— Воздушную заслонку прикрой.
— Какую?
— Вот кнопка.
Батон нажал на кнопку одной рукой и дернул изо всех сил. Мотор откинулся в лодку и встал на стопор. Винт вылез из воды. Эти моторы так устроены, чтобы откидываться. Если за камень заденет, то винт останется целым.
— Что-то он сам не крутится, — говорит Иван Сергеевич. — Ну, а был бы ты далеко от берега. Да волна… Уже три раза бы перевернулся.
— Потому что мотор у вас такой, — тут три руки нужно, а две не хватает.
Иван Сергеевич подгреб к берегу.
— Кто еще хочет? Желудев?
— Я не умею, — отвечает Илларион.
— Мурашов?
— Можно, — говорю я.
Сел я в лодку. Отгреблись немного. Иван Сергеевич поставил лодку к берегу носом и смотрит на меня.
— Заводи.
Но эти хитрости у нас не проходят. На берег я не полезу.
— Разверните лодку, — говорю я.
— А зачем ее разворачивать? Заводи на холостых, потом вывернешь.
— Тоже можно, — говорю я и не подаю вида, что не сообразил сразу.
Я снял мотор со стопора, опустил винт в воду, еще раз подкачал бензин. Потом уперся в мотор левой рукой, нажал большим пальцем кнопку. На Ивана Сергеевича не смотрю, знаю, что все делаю правильно.
Дернул.
Мотор взвыл, будто его режут.
Я сбросил обороты до самых малых, включил передний ход и вывернул мотор насколько можно вбок. Мы развернулись почти на месте. Носом я нацелился на гряду, у которой мы раньше стояли, и стал понемногу прибавлять обороты.
Сначала дюралька как будто присела, но потом стала понемногу выходить на поверхность. Я дал полный газ, и мы понеслись. Лодка скользила по самому верху, нос поднялся над водой, и брызги разлетались где-то уже от самой середины; они падали далеко за кормой, там, где расходились усы пены. Мне казалось, что мы летим. Мне хотелось смеяться, но я сжал губы и внимательно смотрел вперед.
Камни приближались так быстро, будто их бросили нам навстречу. Я начал плавный разворот. Лодка накренилась и понеслась вдоль гряды.
— Ближе нельзя! — крикнул Иван Сергеевич. — Сбавь обороты!
— Пожалуйста!
Гряду я обошел на средних, а потом опять дал полный газ. Мы перли прямо на берег. Так подходят к причалу гонщики, я не раз их видел по телевизору. Иван Сергеевич смотрел вперед и ко мне не поворачивался. До берега оставалось метров сто, но я не сбавлял скорости. Иван Сергеевич, не оглядываясь, протянул руку к рукоятке газа. И в ту же секунду я полностью сбросил газ. Лодка сразу осела, затормозилась и тихо подошла к берегу.
Это был высший класс!
— Мураш, ты даешь! — заорал Батон.
— Вот это было красиво! — сказал Илларион, и я подумал, что он все-таки парень ничего.
Наташка стояла открыв рот. Она думала, наверное, что я сейчас чуть в берег не врезался.
— Красиво… — согласился Иван Сергеевич. — Даже слишком. А почему тебя к камням потянуло? Разве чистой воды мало?
— Потому что там управлять надо, а не просто за ручку держаться.
— А если бы…
— А «бы»-то не было, — ответил я.
— А это, Мурашов, один раз в жизни бывает, — сказал Иван Сергеевич. — Ты знаешь, есть три стадии в жизни рулевого. Первая — он ничего не умеет и всего боится. Вторая — он кое-что умеет и ничего не боится. Третья — он умеет все, но управляет осторожно. Почти все аварии случаются во второй стадии. Ты в ней как раз и находишься. Но я думаю, со временем из тебя рулевой получится.
— Со временем… — сказал я. — С каким временем? Со временем нам все обещают. Я ведь сейчас живу, а не в будущем. А сейчас нам не то что мотор, лодку не доверяют.
— У вас же есть лодка.
— Это пока. А начнется всякое там сено, или грибы, или ягоды, или охота… Тогда лодки не увидишь.
— Да… — сказал Иван Сергеевич. — С родителями, конечно, не поспоришь.
— Почему? — возразил я. — Спорить можно. Только бесполезно.
— И это верно, — согласился Иван Сергеевич. — А жалко… Не у всех есть море. Между прочим, камышовские вас опять вызывают.
