И он, тяжело ворочаясь и кряхтя, уселся у самого входа, загородив своей широкой спиной все небольшое отверстие, в которое можно было пролезть только на четвереньках.
Немного погодя завозился Леня. Громко чихнув, он плаксиво протянул:
— Дайте мне одеяло. У меня все внутренности обледенели.
— Ползи ко мне, Леня, — сказал Савушкин.
Ответа не последовало.
Минуты через две мальчик осторожно спросил:
— А вы кто такой будете?
— Ты что это, парень? Не проснешься никак, что ли?— не то удивился, не то испугался Иван Савельевич.
На минуту наступило молчание. Но вот Леня облегченно вздохнул и радостно закричал:
— Иван Савельевич!.. А мне это во сне...
Он подполз к Савушкину и, дыша ему в лицо теплом, прошептал:
— Андрей тоже тут?
— Нет. Он спит.
— Спит? Я когда проснулся, рядом никого не было. Иван Савельевич схватил Леню за руку:
— Совсем ты, Ленька, заспался! Ну-ка, пошарь.
— Не верите?
— Пошарь, говорю!
Леня засопел и пополз на коленях вглубь шалаша. Набокова в шалаше и впрямь не оказалось.
— Вот тебе на! Происшествие! — встревожился Савушкин. — А я, скажу тебе, и не подумал ничего плохого. Думал, ветром куда-то доску откинуло.
Помолчав, он добавил:
— Сиди, Леонид, а я пойду. Поищу пойду.
— И я тоже! — попросился Леня. — Вы в одну сторону пойдете, а я — в другую.
— Куда тебе! Заплутаешься!
— Что я, маленький?
— Сиди, говорю. Я скоро вернусь, — жестко проговорил Савушкин и вылез из шалаша.
Иван Савельевич ходил по поляне и во весь голос кричал:
— Андре-ей! Андре-ей!
Иногда до Лени доносились только обрывки слов: «а-а... эй... де-е...»
А через некоторое время голос Ивана Савельевича и совсем потерялся в протяжных завываниях ветра.
«Ушел, — решил Леня и пополз к выходу. — Я тоже сейчас уйду искать Андрея».
Но едва мальчик выглянул из шалаша, как от реки подул такой холодный и сильный ветер, что все вокруг загудело, застонало. В кромешной мгле не было видно даже протянутой вперед руки.
«Может, лучше остаться в шалаше? — промелькнула робкая мысль. — Иван Савельевич наказывал никуда не ходить».
Минуту он колебался, потом, стиснув зубы, решительно вылез наружу и, осторожно обойдя шалаш, направился к осинкам.
Он шел как слепой, ощупью, вытягивая вперед то одну, то другую руку. И пока разыскивал тропинку, ведущую в луга, несколько раз натыкался на деревья.
«Выйду в луга и стану звать Андрея, — думал Леня.— И что такое случилось с Андреем? Куда он мог уйти ночью?»
Вдруг Лене почудилось, что он слышит шаги. Затаив дыхание и крепко сжав в кулаки руки, мальчик остановился. «Эх, электрический фонарик сейчас бы!.. И как я мог дома забыть фонарик? Здесь он мне так бы пригодился!»
Совсем близко хрустнула сломанная ветка. Кто-то и в самом деле приближался. «Кто же это? Иван Савельевич? Андрей? — У Лени страшно застучало сердце. — А если... а если это волки?»
Схватившись рукой за ствол молоденького деревца и готовый в любую секунду сломать его и кинуться на зверя, Леня закричал:
— Кто идет?
— Экий же ты упрямец! — раздался голос Савушкина. — Где ты тут, Ленька?
— Вы не нашли Андрея? — спросил Леня, кидаясь навстречу Савушкину.
— Будто ветром сдуло парня!.. Чуть светать начнет, опять надо идти искать. Сейчас ни зги не видно. По дороге в луга я на пенек наткнулся, упал, — прерывисто дыша, говорил Иван Савельевич.
Забравшись в шалаш, они долго сидели молча, прижавшись друг к другу и с тревогой думая о таинственном исчезновении Набокова.
— И куда все-таки делся Андрюша? — проговорил Леня, нарушая тягостное молчание.
— Ума не приложу! — вздохнул Савушкин.
Он напряженно прислушивался к завыванию ветра, все надеясь, что тракторист вот-вот подойдет к шалашу. Но Андрей не появлялся.
