— Но ведь и я бью птицу на лету! — вскричал он, подбежав к Жозефу. — Ты можешь быть спокоен, дядя Жозеф: я не выпущу зря ни одной пули.
— Молчи, Шарло! Мы с тобой уже договорились, и баста!
Но на этот раз Кри-Кри был решителен и настойчив.
— Почему ты мне не доверяешь? — спросил он с дрожью в голосе. — Если не хочешь взять меня в свой отряд, позволь мне пойти в батальон школьников, куда уже вступил Гастон Клер.
— В самом деле, гражданин Бантар, — поддержал мальчика Лимож, — почему вы отказываете молодому коммунару в том, на что имеет право каждый, кто ненавидит врагов рабочего Парижа? — И, увидев, что взволнованный Бантар приблизился к мальчику и обнял его за плечи, Лимож добавил: — Дайте Кри-Кри шаспо и, прошу вас, поставьте его рядом со мной.
Лимож не понимал, почему упорствует Жозеф. Бантара можно было встретить в самых опасных местах, а мальчика между тем он старался удержать вдали от опасности.
Бантар вдруг заколебался. Он даже казался растерянным, чего никак нельзя было ожидать от этого решительного человека. Однако, быстро овладев собой, Жозеф произнёс мягко:
— Всё обойдётся, ты увидишь… Не сердись на меня, сынок! Наш уговор должен остаться в силе: ты возьмёшь ружьё, когда я выйду из строя. — Обняв мальчика за плечи, он добавил: — Пойдём-ка, я объясню тебе то, что, в сущности, должен был сказать раньше.
Отойдя недалеко от баррикады, они сели на скамью. Бантар молча набил табаком трубку, раскурил её и сказал:
— Видишь ли, Шарло, во всём Париже, а может быть, и во всей Франции осталось нас только два Бантара: ты да я. Это ещё не последний бой за освобождение трудящихся. Мы будем драться с версальцами, пока не откажутся служить руки. Смерть каждого защитника Коммуны отзывается в сердцах и умах угнетённых всего мира, пробуждает в них гнев и ненависть к палачам и поднимает их на борьбу. Понимаешь ты меня, Шарло?
— Я всё понял, — ответил Кри-Кри, глядя в упор на Жозефа. — Но одного всё-таки не понимаю: почему ты меня не пускаешь сражаться за Коммуну?
Жозеф улыбнулся:
— Потому что хороший полководец должен позаботиться о резервах, которые понадобятся в решительный час борьбы. Сорок лет назад я переживал те же чувства, какие волнуют теперь тебя. Отец не взял меня с собой, когда ушёл драться на баррикады. Умирая, он сказал мне и брату Жану, твоему покойному отцу: «Ещё не один раз придётся рабочим браться за ружьё, чтобы сбросить со своей шеи вампиров-капиталистов. Мой отец брал Бастилию, я свергал Луи-Филиппа,[62] а вам придётся свергнуть Наполеона Третьего. Я хочу, чтобы имя Бантара упоминалось в истории всех революций». Так вот, Шарло, я хочу того же, о чём мечтал и мой отец, твой дедушка… Я хочу, чтобы в предстоящем и, я уверен, последнем, победном бою ты представлял род Бантаров.
Слова дяди Жозефа глубоко взволновали Кри-Кри. Ещё яснее стал для него смысл борьбы, очевидцем которой он был. Его и радовала и смущала ответственность, какую возлагал на него Жозеф.
Как бы отвечая на мысли племянника, Жозеф сказал, мягко улыбаясь:
— Бывают такие минуты, когда человек за один день становится старше, мудрее на целых десять лет. Так и ты, Шарло…
Жозеф хотел что-то ещё сказать, но замолк, услышав позади себя женский голос:
— Гражданин депутат!
К Бантару приближалась молодая женщина. Она шла нерешительно, будто раздумывая, можно ли ей подойти. Робко, но всё же довольно настойчиво она заявила:
— Я сделала для вас работу, а платы, о которой со мной договорились, не получила.
— Какую работу вы сделали для Коммуны? — В вопросе Бантара слышалось удивление.
— Подшила триста повязок, — ответила женщина.
— Какие повязки?
