Эх, жаль, Алька не видит… И подружка её Вива, которая Сашке была тоже несколько… небезразлична.
* * *
Но, в общем, что делать дальше, мальчик не знал.
Будь эти парни хоть сто раз покорны — что можно приказать им сделать, коли языка не знаешь? Да и что приказывать? Отпустить его домой, к неандертальцам? Судя по тому, что он видел, отношения между этими и теми такие, что дружеский контакт исключается. Значит, этих надо отправить домой, а самому здесь сидеть, ждать, когда свои из кустов вылезут. Если они там ещё сидят. А то вот убили этих троих и закономерно дали дёру, не дожидаясь карательной экспедиции. Забавненько будет остаться в этом мире совершенно одному и быть съеденным первым же крупным хищником…
Нет, он, конечно, мог бы выйти обратно к пещере, где они оказались в самом начале. Возможно, настолько-то уж он на местности ориентироваться мог. Хоть и далековато ушли они с охотниками. Но это означало бы привести за собою "индейцев". А что те начнут делать, узнав, где живут неандертальцы, предсказать было нельзя. Опять же, на месте "своих" он не допустил бы самого себя к пещере. Подстрелил бы, чтобы не выдал.
Ничего он не решил в итоге. Папа ему говорил как-то: если не знаешь, что решить, а прямой угрозы нет, ничего не делай. Набирай информацию, наблюдай и будь готов к действию. И Саша пока решил наблюдать.
Он величественно кивнул вождю — а то пауза затягивалась. Тот просветлел. Что-то сказал своим, те задвигались посвободнее. Затем вождь с явно вопросительной интонацией обратился к Саше, указывая на своё копьё, лежащее у ног мальчика.
Саша ещё раз кивнул. "Индейцы" подобрали копья и вернулись к своим прежним занятиям. Одна группа занялась телами убитых. Их довольно споро раздели, лишили всех ожерелий и браслетов, перьев на головах — в общем, всех знаков заслуг и статуса. Всё это аккуратно было помещено в кожаную котомку, которую достал один из подручных вождя. Трупы же сложили рядком на опушке, побросали на них по горсти земли и так и оставили. На съедение зверям.
Сашу это покоробило. Но он эмоций выражать не стал. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Возможно, такая здесь похоронная церемония. Рассказывал же вон как-то их директор на уроке истории, что на Востоке народ своих умерших на башни клал. Чтобы птицы хищные тела расклевали. Да и лопат у местных не было, чтобы могилу выкопать.
Одновременно занимала мысль о своих. Здесь ли они? Наблюдают ли потаённо? Могут ли выручить? Станут ли выручать?
Похоже, та же мысль сидела в голове и у вождя. Видно было, что он обеспокоен. Постоянно оглядывается, ищет в окружающей "зелёнке" признаки опасности. Несколько раз обращался даже к мальчику, указывая на лес и что-то с жаром втолковывая. Может, хотел, чтобы Сашка рассказал ему, где прячутся его друзья? Держи карман шире! Даже если бы и знал — не сказал.
Он даже мысль о луке оставил. Пришло в голову, что хорошо бы забрать заготовку. Всё ж столько времени искал… Но остановил себя. Не хватало местным "индейцам" только секретом такого оружия овладеть. Тогда они от хороших неандертальцев рожки да ножки оставят. Вот тем рассказать-показать. Научить… Может, и не вымрут тогда…
Словом, ещё раз вспомнил завет отца. Не вмешивайся, наблюдай. Запоминай дорогу. Как-нибудь удастся вырваться — и домой, к ребятам!
Но до этого было ещё далеко. "Индейцы", судя по всему, обиду прощать не желали. Уже не разбиваясь на группы, держась вместе, хотя каждый действовал самостоятельно, они начали изучать следы неандертальцев.
Странно, показалось Саше, логичнее было бы сразу по этим следам рвануть, пока свежие, пока противник далеко уйти не смог. А они тут ритуалами занялись, похоронами. Хотя, догадался он, целью могло быть не догнать данную конкретную группу охотников, а дойти по их следам до места, так сказать, дислокации. До их жилья, дома. И там уже устроить тарарам. В таком случае тактика правильная: противник, думая, что враг занимается своими делами, поспешает домой, не заботясь о том, чтобы путать следы.