— В футбол, что ли?
— Нет. По гребле. Говорят — на километр сто метров фору дают.
— Нам?! — заорал Батон. — А мы им — банок!
Я смотрю на директора и думаю — опять он хитрит. Нам говорит про камышовских, а им, наверное, про нас сказал, что мы их вызываем.
Он видит, что я на него так смотрю, сразу сообразил.
— Нет, Мурашов, на этот раз не так. Камышовские все хоккей позабыть не могут. Я слышал, как они совещались. Насчет силы физической они не спорят — вы сильнее. Хоккей — тоже ясно. В футбол им команду не собрать. А вот по гребле они не сомневаются: сто метров фору на километр.
— Это еще неизвестно, — сказал Колька.
Директор посмотрел почему-то на меня и спросил:
— Может быть, и в самом деле неизвестно, Мурашов?
— У них — лодки, — сказал я, — а у нас — бревна, только что не тонут, а хода нет никакого.
— Это дело поправимое. Идемте.
— Куда?
— Ко мне. Есть один разговор.
КАТАМАРАН
Дома у директора мне понравилось, потому что там было пусто.
У нас, пока вокруг стола обойдешь, сто раз зацепишься: то за тумбочку с зеркалом, то за горку с чашками и бокалами, то за телевизор или приемник, то за стулья.
У директора были только лавка, два стула, стол, кровать — все еще, наверное, от старого хозяина осталось. Новые были только полки с книгами — во всю стену, как в библиотеке. А на других стенах висели карты и фотографии. На всех фотографиях была снята одна женщина, но по-разному: и просто так, и верхом на коне, и около вертолета, и возле костра с чашкой и ложкой в руках.
Иван Сергеевич придвинул к столу лавку и велел нам сесть.
— Так вот, насчет лодок… — сказал он. — Я-то здесь человек новый и ничем вам помочь не могу. Но есть один знакомый…
Директор замолчал и посмотрел на Батона; знал, что Батон первым рот раскроет.
— Какой знакомый? — спросил Батон.
— Вы его тоже знаете.
— А кто? — быстро спросил Батон.
Мы засмеялись: такой уж вид был у Батона, будто умрет он, если не узнает раньше всех.
— Ну, чего, чего? — уставился на нас Батон. — Опять «секрет», да?
— Сейчас он должен прийти, — сказал Иван Сергеевич.
— Ну а кто, Иван Сергеевич, ну, кто? — заныл Батон.
— Зовут его Алексей Степанович, — сказал директор.
Батон задумался.
— Не знаю такого, — сказал он.
— А вы? — спросил директор.
Мы тоже не знали.
На крыльце кто-то затопал, рванул дверь, и в дом ввалился Леха.
— Привет! — сказал он.
— Принес? — спросил Иван Сергеевич.
— Нашел, — сказал Леха.
— Ну, показывай.
Леха достал из кармана лист бумаги, сложенный в несколько раз, и развернул его на столе.
Мы увидели цветной плакат: по синей воде плыл белый катер; чудной какой-то катер, сделанный из двух лодок, а между лодками — площадка, а на ней — каюта с круглыми иллюминаторами.
На носу одной лодки стояла девушка и, прикрыв глаза ладонью, смотрела вперед. Девушка была похожа на Наташу.
На корме другой лодки, свесив ноги за борт, сидел парень; на меня он был непохож.
— Законная лодка, — сказал Батон. — Заграничная, да?
— Я такую видел в киножурнале, — сказал Илларион. — Это катамаран[7].
— Крейсерский катамаран, — сказал директор. — Ходит на моторе и под парусом. Держит волну шесть — семь баллов. Очень остойчив. Принимает на борт восемь — десять человек, а ребят — человек пятнадцать.
— Каких ребят? — спросил я.
— Разных. Например, таких, как ты.
— А где он есть, этот катамаран?
— Пока нигде. Но он может быть.
— У нас?
— У вас.
— Купите? — спросил Батон. — А когда, Иван Сергеевич?
— Вам бы только покупать, — сказал Леха. — Сами сделаете.
— А из чего? — спросил я.
— Надо мозгами пошевелить.
— А за сколько примерно его сделать можно?
— Годика полтора повкалываем.
— Через год мы уже школу кончим, — протянул Батон.
— Не кончите, об этом я позабочусь, — сказал Иван Сергеевич.
— Двоек наставите? — спросил Батон.
— Десятилетка у нас будет.