— Какие? Да трёхцветные! — удивилась, в свою очередь, женщина. — Трёхцветные, чтобы нашивать на рукава.
— От кого вы получили заказ? — живо спросил Бантар.
— Да от мадам Легро. А когда я пришла к ней за деньгами, она и говорит, что сама ещё не получила денег от Коммуны.
— Как вас зовут, гражданка? — спросил Бантар.
— Меня? Жанна Маду. Я швея, живу на улице Рошешуар, весь квартал меня знает.
— Вы даже не подозреваете, Жанна, какая бессовестная обманщица ваша мадам Легро! Отправляйтесь сейчас же с моим племянником Шарло, он вам поможет. Не беспокойтесь, Коммуна вас не обидит!
Бантар быстро вытащил из кармана записную книжку, поставил ногу на тумбу, положил книжку на колено и набросал несколько слов.
В записке, которую он молча протянул Кри-Кри, предлагая ему прочесть, было написано:
Кри-Кри ещё раньше слышал о брассардье — тайных врагах Коммуны. Они исподволь заготовляли трёхцветные повязки, чтобы приколоть их к рукаву, когда версальские войска захватят Париж: это давало версальцам возможность сразу отличить своих от сочувствующих Коммуне.
Записка явилась для Кри-Кри приятной неожиданностью. Наконец-то дядя Жозеф доверил ему важное дело!
Глава четырнадцатая
Версальские шпионы
Люсьен Капораль поклялся защищать баррикаду на улице Рампонно до последней капли крови и тут же поторопился сообщить врагам Коммуны о плане Жозефа Бантара.
Анрио прогуливался по Бельвильскому бульвару, когда появился Люсьен. Они непринуждённо поздоровались и присели на скамейку.
Люсьен рассказал всё, что успел узнать о намерениях коммунаров и о силах федератов на отдельных укреплениях.
— По-моему, — закончил он, — падение Монмартра — дело ближайших часов.
— Вы не думаете, что после потери холмов сопротивление бунтовщиков быстро пойдёт на убыль? — спросил Анрио.
— Нет, на это рассчитывать нельзя. Напротив, неудачи первых боёв за улицы Парижа вызвали у коммунаров ещё большую решимость бороться до конца. Ненависть к войскам Версаля вспыхнула в них с новой силой.
Анрио в недоумении повёл плечами:
— Так-то оно так! Но, признаюсь, я плохо понимаю, что же толкает инсургентов на верную смерть? Вчера ещё они могли заблуждаться, но сегодня-то каждому ясно, что Коммуне осталось жить два-три дня. На что же они надеются?
— Представьте себе, что вы были всю жизнь прикованы к своей тачке, как раб; вдруг цепь оборвалась, и вы очутились на воле… Два месяца вы дышали освежающим воздухом свободы, не знали больше плети погонщика. Могли бы вы после этого снова надеть лямку и стать рабом, неразлучным с тачкой? Думаю, что вы предпочли бы смерть…
— Сравнение неудачно. Нельзя смешивать ощущения человека из высших слоёв общества с чувствами какого-нибудь переплётчика, кому история предопределила низшее положение. Только отдельные личности из этой породы людей могут взлетать до нашей сферы, но ведь исключения лишь подтверждают правило.
— Завидую вам, Анрио, — угрюмо ответил Капораль. — Мы оба цепляемся за своё благополучие, которым обязаны неравенству в современном обществе. Но вы считаете это неравенство вечным законом природы, дающим вам право пользоваться преимуществами. Я же полагаю, что такая несправедливость продолжаться долго не может и нам в конце концов не уйти от расплаты…
— Вы опять за своё!.. Удивляюсь, как ваша пылкая невеста выносит эти вечные колебания и сомнения.
— Я иногда бываю гадок себе самому. Кажется, и Мадлен начинает терять веру в меня…
— У вас появились какие-нибудь опасения?
— Ничего определённого нет, но всё чаще и чаще я ловлю устремлённый на меня испытующий взгляд Мадлен… Нам надо с вами пореже встречаться.
— Но я должен быть уверен, что вы останетесь тверды до конца. Правда, последними своими действиями вы доказали, что покончили со всеми колебаниями. И всё же, как только дело касается Мадлен Рок и её друга Бантара, решимость снова вас покидает..