В верности своей догадки мальчишка убедился уже через несколько минут. В одном месте поляны возникло оживление. Несколько охотников подозвали вождя. На правах то ли нового бога, то ли куратора — кем они его признали? — Сашка пошёл за ним. Да, судя по мимике и интонациям воины обнаружили след неандертальцев. Клок характерных рыжих волос зацепился за острый сучок. Теперь ясно было, откуда стартовать поискам.
Впрочем, образованному на боевиках и фильмах про индейцев мальчику показалось, что больно уж нарочито болтался тут этот клок. Словно подкидывали им ложный след. Но свои соображения Сашка оставил при себе. В этой войне он на вполне определённой стороне. И даже если неандертальцы оказались хитрее, чем он думал ранее, не его дело указывать на это "индейцам". Он — разведчик в тылу врага. Штирлиц.
Вот надо только язык подучить. Да как-то дорогу домой запомнить…
* * *
Алина поднялась на ноги. Почему-то этот охотник был вовсе не страшен. Несмотря на весьма жёсткий вопрос. Если бы не важность содержания, можно было бы лишь хихикнуть, как этот местный деятель применил русский в качестве языка межнационального общения.
Нет, напротив. Он казался растерянным, этот охотник. Точнее, очень надеющимся на некое слово, которое развеет его сомнения.
Девочка подошла к мужчине и положила правую руку ему на грудь. Туда, где сердце. Этот жест она видела в кино про забавного бушмена в Южной Африке, который отправился отдавать белым людям бутылку из-под колы. Бутылка эта, как чуждый их первобытному миру предмет, выброшенный из какого-то самолёта, перессорила всё его племя. В общем, приключений там было много, в этом кино, но главное — у бушмена этого был жест такой, вроде приветствия. Положит руку на грудь собеседнику — и уже друзья. Если там это подходило, то отчего в таком же первобытном племени не подойдёт?
Положив руку воину на грудь, Алина торжественно произнесла:
— Люди-уламр-нет. Люди-арруг-да-теперь. Она, — жест на знахарку, стоявшую рядом, — принимать-я-арруг. Саша-арруг-копьё-давать-арруг. Антон, — жест в сторону раненого, — арруг-быть-скоро.
Воин расцвёл. Нет, ну какая вера у них тут к словам! Всё-таки немножко дети они тут. Не представляющие, как можно такое богатство, как слова, использовать для лжи!
Впрочем, Алина не лгала. Кто такие уламры, было по-прежнему неизвестно. В смысле принадлежности. Но из ещё первых рассказов ясно, но это определённо враги здешних хороших арругов. А раз арруги хорошие — те точно плохие. И значит, они, "рюди", действительно на стороне арругов.
Она искренне так считала. И уже знала, что не только её слова, но и эти чувства воспримут здешние "экстрасенсы". Так что хватит дискуссий, лучше давайте думать, что теперь делать.
Это высказал Антон, когда девочка кратко ввела его в курс дела. Только надо поточнее понять, что происходит и что происходило до нас между этими здесь, добавил он. Ты, Алька, давай-ка переведи ему мои вопросы, а там поглядим, что можно будет сделать, велел он.
Надо же! Уже командует!
Тем не менее, она подчинилась. Пересказав воину и колдунье просьбу Антона, она пригласила их присесть рядом с ним и поведать историю отношений между загадочными уламрами и арругами.
Рассказ повела колдунья. Видимо, как хранительница традиций племени и наиболее интеллигентный его представитель. Ну да, что может знать какой-то охотник, кроме того, как подрезать сухожилия мамонту!
История гласила следующее.
Во времена давние, о которых никто не помнит, но о которых рассказы передаются из поколения в поколение, арруги жили мирно и спокойно. Сначала было холодно, очень холодно, а охотники в своих походах видели на севере большую белую длинную гору. Как стена пещеры. И деревья были маленькие, зато трава большая, и на этой траве кормилось много дивных животных. Было много оленей, много мамонтов, много больших бизонов и лошадей.
