Ребята лениво барахтаются в песке. Солнце жжет до костей. Страшно хочется пить, а вода в речке пресная и теплая, ни сладости в ней, ни арбузной прохлады.
— Может, спит он сейчас? — так, ни к кому не обращаясь, говорит Васька Чаусов и перевертывается на спину.
— А чего ж не спать, — зевает Махтай. — Ясно, спит.
По молчаливому согласию решено, что дед Дракин, сторож на совхозных бахчах, спит. Тогда ребята встают, отряхивают песок, идут. Останавливаются в овражке, откуда удобно наблюдать. У сторожки возле колодца валяется ведро, и земля вокруг влажная. Видно, дед недавно обливался.
— Всем нам делать здесь нечего, — говорит Васька Чаусов и чешет нога об ногу. — Кому-нибудь одному пойти надо.
— Вот и пойди, — предлагает Махтай.
— Чего ж я пойду? Ты поменьше меня. Тебя нелегко приметить.
— А ты ловчее. От деда скорее удерешь.
— А у меня трясучка от страха бывает, — вдруг радостно сообщает Димка Патрашкин. — Нельзя мне пугаться…
— А я тоже ужас нервный какой, — говорит Ванька Муравчик, мальчик в очках. — В животе так и урчит, так и урчит от нервов-то!
В другое бы время ребята заспорили, кто ловчее, выносливее, быстрее, а сейчас все стали калечные и увечные: у одного дух сбивается от бега, у другого ноги немеют от страха, а Махтай, облизнув пересохшие губы, сказал, что вообще арбуз ему вреден, от него сыпь на коже появляется.
И тогда пришлось тянуть жребий: кому достанется самая короткая травинка, тому идти. Три раза тянули, и все без толку: мошенничали, выставляя другие травинки. Наконец жребий пал на Костика Паршина, и все сразу угомонились. Костик, прозванный Лопушком за оттопыренные уши, — самый маленький среди ребят и самый слабосильный.
— Да, поешь арбузика! — мрачно сказал Васька Чаусов.
— Лопушок да не принесет? — подзадорил Махтай. — Да ты не знаешь Лопушка!
Костик растерянно огляделся. Он боялся подвести, но в то же время был доволен доверием ребят. Огромные прозрачно-розовые уши его зарделись, как маковые лепестки. Он внушительно подтянул поясок на длинных штанах, выбрался из овражка, потоптался, оглядываясь на ребят, и скрылся в бахче.
— Лопух старательный, — сказал Махтай, — обязательно достанет.
— У деда Дракина? — усомнился Васька Чаусов. — А ты пробовал сам?
Ребята лежали в прохладном овражке, лениво переругивались и ждали. Костик между тем, раздвигая арбузные листья и обдирая голый живот, полз по бахче.
Все живое старалось укрыться от солнца. Вон и бабочка, уцепившись за стебелек, спряталась в тени под листом и, наверно, спит, еле поводя усиками. Букашки зарылись в землю, даже Муравьев не видно.
Костик лез по бахче. В листьях, сверкая, рябили полосатые арбузы, глаза разбегались от их изобилия, но каждый арбуз, попадавшийся под руки, казался недостаточно крупным. Костик перекатывался от одного к другому, от одного к другому, ища арбуз самый громадный, самый сочный и сладкий. Ведь сколько ребят ожидает в овражке!
Наконец Костик нашел увесистый, твердый и звонкий арбуз. Он стал на колени, обхватил его за прохладные бока и потянул вверх. Хруп! — оторвался от стебля арбуз.
Костик передохнул, огляделся и увидел чьи-то босые, жилистые ноги, расставленные над ним, как ворота.
Это был дед Дракин. Над малышом свешивалась его острая бородка, седая, всклокоченная грива. Зеленые, в ухмылке, едкие глаза пригвоздили его к бахче. Арбуз выпал из рук мальчика и зашуршал, закатившись под листву.
— Потерял, стало быть? — поинтересовался дед, положив мальчику на плечо свою цепкую руку.
— Потерял, — кивнул Костик.
— А сажал?
— Нет, — прошептал Костик.
— Ну, тогда сымай штаны.
Костик покорно снял штаны. Но дед не стал его бить, а, перекинув штаны через плечо, зашагал к себе в сторожку. Костик поплелся за дедом.
— Куда же ты без арбуза? — повернулся дед. — Сорвал, стало быть, твой теперь. Можешь домой взять.