Перед рассветом Ивана Савельевича и Леню одолел сон, и они задремали. Было уже светло, когда Савушкин вдруг очнулся, словно от сильного толчка.
— Леня, вставай, — сказал он. — Заспались мы с тобой.
Мальчик поднял голову, огляделся:
— Рассвело уж! Как же это мы? А собирались рано... Андрей...
В это время у шалаша раздался хрипловатый насмешливый голос:
— Вставайте, лежебоки! Прохлаждаются, как на курорте!
Леня выглянул наружу и от изумления и радости высоко взмахнул руками.
— Андрюша! — закричал он и проворно вскочил на ноги.
С неловкой поспешностью вылез из шалаша и Савушкин.
— Где ты, шальной, пропадал? — проворчал Иван Савельевич и тут же заулыбался.
Набоков тоже улыбнулся, но смущенно, опустив глаза. Он снял шапку и, поводя ладонью по жестким спутанным волосам, виновато сказал:
— И не говорите! Действительно, получилось... Он помолчал и потом рассказал все, как было:
— Ночью проснулся и чувствую — спина озябла. Я спиной к стенке лежал. И показалось мне, что волк завывает. Прямо вот рядом. А потом царапаться стал. — Перехватив недоверчивый взгляд Савушкина, тракторист тряхнул большой головой и возбужденно крикнул: — Действительно слыхал! Так прямо и царапает когтями о прутья. Вытащил я нож, раскрыл его на всякий случай — и к выходу. Темнота страшная, конечно. А вот вижу — чернеет что-то невдалеке от меня. Я в ту сторону — волк от меня. Я остановлюсь — и он остановится...
— Волки к весне в горы с острова уходят, — сказал Иван Савельевич, перебивая Андрея. — Это тебе померещилось все.
Андрей прикурил от уголька папиросу и глубоко затянулся. Выпуская изо рта дым, он запрокинул голову, и на шее обозначился крупный острый кадык.
— Волк от меня, конечно, я — за ним, — продолжал он, даже не взглянув в сторону Савушкина. — То на дерево в темноте наткнусь, то на пенек. Хотел было обратно поворачивать. Хватит, думаю, отогнал зверя, теперь не вернется. Подумал это так, а сам как ахнусь куда-то вниз. В овраг какой-то упал. Пощупал вокруг — листья сухие. И тихо. Ветру никакого. Тепло даже будто.
Савушкин присел у костра и весело сощурился.
— Теперь все понятно, — проговорил он. — Зарылся наш Андрей в листья, как еж, и проспал себе до утра.
Леня засмеялся и, сверкая глазами, сказал трактористу:
— А мы тебя искать ходили ночью! Эх, ты! Набоков наклонился, бросил на угли хворосту и, словно не слыша обращенных к нему слов, продолжал рассказывать:
— Чуть светать стало — очнулся. Продрог до костей...
Он поднял посеревшее лицо и улыбнулся, обнажая крепкие белые зубы.
— Зато красоту какую я видел.
— Какую? — спросил мальчик.
— Гусей перелетных. В лугах, на озере.
— Как же ты их увидел?
— Из ложбинки когда я вылез, тишина везде. А со стороны озера гаганье доносится. Ну, я и пошел. К самому кустарнику подкрался. Как глянул на озеро, так и замер. Все озеро будто в снегу. А это гуси.
— Ты спугнул их?
— Они, видно, уж к перелету готовились. Чуткие очень. Хрустнул веточкой, а вожак тревогу поднял. Захлопали гуси белыми крыльями и подниматься стали...— Андрей замолчал. На лице у него долго еще оставалась светлая, немного мечтательная улыбка.
— А мне нынче такой сон приснился: будто мы ледокол построили, — некоторое время спустя проговорил Леня.— И на этом ледоколе на ту сторону отправились. А по Волге — сплошной лед. Только ледоколу самые большие льдины не страшны. Как надавит на льдину — вжиг! — и нет ее! Вжиг — и нет льдины!
— Ледокол, говоришь, построили? — сказал Савушкин. Вокруг его прозрачных серых глаз собрались морщины. — Ледокол? — еще раз повторил Савушкин и засмеялся.
Не удержался от улыбки и Набоков:
— А кто, Ленька, капитаном был?
Но мальчик не ответил. Лицо у него посерьезнело, губы плотно сжались.
Через минуту он обратился к Савушкину с вопросом.
— Иван Савельевич, а чем бревна будем связывать?
— Веревками.