Разумеется, шаманка не употребляла этих названий. Термины были собственные, но после образного объяснения всё становилось понятно. Объяснение же выглядело так, что даже время от времени морщившийся от боли Антон улыбался. В роли изобразительного пособия выступал охотник Грур. Мамонта он изображал, став на четвереньки и "топая" прямыми руками, выгнув спину — гибкость у этих ребят, несмотря на их массивность, — изумительная! Одновременно он ревел, а колдунья в это время изображала руками загнутый вверх хобот над его носом. Олень изображался прежним образом — пятернями по бокам головы, словно в детской дразнилке. Аля попутно погордилась собой: слово, которое обозначало этого зверя, она поняла раньше, чем его изобразили, — название уже произносили. Обострились, видно, способности к языкам. От стресса постоянного…
Бизон тоже был понятен: согнутые пальцы у лба, набыченная — вот уж воистину! — поза, громкое "Му-у!". Про лошадей догадаться было труднее — сначала показалось, что Грур изображает козу, но тот замотал головой и показал, что этот зверь — куда большего размера. А кто-то из мальцов сбегал под гору и принёс кость лошадиной ноги с копытом.
Интересно, приручить их можно, этих лошадок? А то было бы весело покататься тут!
И что? А уламры при чём?
Недопонятое разъяснил Антон:
— Я читал — в ледниковом периоде возле ледника была тундростепь. Её теперь… то есть, у нас… не существует. А тогда тут трава была большая, и животных было много, и они были крупные. Даже всякие овцебыки и верблюды. Говорят, не некоторых северных островах земли не видно из-за костей. Спроси, про шерстистых носорогов они знают?
Ну да! Она же тут жизнь прожила! Ей ли не знать, как будет носорог по-арругски! Вот умный, а всё равно смешной…
Но ведь как-то говорили о подобном звере в первый день. Непонятно было, но как раз носорог ей тогда на ум приходил, Как было слово то?..
Не вспомнила. Как могла, она попыталась изобразить зверя. Сощурила глазки — носорог же подслеповат (но при его размерах это не его проблемы, — вспомнила известную шутку). Показала рог в носу. Сказала: "У-у!"
Да, закивали местные, есть такой зверь, как не быть. Даже и сейчас есть. Но это плохой зверь. Тяжело с ним. Он действительно слепенький, но при его размерах…
Алина замерла, Неужто неандерталец скажет: это не его проблемы?.. Вот уж будет анекдот — бородатый и бородатых!
Нет, не сказал. Не подтвердил надежды Алины, что всё происходящее — громадный, очень реальный обыгрыш того, что находится в их мозгах. То есть тогда бы получалось, что никуда не переносил их загадочный алтайский камень. А лишь вызвал гипнотическое состояние, в котором перед детьми проходят очень чёткие, но — галлюцинации. И тогда сидят они дома и видят сон. И скоро проснутся!
Но… нет! Пока что они были не дома, а в пещере посреди неизвестных, но отчего-то смутно знакомых гор…
В общем, подслеповат носорог, но взять его всё равно непросто, — пояснял между тем Грур. Быстр очень. Иногда опытные охотники, чтобы силушку и быстроту свою показать, устраивают рискованные игры с ним. Один зверя провоцирует, затем убегает, а второй, выдвинувшись сбоку, вонзает копьё ему в ухо или в сердце. Но это чревато: первому надо суметь отскочить в последний момент, когда носорог его настигает, а второму — не промахнуться. А то рога у того на носу о-очень большие!
Словом, было холодно, но сытно, вернулись к повествованию Гонув с Груром. Потом стало тепло. Долго, много поколений приходило тепло, но пришло. Зверя стало даже больше: вслед за теплом пришли новые деревья, а за ними мелкие, удобные для добычи лани и косули ("такие маленькие олени с маленькими рогами"), а также птицы и прочая мелкая живность, добывать которую могли даже мальчишки. Сытно стало, и много было арругов и других людей.
Но вслед за зверем пришли другие. О которых вождь Кыр в первый день рассказывал. Не люди, а непонятно кто. Похожие на людей, но не они. Языка не знали, говорить не умели. В смысле, по-своему лопотали чего-то, но человеческого языка не знали. Полуживотные. Только менее вкусные, чем олени. И очень злые.
Они сразу же стали охотиться на арругов. Причём непонятно, зачем. В еду не использовали. Голову отрежут, а тело бросят. Волки потом едят. Или, например, печень вырежут, а остальное бросают без толку. Очень расточительные. Видно, что из тепла пришли. Привыкли к добыче наплевательски относиться.
Сначала арруги и другие люди пробовали с ними договориться. Поделить охоту. Но те оказались недоговороспособны. Вообще не желали с людьми дела иметь. Охотятся они на людей. Где встречали, там и убивали. Не ради добычи, ради озорства. А за ними стаи волков идут. Зверя распугивают. Так извели народ арныров, который оказался ближе всех к обосновавшимся в здешней местности пришельцам.
