Но Режинальд не слышал его слов. Глядя на свои ручные часы, он уже тянулся к кранам Принцессы, собираясь выяснить, сколько кофе вытекает из нее в минуту.
Ну и хлопнул же его Жан-Марк по пальцам! Всыпать бы как следует этому шпингалету! Режинальд, конечно, заревел. И пошел жаловаться Сидони — молчаливая Сидони, кажется, питала слабость к сорванцу, который не давал ей ни минуты покоя.
Глава 6
НЛО в отъезде
Почти наглухо закрытые ставни задерживали лучи немилосердно палящего солнца. Всю ночь окна были открыты, но от этого стало только чуть-чуть прохладнее.
Лоранс готовила поднос с завтраком для дяди Антуана — обязанность, которую она добровольно взяла на себя. Нет, конечно, не из страха, что еду приправят мышьяком! Насмешки Жан-Марка и ее собственный здравый смысл развеяли эти детективные домыслы. Просто они с Эстер видеть не могли, как мадам Трюш упорно держит дядю Антуана на бессолевой диете, хотя доктор ничего подобного ему не предписывал. Ну, а Совиньоновы микстуры все чаще попадали из рук Лоранс прямо в раковину.
На блюдо, которое она поставила перед выздоравливающим — а дядя Антуан и сам начал чувствовать, что пошел на поправку, — было любо-дорого взглянуть. Белый в голубой цветочек фарфоровый кувшинчик с дымящимся ароматным кофе из Принцессы, тарелка с бутербродами, чашка и блюдце той же расцветки. В стеклянной вазочке заманчиво блестело ярко-рубиновое варенье из красной смородины, а сколько витаминов в одном только стакане свежевыжатого грейпфрутового сока!
После кофе дядя Антуан, вялый от снотворных, становился бодрее. «Какая молодец Лоранс, — говорил он, — всегда за делом, всегда веселая, совсем как ее мама». А Лоранс думала про себя, что он знает их обеих только с лучшей стороны. И не поверил бы, наверно, что мама зовет ее букой и нытиком и сама бывает иногда очень строптивой и суровой.
— Лоранс, достань-ка из того ящика альбом. Я покажу тебе фотографии бабушки, дедушки, Абеллона-прадеда — основателя кафе и гостиницы и нас троих в детстве. Троих маленьких дикарей!
Они сидели, склонившись над альбомом, как вдруг распахнулась дверь, и в комнату без всякого стука ворвалась мадам Трюшассье. Вместо обычной вязаной пелеринки на ней, несмотря на жару, было застегнутое на все пуговицы черное пальто, а на ногах — сапоги. Кажется, вспотеешь, только глядя на нее. Неизменная шляпа трепетала всеми своими антеннами.
Она потрясала какой-то телеграммой.
— Моя сестра Эрманс — in articolo! — крикнула она. — Племянники ее мужа могут заграбастать все наследство. Я должна немедленно ехать туда и защищать интересы Эммелины и Режинальда.
— Что, что? — переспросили дядя Антуан и Лоранс, подняв головы от альбома и переглянувшись.
Антуан смутно помнил, что «артикль» — это что-то из грамматики, а Лоранс, пристрастившейся в последнее время рассматривать каталоги оборудования для гостиниц, послышалось «артикул», и ей тут все представилась яркая картинка на глянцевой бумаге: розовые унитазы с откидными крышками в стиле Людовика XV, стеклянная посуда под богемский хрусталь, урны с электрическим приводом, скатерти под вогезский лен, немнущиеся, негрязнящиеся, нервущиеся, — артикул такой-то…
— In articolo mortis[5],— пояснила в конце концов мадам Трюш. — Я уезжаю. Все распоряжения Эстер и Сидони я оставила в письменном виде. Эммелина и Режинальд сами знают, что им делать, и все выполнят.
«Вот как, — подумала Лоранс, — это уж слишком. Эти двое белоручек знают, а мы с Жан-Марком, выходит, не знаем, что нужно делать? О нас вообще ни слова, как будто нас и нет!»
— Милейший Совиньон поедет со мной, мне предстоит три пересадки, — закончила «бабуленька».
— Слава богу, — пробормотал Антуан, к восторгу Лоранс.
Строго-настрого приказав больному не вставать с постели до ее возвращения, НЛО вместе с чемоданом, корзинкой и Совиньоном наконец погрузилась в заказанное по телефону из Иль-сюр-Сорг такси.
В «Бори-Верт» началось счастливое, спокойное время. Дядя Антуан вставал и одевался, вместо того чтобы валяться в халате. Он даже надевал теперь ботинки. Лоранс начищала их до блеска и предлагала помочь зашнуровать. Дядя Антуан краснел, отказывался и завязывал шнурки сам. Он почувствовал, что может свободно двигаться. Жан-Марк развивал перед ним планы благоустройства подвала и чердака, и они с жаром обсуждали их. Болезнь отступала все дальше.
Но…
Но если бы кто-нибудь сказал Лоранс и Жан-Марку, что они, воспользовавшись отсутствием чьей-то бабушки, будут обижать ее внуков, они бы только пожали плечами. На такое нелепое предложение не стоило бы даже сердиться. Никогда они никого не травили и травить не собирались.