— А где мы их возьмем?
— Я же тебе вчера говорил. Обдерем с молоденьких лип кожицу, скрутим ее — вот тебе и веревки!
— Ну, разве это веревки... — разочарованно протянул мальчик. — Они в момент порвутся.
Савушкин замотал головой:
— Нет, парень, не порвутся! Пожалуй, скажу тебе, ни в чем не уступят настоящим, пеньковым!
— А мы что же, пойдем или целый день будем разговорами заниматься? — нетерпеливо проговорил Набоков.
— Подожди. Надо вперед позавтракать, — сказал ему Савушкин.— Работка предстоит...
— Опять шиповник варить? — перебил Ивана Савельевича Набоков. — Да кто его хочет?
— А про витамины забыл? Ты же сам насоветовал: «С медицинской точки зрения полезная продукция!» Ничего, Андрей, как-нибудь... Крепись, одним словом. Скоро рыбу начнем ловить.
Иван Савельевич пристально посмотрел на низко плывущие клочковатые, рыхлые тучи.
— Перетаскай бересту в шалаш, — сказал он Лене; — Как бы дождь с середины дня не заморосил.
Леня не ошибся: в четверти километра от шалаша, на широкой песчаной косе, в кустах тальника нашли девятнадцать сосновых бревен.
Казалось, не только Леня, но и Набоков и Савушкин никогда в жизни не испытывали такого огромного душевного подъема. Каждое новое откопанное бревно они встречали шумным, веселым криком.
— Взгляните! Вы только как следует взгляните на них! — кричал тракторист, когда Иван Савельевич объявил «перекурку». — Это же не бревна, это ж произведения искусства!
— А ты садись, отдохни. Ну, чего шумишь, шальной? — сказал Иван Савельевич. — У нас впереди полным-полно всяких дел. А силы, само собой, беречь надо.
Андрей опустился рядом с Леней и Савушкиным, сидевшими на одном из бревен. Широко расставив ноги, он оперся ладонями о колени и, немного помолчав, обратился к Ивану Савельевичу:
— Теперь что же, пойдем лыко драть? А потом и корабль наш начнем сооружать?
Савушкин окинул взглядом прибрежную полосу песка с цепкими и живучими кустиками тальника и развел руками:
— Да разве можно на этом месте делать плот? Где ты его здесь укроешь от ледохода? Не сегодня, так завтра тут все затопит!
Леня так и привскочил.
— A как же быть, Иван Савельевич? — бледнея, проговорил он.
— А ты не пугайся, — засмеялся Савушкин. — Я уж и место для стоянки плота нашел. Совсем рядом, вон за тем выступом. — Он кивнул вправо.— Такая удобная заводь.
Набоков и Леня изъявили желание, немедленно осмотреть бухту.
Бухта оказалась удобной и тихой, хорошо защищенной от ветра высокими берегами.
— В этой заводи никакой опасности не будет плоту, — говорил Савушкин, посматривая на крутые берега. — К тому же и от поляны нашей — рукой подать. А бревна мы сюда перекатим по жердям. Притомимся малость, да другого выхода нет.
— Ничего, перетащим! — согласился Набоков. — Место тут действительно подходящее.
Леня вдруг дотронулся до руки тракториста и прошептал:
— Тише!.. Смотрите, смотрите на берег!
У самой кромки воды медленно и важно разгуливали две птицы.
— Грачи! — заулыбался. Савушкин.
— Ишь как вышагивают! — сказал Андрей.
Недели две назад они видели первых грачей, но вот сейчас, снова увидев этих желанных весенних гостей, внезапно испытали то теплое, радостное чувство, которое всегда появляется при встрече с приятелями.
Молча постояв несколько минут, они, тихо ступая, покинули бухту, часто оглядываясь на грачей и улыбаясь.
Набоков, шедший последним, приблизился к мальчику и проговорил ему на ухо:
— Ленька, подожди.
Когда тот замедлил шаг, тракторист покосился на Савушкина, продолжавшего шагать в сторону песчаной косы, и с напускной небрежностью спросил:
— Ты на меня сердишься?
— А за что?
— За вчерашнее... Так уж получилось... проглядел бревна...
— Ну что ты! — тоже негромко проговорил Леня, чувствуя, как у него жарким пламенем заполыхали щеки.— Знаешь, Андрюша, о чем я сейчас подумал?.. Сделаем сегодня плот, а завтра... А что, если завтра льду на Волге будет мало и мы правда поплывем?.. А то в воскресенье ребята в подшефный колхоз поедут радиоприемники устанавливать, а я... Мне тоже хочется!