Костик растерянно остановился. Как же без штанов? Прямо вот так, голышом, в поселок? А может, дед шутит? Костик вприпрыжку побежал за ним, но у самой сторожки дед захлопнул перед ним дверь и запер ее изнутри на щеколду.
Так и остался Костик на бахче. А штаны — в сторожке. Поглядел он в щелочку, увидел, как дед укладывается спать, и почувствовал, как заурчали нервы в животе, ноги отнялись от страха, а в груди началась трясучка.
Ребята давно уже удрали из овражка и опять лежали на берегу.
— Ну и влетит же ему! — вздохнул Васька Чаусов, обсыпая голову песком. — Поели арбуза, называется!
— Отпустит, — сказал Махтай, снова ползая на четвереньках вокруг пещеры.
— Дракин? — усмехнулся Васька. — Да он его держать будет, пока мать не придет. Дракина не знаешь?
— Отпустит. Он маленький.
— Да, поели арбуза!
И еще долго и лениво спорили, а вскоре забыли про Костика, играли в камушки, барахтались в песке и прыгали с мостика в воду.
А в это время Костик бегал голышом вокруг сторожки, заглядывал в щели и жалобно скулил. Из щелей доносился густой, как пчелиное гудение, храп Дракина, желтые табачные усы его равномерно взлетали и плавно оседали.
— Дедушка, отдай штаны! — Костик просовывал нос в щель. — Больше не бу-у-ду!
Но дед был крепок на сон, усы его по-прежнему мерно поднимались, словно бы крылья какие, и оседали. Штаны Костика лежали у него под головой.
Мимо бахчей шли женщины с вальками и связками белья на руках.
— Срамота какая! — заругались они. — Ты что же это без штанов, бесстыдник!
Не успел Костик спрятаться, как с другой стороны показались парни с ружьями — на охоту шли.
— Ага, попался! — рассмеялись они. — Задаст тебе Дракин.
Тогда Костик взобрался по лесенке на чердак, просунул голову между жердинами и стал сыпать на деда труху.
— Дед, а дед! — строго прикрикнул он. — Нельзя на людях голым ходить! Отдай штаны!
Дед всхрапнул — усы разлетелись в стороны — и сел на лавку. Он глянул наверх, откуда сыпалась труха, достал кисет с махоркой и не торопясь стал свертывать козью ножку.
— Ну ладно-ть, — зевнул он. — Раз нельзя, так забирай свой наряд.
Костик слез с чердака, прошел в сторожку и быстро надел штаны.
— Я пошел.
— Куда же ты? Поешь-ка сперва холодненького. А то жарко нынче. Ну, я сам тебе выберу. — Дед выкатил босой ногой из-под лавки арбуз, вытер о волосатую руку широкий нож, ловко махнул им и отвалил кусок.
Дед курил, зевал и смотрел, как Костик, обливаясь соком, уплетает арбуз. Сахаристая вода текла прямо на шею и грудь.
— Чего это моя бабка припозднилась сегодня с обедом? — сам с собой разговаривал Дракин. — А то поспать еще, что ли?
Костик съел кусок, вытер подбородок и повернулся к выходу.
— Дедушка, я пойду, ладно?
— Съешь-ка еще, — сказал дед и отмахнул ножом еще кусок.
— От него живот липкий, — сказал Костик, но все же взял кусок двумя руками и снова погрузился в мякоть по самые уши.
Правда, ел он на этот раз без удовольствия, но все же быстро управился. Он бросил корку, тяжело вздохнул и пощупал вспученный живот.
— Дед, я пойду, ладно? — сказал он не очень уверенно.
— А ты поешь арбуза-то, — зевнул Дракин, свертывая новую цигарку.
— Я наелся, во! — сказал Костик и хлопнул себя по твердому животу.
— Да ты лучше другого отведай, тот послаще будет. — Дед, не поднимаясь с лавки, выкатил из-под нее другой арбуз и отхватил ножом новый кусок.
— Не лезет, — просипел Костик.
— Хороший арбуз завсегда полезет. Ну как, вкусный?
— Угу, — сказал Костик, вяло вздыхая и глотая приторный сок.
Живот наполнился по самое сердце, глаза его осоловели.
— Кто же так ест? — сказал Дракин. — Ценный продукт, а ты выедаешь только из середки.
Дед отрезал от арбуза маленький кусочек, съел его, аккуратно собрал косточки и вместе с коркой бросил под лавку.
