А что? Цветы даже футболистам дарят. И футболисты берут, не морщатся. Но идти с букетом?! Нет уж. Это слишком!
После долгих хождений я купил в книжном магазине двухтомник Уэллса. Я, правда, читал у этого писателя только «Человека-невидимку». Но, может, и все остальное интересно?
Я успокоился. Мне подарок нравится. И нести приятно. Это не какая-нибудь коробка с бантом.
А за это тебе, баб…ка,
Подарю кусочек рыб…ки… —
завертелись в голове бестолковые слова. И никак я их не мог прогнать.
Но, проходя но скверику, я вновь вспомнил про пионы. На ветру они чуть покачивались в мою сторону, словно кивали мне. А у меня в руках были две толстые книжки в черных переплетах. Будет ли им рада Таня? Вот цветам бы таким она обрадовалась. В этом я не сомневался.
Как-то мы прогуливались с Таней и Виталькой, и Таня подошла вдруг к небольшой клумбе Виталька мигом снял с плеча свой фотоаппарат и говорит: «Сфотографировать?» Таня улыбнулась. «Только поближе подойди, — попросила она его, — чтобы цветы крупнее получились».
Вспомнил я это, и тут обожгла меня дерзкая мысль…
Цветы у Тани будут! И их вовсе не нужно будет вручать. Их не нужно нести, пряча букет за спиной. Нужно только… не проспать.
Ночью я встал, тихонько оделся и, прихватив ножницы и тесемку, что были спрятаны у меня под подушкой, вышел на улицу.
Я никогда не ходил по городу ночью. Было немного страшновато: а вдруг кто выскочит, на меня нападет? Я трогал в кармане ножницы и представлял, как буду защищаться ими.
Потом я стал стыдить себя: город-то наш областной, многолюдный, полмиллиона жителей, а я чего-то боюсь. И вдруг возле одного угла я увидел человека. Он стоял, прислонившись к водосточной трубе, и ждал меня. Он смотрел на меня, как питон на кролика, не сводил с меня глаз и не шевелился.
Я замер. Сердце мое бешено колотилось. В кармане я сжимал ножницы. Бежать было бесполезно: слишком поздно я заметил этого человека. Да и вообще, чего бежать? По-моему, хуже всего ждать удара в спину.
Вот человек шевельнулся, выставил вперед ногу, но не шагнул.
— Ква-а-асу! — изрек он с растяжкой. — Ква-а-асу!
«Пьяный, — подумал я. — Фу ты, черт!»
Я хотел пройти мимо. Но он все повторял: «Квасу!» Вернее, не просто повторял, а умолял. Он держался одной рукой за водосточную трубу, а вторую протягивал ко мне. Всего его шатало, будто кто дергал в разные стороны.
И тут я подумал: «А может, ему плохо, может, человек погибает без воды?…»
Пришлось возвращаться домой. Осторожно открыл дверь, пробрался в кухню. Я хотел было взять стакан, но потом решил, что дядька-то но напьется, должно быть. Взял литровую банку.
Пьяный ждал возле той же трубы. Увидев меня, он закивал головой и протянул опять руку. Говорить он, наверное, уже не мог.
Я дал ему банку, и он сделал два глотка. Только два глотка. А потом вернул банку. Даже «благодарю» сказал. Я-то думал, он высосет всю воду и шарахнет банку о тротуар, только стекла брызнут. А он — «благодарю».
— Пожалуйста, — сказал я. — Может, еще выпьете?
Видно было, что ему стало легче.
— Нет, — покачал он головой, — воду не пью.
— Как — не пьете?! — проговорил я.
Он пошатнулся и сказал:
— Я п-пью все… кроме воды… и к-керосина…
Что ему на это ответить, я не знал.
— Я пойду, — проговорил я и поставил около него банку.
— Адью, — вымолвил он.
Я зашагал дальше, и мне — странное дело — уже не было боязно идти по ночному городу, а даже, наоборот, появлялось какое-то веселое настроение. Почему? Неужели из-за пьяного дядьки? Вот чудеса!..
В скверике было совсем тихо и пустынно. И все же я долго не решался ступить на газон и подойти к клумбе. Кое-где в сквере горели фонари, и на клумбу тоже падал свет, хотя и неяркий.
Я много раз осматривался по сторонам, ходил вокруг да около и никак не мог сделать первый шаг. Все равно как в холодную воду. Мне казалось, что только я начну срезать цветы, как тут же появится сторож или милиционер и схватит меня за шкирку.
В холодную воду нужно бросаться сразу.
Не оглядываясь, я побежал к клумбе. Пионов было много. При слабом освещении они мне понравились. Даже очень. А может, они мне понравились из-за того, что ради них я затеял эту ночную операцию? Где-нибудь в разведке ее бы закодировали: операция «Пион». Там любят красивые названии.
Я достал ножницы, срезал семь или восемь пионов и обвязал букет тесемкой.
Нести букет даже ночью было как-то неудобно. А если встретишь кого? Подумают: вот чудик идет. И еще этот пьяный неподалеку от дома стоит, просит квасу. Как ему про цветы объяснишь?
Но пьяного на том месте не оказалось. Куда-то ушел. Возле водосточной трубы стояла моя банка. Аккуратно стояла. Не разбитая. С водой.