— Своя рубашка ближе к телу. Если понадобится, я ни перед чем не остановлюсь.
— Вот я и опасаюсь, как бы вы не поторопились отделаться от Бантара раньше времени…
— Силы коммунаров ничтожны. Не понимаю, почему Версаль так тянет с развязкой, — попытался Люсьен перевести разговор на другую тему.
— Быстрый разгром невыгоден Тьеру, — объяснил Анрио. — Чем длительнее будет агония Коммуны, тем больше прольётся крови и тем дольше рабочие не смогут снова поднять голову. Помните: дело сейчас не в захвате баррикад. Коммунары всё равно долго не продержатся. Сейчас важнее всего, чтобы никто из вожаков не успел скрыться. Не забывайте, однако, что Бантара надо доставить в Версаль живым.
— Да объясните мне, почему это вдруг Тьер заботится о жизни члена Коммуны?
— Разве я вам не говорил?
— Ни разу.
— Какая оплошность с моей стороны! Ведь это Бантар опубликовал в «Правительственной газете» нашумевший документ, относящийся ко времени осады Парижа прусскими войсками. Вот откуда стало известно, что с некоторых фортов артиллерия палила с таким расчётом, чтобы снаряды перелетали за линию пруссаков или не долетали до них. У Бантара имеются ещё материалы, разоблачающие тайный сговор Жюля Фавра и Бисмарка. Разоблачение этих закулисных сделок крайне нежелательно для версальского правительства.
— И вы думаете, что можно заставить Бантара выдать эти документы? Вздор! Никакими мучениями вы не вынудите его на измену делу, которому он посвятил всю свою жизнь.
— Ну, уж это не наша забота. Нам приказано доставить его живым, и мы должны это сделать… К тому же нельзя ни за кого поручиться… Всяко бывает. Давно ли вы сами клялись в верности социализму и вместе с Бантаром призывали к свержению монархии!
Люсьен не нашёлся, что ответить, и промолчал.
— Что ж! — продолжал насмешливо Анрио. — Время и показало, каким клятвам какая цена! Ни за кого нельзя ручаться, Капораль. — Свободный выезд за границу и миллион франков на дорогу — этим не пренебрегают.
— Если бы вы знали Бантара, как я…
— Ну, стоит ли спорить? Будущее покажет, кто прав. Завтра в течение дня к вам на баррикаду явятся пятнадцать — двадцать «добровольцев». О них я вам уже говорил. Выясните точно планы Бантара: много ли людей он рассчитывает поставить на свою баррикаду, откуда собирается подвезти пушки и сколько. Я должен ещё раз повторить…
— Я хорошо всё усвоил, — мрачно перебил его Люсьен. — Завтра, в семь утра, у Трёх Каштанов на Страсбургском бульваре, мы обо всём договоримся.
Глава пятнадцатая
У трёх каштанов
Утро было ясное, солнечное и прохладное. Такие утра бывают только в Париже: вдруг спадает предутренняя пелена, окутывающая город, и взорам сразу открываются его высокие строения и церкви, узкие улички, старенькие, будто вросшие в землю жилые дома и домишки.
Всего два километра отделяли «Весёлый сверчок» от Страсбургского бульвара. Три Каштана были излюбленным местом Кри-Кри. Он шёл чётким, военным шагом, не отставая от федератов, которые спешили на смену бодрствовавшим ночью бойцам. В стороне слышались равномерные удары ломов и кирок: это возводились новые баррикады. Где-то ухало орудие.
Проходя по бульвару, Кри-Кри увидел в витрине парикмахерской огромное зеркало. Пуля пробила стекло прямо посредине, и от дыры расходились лучики во все стороны. Однако уцелевшая часть зеркала была настолько велика, что Кри-Кри увидел себя всего, с головы до ног. Едва ли не впервые ему бросилось в глаза его сходство с дядей Жозефом: тот же прямой нос, те же чёрные волосы и тёмные живые глаза, в которых порой загорались лукавые искорки.
Приосанившись и подняв плечи, Шарло Бантар зашагал дальше, подражая грузной поступи Жозефа Бантара.