— Нехорошо есть до обеда, а старуха чего-то припозднилась. Ты, малый, не смотри на меня, старика, ешь, ешь!
И вдруг с Костиком приключилось неладное. Он выбежал из сторожки, пошуршал в кустах и вскоре вернулся.
— Ну, я пошел, — сказал он и легко вздохнул.
— Что с тобой поделаешь. Иди, коли так.
Но Костик не уходил. Перетянул покрепче штаны и не уходил.
— Дедушка, а ты мне дай арбуз, ладно?
— Ну вот, я ж говорю, мало ел. Садись. Арбуз такое дело — маленьку передышку дашь, а потом, стало быть, сызнова начинай.
— Не! — вытаращил Костик глаза и отступил от дверей. — Это не мне. Ребятам.
— Это каким же? Дружкам твоим?
— Ага. Они ждать будут.
— Значит, слову верность соблюдаешь?
Дед оглядел его щуплую фигурку своими острыми глазами, лукавыми глазами старичка-лесовика, пыхнул дымком.
— Ну ладно, выбирай. Только дружкам в другой раз не больно доверяйся…
Ребята прыгали с мостика в воду, барахтались в песке, совершенно ошалевшие от жары и безделья. И вдруг появился Костик.
— Лопушок идет!
— Ей-бо, тащит!
Ребята повыскакивали из воды, налетели на Костика, выхватили у него арбуз и подняли страшный галдеж.
— Себе с середки, а мне с краю, да?
— Погляди, что мне дал — одной кожи, а мякоти чуть!
Ребята ели, обливаясь обком, пуляли друг в друга косточками, приплясывали от удовольствия. Вмиг от арбуза ничего не осталось.
— Ой, а Лопуху-то забыли оставить!
Но Костик, блаженно щурясь, похлопывал себя по животу:
— Не, я поел. Дедушка угостил.
— А он тебя не лупцевал?
— Не.
— Так-таки ничего и не сделал?
— Ничего. Посидели мы с ним, а он все бабку свою вспоминал. Ну, поел я арбуза, а потом он на дорожку с собой дал.
— Ловко ты его, — сказал Васька Чаусов, обгладывая корочку. — Зря я не пошел.
— Я же говорил, отпустит, — сказал Махтай и пощупал у Костика живот. — Видать, много съел.
И снова стали ребята валяться в песке, дремать и жариться на солнце.
Юлька и Павлик
Павлик был круглый, ушастый, очень упрямый и в руки никому не давался. Даже мать порою не знала с ним сладу, и только Юлька, десятилетняя девчонка, жившая по соседству, умела к нему подойти.
— Вот погоди, Юльке скажу, — грозилась, бывало, мать.
И — удивительное дело! — мальчик моментально утихал.
Не то чтобы девочка очень уж была с ним ласкова или выдумывала необыкновенные затеи, а просто, наверно, глаз у нее был такой: посмотрит, так сразу почему-то хочется сделать все, о чем ни попросит.
Когда Павлику было пять лет, его прозвали «Юлькин жених». Дразнилка не обижала, он еще больше привязался к девочке. Вместе пропадали они на речке, вместе ходили по грибы, но к старым немецким окопам, где росла густая малина, Юлька старалась ходить без него.
— На мине подорвешься! — кричала она. — Помнишь, бычок убился?
— А как же ты? — пугался Павлик и тайком, прячась по кустам, следовал за ней, пока случайно не попадался ей на глаза.
Юлька колотила его, Павлик даже плакал, но все же дальше шли они вместе. Теперь он уже не боялся, что Юлька подорвется на мине. Ему казалось, что если это и могло произойти, то лишь тогда, когда она уходила в лес без него.
Ростом Юлька не вышла, чуть повыше Павлика, и со стороны казалось — приятели как приятели, а чужие принимали их за брата и сестру. Павлик рос в семье один, он часто мечтал о сестре, которую представлял такой же, как Юлька.
Юлька научила его читать первые буквы. Отец привозил иногда из города книжку. Павлик брал ее и тут же бежал к своей приятельнице.
— Во как батя книжку купил! Почитай!..
Хотя книжки были для самых маленьких, но Юльке и самой было очень интересно — она читала и перечитывала их, а потом пересказывала Павлику своими словами. Это было еще интереснее, потому что девочка так увлекалась, что не замечала, как придумывала новые подробности, которых не было в книжке.
— А теперь давай буквы учить, — говорила она. — Я буду учительница, а ты ученик.