— А если я после восьмого уйду? — спросил Батон.
— А если тебя капитаном назначат? — спросил директор.
— Ладно, — согласился Батон. — Тогда давайте. Только вы не назначите.
— А назначать не я буду, это уж вы сами. Ваш флот, вы и хозяева.
— Какой флот? — спросил я.
— Ну, как же! Катамаран, «казанка» с мотором, три гребные лодки, одна парусная, плот для морского боя… Разве это не флот?
Директор смотрит на нас, видит, что мы сидим как очумелые. Я хоть и давно знаю, что он чудной, и то удивился.
— «Казанку» мы тоже сделаем?
— Она уже есть, — сказал Иван Сергеевич, — если, конечно, вы меня примете.
— И рулить дадите? — спросил Батон.
— Ну, конечно.
— Когда научишься, — сказал Леха.
— Это само собой разумеется, — сказал директор. — Каждый должен пройти курсы и получить права рулевого. Это обязательно для всех членов нашего морского клуба.
— Какого клуба? — спросил я.
— Который будет, — сказал директор. — Вот смотрите… — Директор взял лист бумаги и начал чертить. — Где-то, примерно так, располагается причал. Так — наблюдательный пост и вышка. Тут сарайчик для инструмента, материала, оборудования и прочего. Вот только где выбрать место для лагеря?
— Какого лагеря? — снова не утерпел я.
— Палаточного, постоянного лагеря, который будет стоять рядом с причалом, — сказал директор. — Что с тобой, Мурашов, сегодня? Лагерь этот с постоянным дежурным, или, точнее, вахтой. Он будет нашей базой и штабом. Отсюда мы будем ходить в походы.
Тут я спросил уже нарочно:
— В какие походы?
— А это вы его спросите, — Иван Сергеевич кивнул на Леху. — Он здешние места лучше меня знает. Так, Алексей Степанович?
Батон захихикал.
— Ты чего, Мелков?
— А я не знал, что он Алексей Степанович. Я думал, он — Леха.
— Ну что ж, — сказал Иван Сергеевич, — а меня тогда зови просто — Ваня.
Мы захохотали. Один Леха не засмеялся.
— Иван Сергеевич, — сказал он, — а мне начальник характеристику плохую написал — чтобы я, значит, не уходил. А шефский договор, — тут Леха заулыбался, — он позавчера подписал.
— Ну и ладно, — сказал Иван Сергеевич. — Мы ведь с тобой будем работать, а не с характеристикой. Давайте лучше подумаем, где палатки поставить.
— Чего ставить? — спросил я. — Палаток-то нет.
Иван Сергеевич положил карандаш на стол и почесал подбородок.
— Виноват, — сказал он, — кажется, я немного увлекся. Палаток действительно пока нет.
Я сижу и чувствую, что голова у меня начинает гудеть. Развесил я уши насчет катамаранов, лодок и морского клуба. У нас же не только палаток, у нас пока ничего нет. Конечно, свои палаточки на берегу иметь неплохо, но на дороге ведь они не валяются.
А Иван Сергеевич опять:
— Неужели мы с вами ничего не придумаем? Смешно говорить, из-за каких-то палаток все дело стало.
И вдруг Наташка говорит:
— Иван Сергеевич, а сколько они стоят?
— По сорок три рубля.
— У нас же деньги заработаны, вы сами говорили.
— Насчет этих денег я не знаю, — нахмурился директор. — Деньги ваши, но, может, не все согласны их на палатки тратить.
— За девочек я ручаюсь, — сказала Наташка.
— А за нас и ручаться не надо, — сказал я. — И так ясно.
— Ну, а я за директора совхоза ручаюсь, — сказал Иван Сергеевич. — Это вы хорошо придумали, как деньги истратить. Вот только с лодками у нас пока дело неважное. Лодки надо иметь свои, чтобы вы могли брать их в любое время. А вот где мы их достанем, мне пока неизвестно.
— Лодки можно сделать, — сказал Колька.
— Думаешь, справимся? — засомневался директор.
Я сидел и видел, что директор наш опять начинает чудить. Только что уговаривал строить этот катамаран, а теперь сомневается насчет лодок. Или он забывает, что минуту назад говорил?
— Тогда как же мы с катамараном справимся? — спросил я.
Директор засмеялся.