— Непременно! Будет готов плот! И если льду мало останется, непременно отправимся, — уверенно сказал Набоков.
...Весь день прошел в напряженном труде. Перетаскав в бухту бревна, занялись заготовкой тальниковых прутьев и липких, шероховатых веревок, сплетенных из лыка.
К вечеру плот действительно был готов. Когда заканчивали последние работы, бухту начала заливать все прибывавшая вода.
— К утру, пожалуй, и до плота доберется, — заметил Савушкин.
Набоков взобрался на плот и прошелся по скользким, пахнущим смолой бревнам. По его вискам и подбородку сбегали теплые струйки, но тракторист даже не подумал поднять набрякшую свинцовой тяжестью руку и смахнуть с лица пот.
— А не рассыплется он у нас, Иван Савельевич? А?— обратился Набоков к Савушкину. — Выплывем на середину Волги, а прутья и самодельные веревки возьмут да и порвутся. Вот будет история!
— Не беспокойся, — сказал Савушкин. — Хоть до Каспия плыви, ничего не случится.
Тракторист посмотрел на Волгу, на огромные льдины, проплывающие мимо, и с тоской проговорил:
— И когда им конец наступит? Четвертые сутки валом валят!
Савушкин устало опустился на край бревна и снял шапку:
— Волга, Андрей, это тебе не Уса какая-нибудь, а всем рекам река! Понимать надо. Иная льдина, может, знаешь, откуда плывет? Из-под города Ярославля или еще дальше... Давайте-ка на прикол поставим плот. Уж теперь, ребята, недолго ждать...
Вернувшись к шалашу, они сели отдыхать у обрыва.
В наползавших на землю густых, темных сумерках каким-то далеким манящим огоньком светилась, то разгораясь, то тускнея, папироса Набокова.
Первым нарушил тягостную тишину тракторист.
— Эти бревнышки не скоро забудешь! — медленно проговорил он.
— Зато, скажу вам, такой получился плот!.. — заявил Савушкин.
У Андрея запрыгала во рту папироса:
— Так хочется скорее домой! У меня теперь в МТС ребята прямо с ума, наверно, сходят! «Неужели, скажут, этот Андрейка никак не может перебраться через Волгу? Весна-то не ждет! А он, скажут...» — Набоков посмотрел на небо и, перебивая себя, заговорил о другом: — Всё боялись, как бы днем дождь не пошел, а его и не было. А сейчас, взгляните-ка, звезды!
Савушкин тоже запрокинул голову. Высоко в небе мерцали большие яркие звезды. В мерцании звезд особенно явственно были заметны переливы голубовато-синих и красно-алых огоньков.
— А дождь все-таки будет, — раздумчиво проговорил Иван Савельевич. — Не сегодня — так дня через два-три, но обязательно. Вон они как играют, звездочки-то! Это всегда к дождю.
А Леня возился у костра. Он то совал в огонь тонкие сухие прутики, то дул на медленно занимавшееся пламя.
— След дузаа птя, — еле шевеля губами, почти беззвучно повторял он. — След дузаа птя... А что, если «след» — это «следопыт»?
Неожиданно его пронзила радостная мысль: «Так оно и есть! Следопыт Дерсу Узала! Ну да, храбрый и отважный Дерсу Узала! Знаменитый следопыт, герой чудесной книги Арсеньева. И как раньше я об этом не догадался! А «птя» — это просто «Петя». Сын или внук бакенщика. Он читал когда-то в домике на Середыше книгу Арсеньева, а потом взял и вырезал на столе: «След. Д. Узала. Петя»...»
— Отгадал, отгадал! — закричал Леня.
— О чем это ты, Ленька? — спросил Савушкин, подходя к мальчику.
Радостно возбужденный, Леня повернулся к Савушкину и опять закричал:
— Иван Савельевич, я ведь отгадал! Правда, отгадал надпись!
— Какую надпись?
— На доске!.. На доске от крышки стола, которую вы принесли из домика бакенщика.
Он бросился к шалашу и сейчас же вернулся, неся перед собой доску.
— Вот смотрите!.. Видите?
Над доской склонились Савушкин и Набоков.
— Что-то никак не разберу, — проговорил Савушкин и потер рукой глаза. — Ну-ка, поближе к огню.