— Давай, — соглашался Павлик и впивался глазами в Юлькин палец, который медленно, с остановками, полз по строчкам.
— Это вот какая буква?
— «П».
— А это?
— «А».
И он выискивал буквы, пока из них удивительным образом не возникало слово «Павлик». Вторым же словом, которое он научился складывать, было «Юля». Так они прошли всю азбуку еще задолго до того, как мальчик пошел в школу.
Павлик часто проводил у соседей целые дни. Вместе с Юлькой они кормили поросенка, бегали на огород и прятались на сеновале. Юлька была худенькая, быстроглазая и смелая, как мальчишка. В сено она прыгала прямо головой. А когда, набегавшись, Юлька садилась за уроки, Павлик брал книжку и делал вид, что тоже учит уроки.
— Павлика домой не допросишься. Присушила парня, — шутила мать.
Дружба у них была крепкая и, казалось, на всю жизнь.
Но вдруг Юлька уехала. Уехала далеко и надолго.
Павлик еще никогда ни о ком не горевал, и это была первая разлука в его маленькой жизни. Он никак не мог понять, почему же Юлька не взяла его с собой, а вот так покинула его, легко и не спросясь. Погрустил он, погоревал да и забыл про Юльку. Так в жизни бывает: сперва тяжело, а потом проходит.
Шли годы. Из круглого, ушастого малыша Павлик превратился в худого, сильного мальчишку, на лице и на руках выступили веснушки, серые глаза стали озорные и опасные — в деревне среди ребят он слыл отчаянным драчуном.
Нежданно-негаданно вернулась в деревню Юлька. Первой сообщила об этом Павлику мать.
— Пошел бы навестил, — сказала она. — Только сперва лицо умой.
Но Павлик не пошел — постеснялся. Зато вскоре пришла сама Юлька. Она была какая-то другая и незнакомая: в голубом платье с цветочками, в туфлях на высоком каблучке, а косички, когда-то растрепанные и тонкие, теперь были собраны в светлую косу. Тугая, с мохнатым кончиком-метелочкой, коса лежала в ложбинке между лопатками, и вся она, Юлька, стала какая-то ладная, плотная, глаза взрослые и смелые, только ростом, как и раньше, не очень поднялась — выше Павлика всего на полголовы.
Юлька долго и молчаливо разглядывала мальчика, а потом легко и весело рассмеялась:
— На улице ни за что бы не узнала. Ну, здравствуй!
У Павлика зарделись уши. Он скосил глаза в сторону и, не глядя, сунул руку лодочкой, но тут же выдернул обратно, словно обжегся.
— Вот и поздоровкались! — усмехнулась Юлька. — Так-то встречаешь старых друзей? Да? А помнишь, как…
И вдруг, задумчиво глянув в окно, притянула к себе Павлика и показала в поле, туда, где за стогами тянулись кустарники, прятавшие Хворостянку — маленькую извилистую речку.
— Ой, посмотреть как хочется! Пойдем туда сходим, Павлик, а?
Вернулись они поздно, обойдя все любимые места. Они держались за руки, изредка поглядывая друг на друга. И от смущения Павлика не осталось и следа: снова друзья, как и раньше. Об одном он мечтал теперь: с кем-нибудь подраться, защищая Юльку. Только кто ее тронет? Сама сдачи даст!
Вскоре наступил учебный год. Павлик пошел в четвертый класс.
Прозвенел звонок, широко открылась дверь, и в класс вошел Антон Сергеевич, директор школы, а за ним, несмело остановившись в дверях, — Юлька. Она была в том же платье с цветочками, коса строгим и аккуратным венком лежала вокруг головы. Глаза ее с любопытством скользили по ребячьим лицам. Она увидела Павлика и слегка кивнула ему. Антон Сергеевич подождал, пока в классе стихло.
— Ваша старая учительница Клавдия Михайловна, как вы знаете, уехала в город, к сыну, ну, а теперь у вас будет Юлия… тоже Михайловна. — Антон Сергеевич улыбнулся и обнял ее за плечи, отчего вся она закраснелась.
Когда-то Юлька была его ученицей, а теперь вот сама должна учить ребят, — к этой мысли она еще, наверно, не успела привыкнуть.
— Пожалуйста, Юлия Михайловна, — сказал Антон Сергеевич и вышел из класса.
И осталась Юлька, Юлия Михайловна — странно и непривычно звучало это имя — наедине с классом.