— А Мурашов прав. Какой может быть катамаран, если мы лодки не осилим. Тем более что столярное дело у вас всегда было на высоте. Вот если бы Евдокимыча уговорить, чтобы он руководить взялся… Ну, это я беру на себя. Теперь как будто все ясно. Осталось только название придумать нашему клубу.
— Чего называть, если еще нет ничего, — сказал я.
— Мурашову всегда все нужно испортить, — сказала Наташка. — Неправда, что ничего нет. У нас уже есть мечта. Давайте так и назовем — «Мечта».
— Вот ты и плавай на мечте, — сказал я, — а я лучше буду на лодке плавать.
Илларион — лучший друг и любимец девчонок — вступился, конечно, за Наташку.
— Название неплохое, — сказал он. — А можно еще «Альбатрос». Это такая морская птица.
Батон заерзал на лавке и захихикал.
— Ты что скажешь, Мелков? — спросил Иван Сергеевич.
— Лучше всего назвать «Евдокимыч», — ответил Батон. — Тогда Евдокимыч нам все сделает за неделю. Вы знаете, сколько он лодок построил?
— Да ты у нас дипломат, — усмехнулся Иван Сергеевич. — А ты, Стукалов, что скажешь?
— Можно «Мечта», — сказал Колька.
Я посмотрел на Кольку и засмеялся безжалостным смехом.
— Ты что, Мурашов? — спросил Иван Сергеевич.
— Он знает — что.
И тут я увидел, что Колька краснеет. Раньше я никогда такого не замечал, а может, он краснеть научился только в этом году. Щеки и шея у него стали будто их свеклой натерли.
— Мурашов, — сказал Иван Сергеевич. — Между прочим, твоего предложения никто пока не слышал.
— Тут и думать нечего — «Катамаран»!
Это у меня само вырвалось, потому что я случайно взглянул на плакат и еще раз подумал, что девушка жутко похожа на Наташу.
— Не так и плохо, — согласился Иван Сергеевич. — Давайте сделаем это слово паролем. Все приказы и поручения под паролем «катамаран» выполняются безоговорочно и в первую очередь. Согласны?
— Гут, — сказал Батон. — Зер гут[8], Иван Сергеевич.
Директор засмеялся.
— А тройка, Мелков, у тебя все равно условная. Давайте, морячки, в честь такого события уху сварим из ваших окуней. Идет?
— Зер-зер гут! — заорал Батон.
— Тогда — за дело. Желудев — за водой, Стукалов — лук чистить, Кудрова — картошку, я плиту затоплю, а Мурашов рыбу выпотрошит.
— Иван Сергеевич, не люблю я потрошить, — сказал я. — Давайте я что-нибудь другое сделаю.
— Катамаран! — отозвался директор.
— Ну и пожалуйста, — сказал я и пошел за рыбой.
Рыба висела на заборе в подсачке. Возле нее уже собрались кошки со всего поселка. Они терлись о забор, выгибали спины и мурлыкали.
Я шуганул кошек, вывалил рыбу на траву и крикнул:
— Иван Сергеевич, где кастрюля?
— Возьми на кухне.
— Катамаран! — заорал я.
И через полминуты сам директор нашей школы принес мне кастрюлю.
А ЗАЧЕМ МНЕ ЭТА ЛЮБОВЬ?
Иван Сергеевич посоветовал нам про клуб помалкивать и вообще держать все в секрете. Я спросил его: — А зачем?
— Чтобы побольше ребят собрать.
— Если они знать не будут, так и не придут, — сказал я.
— Все как раз наоборот, Мурашов.
И точно. Когда у нас около школы объявление висело про кружок баянистов, то ни один человек не пришел записываться. А сейчас без всякого объявления нас только и спрашивали: — Какой там у вас еще клуб?
— Вы чего строить собираетесь?
— Правда, что вы с аквалангом будете плавать?
И всякие другие глупости. Но точно никто ничего не знал.
На эти вопросы я только рычал:
— Катамар-р-ран!
Батон хихикал, и по его виду было понятно, что он что-то знает.
Колька, как всегда, молчал.
Но все-таки мне не понятно, откуда они узнали. Могла, конечно, Наташка распустить язык, а мог и Илларион рассказать девчонкам.
Нашим девчонкам Илларион все больше нравился. Наверное у них уже очередь установилась, чтобы с ним поговорить. Одна только Наташка фыркала и говорила, что он противный. И все почему-то мне про это сообщала. А мне все равно, кто там ей нравится или не нравится. Я сказал: — У тебя все противные, потому что ты сама вредная.