К Трём Каштанам Кри-Кри пришёл первый. Вопреки свойственной Мари аккуратности, она на этот раз опаздывала. На стволе высокого дерева мальчик заметил афишу и остановился, чтобы её прочесть.
Это было обращение Коммуны к сельским рабочим. Дожди размыли печать, в некоторых местах бумага прорвалась, но Кри-Кри всё же разобрал:
«Париж хочет земли для крестьян, средств производства — для рабочих, работы — для всех. Плоды земли — тем, кто её возделывает. Да не будет больше ни слишком богатых, ни слишком бедных! Да не будет более ни работы без отдыха, ни отдыха без работы! Что бы ни случилось, помните: революции будут длиться до тех пор, пока не будет дана земля — крестьянам, орудия — рабочим, работа — всем».
Последние слова Кри-Кри произнёс вслух, нараспев: «Работа — все-е-ем, все-е-ем, всем!» — и начал насвистывать мотив любимой парижской песни, которую исполняла артистка Розалия Борда в Тюильри.
Как бы в ответ, почти тотчас девичий голос из-за высокого кустарника подхватил мелодию и пропел:
Есть в городе французском старом
Стальное племя. Но легла
Печная гарь густым загаром
На мускулистые тела.
Такой родится на рогоже,
Как роскошь — доски чердаков…
Вот чернь! Ну что же,
И я таков!
Кри-Кри узнал голос Мари, а через минуту в аллее показалась и она со своей корзинкой.
— Я опоздала, но не моя тут вина, — поторопилась она оправдаться. — Пришлось обходить кругом. Через улицу Рапп невозможно пробраться, она уже занята версальцами. — Мари смущённо улыбнулась: — Стыдно признаться, но я никак не могу привыкнуть к стрельбе и не по всем улицам решаюсь проходить. Меня зависть берёт, когда я гляжу на некоторых. Им хоть бы что!.. Прохожу я вчера через площадь Шато д’О, тороплюсь, потому что осколки бомб то и дело щёлкают о мостовую. Гляжу — тут же на тротуаре, в кафе, под навесом, сидит девушка и преспокойно пьёт кофе. Смотрит она на меня, смеётся и кричит: «Иди сюда, девочка! Здесь под зонтиком безопасно». Только она это сказала, как вдруг осколок попал в её чашку, и по белой юбке растеклось огромное тёмное пятно. Я так и присела. И страшно мне стало и жалко девушку — уж очень красивое на ней было платье. А она хохочет и кричит мне: «Иди, иди, теперь-то сюда не скоро ещё раз попадут!» Подвинула столик немного в сторону, отряхнула платье, подвернула его и потребовала, чтоб ей дали другую чашку… Мне завидно, а сама ничего не могу с собой поделать.
— Пустяки, привыкнешь! — покровительственно утешал её Кри-Кри.
— Я очень беспокоилась. Ведь тебе пора в «Весёлый сверчок».
— Ну и пускай! И слышать не хочу о мадам Дидье!
— Напрасно ты всегда ругаешь мадам Дидье. Поверь, она всё же лучше других хозяек. Благодаря ей мы с мамой получили работу. Одними цветами теперь не проживёшь.
— Погоди, погоди! — воскликнул удивлённый Кри-Кри. — Какую же работу придумала для тебя эта старая ведьма?
— Я как раз несу ей выполненный заказ.
— А ну-ка покажи!
— Она велела сдать работу прямо ей в руки и строго-настрого запретила об этом рассказывать, но…
— Как? — воскликнул возмущённо Кри-Кри. — У тебя завелись от меня секреты?
— Не сердись, от тебя у меня нет тайн. Как только она заплатит, мы с тобой наедимся горячих каштанов вволю. Я угощаю. Смотри!
Торжествующим жестом Мари приподняла слой цветов, и Кри-Кри увидел под ними аккуратно сложенную пачку трёхцветных повязок, сшитых из плотной материи.
Не замечая встревоженного и негодующего взгляда Кри-Кри, Мари затараторила:
— Все триста штук я подрубила сама. Видишь, как аккуратно!
— Фью! — Кри-Кри даже присвистнул, не сразу найдя слова, чтобы выразить негодование. — Так вот какая она, эта «бедная вдова»! Теперь мы их всех накроем!