Даже на детишек малых нападают, потому перестали их далеко в лес отпускать одних. А без этого — плохими охотниками они вырастают. Мы-то ещё ничего, вмешался Грур, а вот нынешние дети леса по-настоящему и не видели, по неделе там в одиночку не ходили. Как будут пищу добывать, когда мы в Лес Вечной Охоты уйдём, и предугадать боязно.
Потому уходят арруги от уламров, как их стали называть по имени первых существ, что вошли в контакт с людьми. Уламров много, нас мало. Воевать с ними сложно, а взять у них нечего. Ни мяса, ни рогов, ни шкуры. Вон из кости мамонта палатка-вигвам в два счёта собирается. Мамонта же шкурой и покроешь. И тепло. А от этих? Ничего, кроме зла.
Поначалу арруги и другие люди стали отвечать злом на зло. Но этих уламров всё равно становилось всё больше. Ужасно быстро они размножаются, эти уламры. Каждый день. Не как люди. И охотятся плохо. Жестоко охотятся, надо сказать. Нет бы из стада лошадей одну-двух забрать и поблагодарить духов лошадей, что позволили это. А эти уламры не так поступают. Загоняют стадо к обрыву криками и огнём — а лошади прыгают вниз и бьются.
Видно, сильно поразила арругов такая манера охотиться, раз снова и снова повторяют они этот рассказ, подумала Алина, Впрочем, они же говорят теперь больше для Антона, сообразила она вслед за этим. Но всё равно, всё равно — случай с лошадьми, видно, здорово задел неандертальцев…
Так эти уламры потом две-три туши возьмут, а остальные под обрывом догнивают, продолжил рассказ Грур. Если волкам не достанутся. Но и волки теперь брезгуют. Сытые стали волки, ленивые. Вокруг уламров этих всегда волков полно. Из-за этого хороший зверь уходит, и людям приходится далеко за добычей ходить. Как вот сейчас — день пути, чтобы непуганого зверя найти. И это хорошо, что уламров рядом нет. А теперь получается, что вот они — есть.
Так что уходят арруги. В старину ниже жили, если смотреть по течению этой реки, что за озером. Там тоже горы, но другие, посуше. Река широкая, рыбы много. Для мальчишек и забава, и упражнение: в воде неподвижно с острой палкою в руке стоять и ждать, когда рыба подплывёт. А там — бить её быстро. А здесь не так. Другая рыба здесь, в верховьях. И горы другие.
— Они что, ловить рыбу не умеют? — недоумённо спросил Антон, прервав рассказ.
Алина отмахнулась: какая разница?
Но ведунья заинтересовалась:
— Что спросил раненый рюдь?
Рюдь!
Как смогла, девочка перевела. Оказалось, неандертальцы действительно не знают, что такое — ловить рыбу. Для них рыбалка — разновидность охоты. Только несложная, потому и для мальчишек. Дожидаешься, когда рыба подплывает — и рази её острогой! От слова "острогать"…
— Скажи, я покажу им потом, как можно ещё рыбу ловить. На удочку или сеткой, — промолвил Антоха. — Пусть только конского волоса дадут.
— Лежи уж, — велела Алина, но предложение послушно перевела. Оно было принято с благодарностью, но без интереса. Похоже, арруги просто не представляли, о чём идёт речь.
Так вот и дошли досюда, продолжала Гонув. Поднимались вдоль реки, а уламры настигали. Несколько лет проживёшь, а там… Начинает зверь пропадать, уходить. Верный признак: значит, охотники уламров близко. Вот и теперь. Было подозрение, да — редок стал зверь, пуглив. Но надеялись. А теперь, получается, снова их уламры настигли. Надо дальше идти. Но куда? На полдень — горы громадные, высокие. Снег там и лёд. Никакой охоты. На полночь — там совсем холодно, и природа скудная. Ходили туда охотники, видели большую гору из льда. Давно, правда, ходили, много поколений назад. Но помнят их рассказ в племени, помнят. На восход тоже нет пути — оттуда уламры идут. А на закат уходить — река кончается. А зверь к воде жмётся, богатый зверь у воды. Так что неизвестно что там, на закате. Может, даже и нет ничего. В общем, до последнего края люди дошли, некуда им больше деваться. И откуда они взялись только, уламры эти, на их голову…