И все же… Эммелина и Режинальд оставались одни без «бабуленьки», которая, как клуша, кудахтала над ними и прятала их под крылышко. Теперь, если Эммелина желала смотреть передачу «Сердечные тайны», некому было, вместо мадам Трюш, охранять телевизор и не позволять другим переключать его на другую программу. Это относилось и к так называемому «научному» тележурналу, о котором Жан-Марк говорил: «Даже последний двоечник поймет, что это все вранье», а Режинальд принимал все эти нелепости за святую правду и повторял их направо-налево. В один день юные Трюшассье потеряли право выбирать программу.
Как раз в это время и верный рыцарь Эммелины чемпион Дидье уехал на гонки в Альпинах. А остальные ребята из команды, к которым Эммелина относилась пренебрежительно, не разделяли восхищения своего капитана.
Уехал и воспитатель из лагеря Жорж Амель, поклонник прекрасных васильковых глаз Эммелины Трюшассье, его сменила добродушная толстая девица, которую эти глаза нисколько не трогали. Что же касается местных жителей, заходивших в кафе пропустить рюмочку, то все они сошлись на том, что дочь Лидии «гордячка». Простота Лоранс была им больше по душе.
А Режинальд прослыл первым вертуном во всей округе.
Однажды днем, между утренним и вечерним «потоками», Надя, сестра Дидье, вдруг напустилась на Эммелину, назвала ее ломакой, привередой и вообще ругала, как могла. Юниоры вторили ей. Эммелина кое-как защищалась. А брат и сестра Абеллон наблюдали эту сцену не вмешиваясь и даже с удовольствием.
На другой день в большом зале отмечали крестины, и Лоранс обслуживала гостей. Все они были из Мазерба.
— Может, ты лучше принесешь белого сладкого? — попросил ее крестный отец, недовольно разглядывая бутылку сухого вина.
И тут словно злой чертик вселился в Лоранс и разбудил в ней талант подражать разным голосам, которым она славилась в школе, хотя он же стоил ей и многих упреков. Она ответила, томно склонив голову набок:
— О-о… в таких веща-ах… я, право, не разбираюсь: что белое сухо-о-е, что белое сла-а-адкое…
Интонация Эммелины была верно схвачена. Гости расхохотались. Впрочем, рассмешить их было нетрудно: опустошили уже не одну бутылку.
С того дня среди молодежи пошла мода передразнивать, кто во что горазд, мадемуазель Трюшассье. А старшие подзадоривали: «У тебя, Лоранс, получается лучше всех. Ну-ка изобрази свою сестрицу!»
Лоранс «изображала», успех вскружил ей голову, и она выискивала уж такие вычурные выражения, до которых и сама Эммелина никогда бы не додумалась. В конце концов в изображении не осталось почти ничего от оригинала. Но неприхотливая публика была в восторге: «Вылитая Эммелина!»
Нежное личико Эммелины в таких случаях густо краснело, и она выходила из зала.
Как-то вечером Режинальд запер снаружи дверь погреба, когда там был Жан-Марк. В это время в зале стоял шум и гам: прибыл целый автобус паломников, которые только что посетили чудодейственный Воклюзский источники теперь жаждали напитков более прозаических. Эстер безуспешно призывала Жан-Марка. Наконец Сидони услышала, как он колотит в дверь погреба поленом. Когда его отперли, он выскочил на лестницу такой рассвирепевший, что, казалось, вот-вот начнет изрыгать пламя, как дракон.
А вечером следующего дня он застал Режинальда на чердаке, когда тот рылся в его бумажках. Разозлившись, Жан-Марк захлопнул дверь и повернул ключ в замке. И Режинальд сидел взаперти и ревел, пока его не услышала Эстер.
Она была недовольна поступком Жан-Марка:
— Мальчик очень нервный. Как ты мог оставить его умирать со страху на чердаке? Пусть там не водится привидений и тебе самому там даже нравится. Но ведь тебе пятнадцать лет, а Режинальду всего одиннадцать. У меня и так забот хватает, а тут еще беги наверх выпускать твоего пленника!
И она сердито звякнула сковородкой, которую ставила на плиту.
Жан-Марку эти упреки показались несправедливыми, и он даже немного обиделся на Эстер, первый раз за все время.
* * *
Примерно через неделю после отъезда мадам Трюш и на другой день после заточения Режинальда стали пропадать некоторые предметы. И куда они только девались! Среди этих бог знает куда запропастившихся вещей был лист кальки, который Жан-Марк купил в городе, чтобы как-нибудь в свободное время перерисовать из книги учителя карту всех бори в окрестностях.
Может быть, это ветер подхватил лист, и он вылетел через щель в ставнях? Жан-Марк понапрасну обыскал все самшитовые кусты в саду и чуть не свернул себе шею, заглядывая под ветки вяза. Кальки нигде не было. Наверное, ее унесло дальше, в заросли тмина и лаванды.
Стояла все такая же жара, на небо было больно смотреть; к середине дня умолкали все птицы, прятались все собаки, их мудрому примеру следовали велосипедисты и пешеходы, и на дороге оставались только машины. Кошачья Королева валялась под скамейкой, вытянув ноги, как дохлый заяц.
И однажды, возбужденная приближением грозы, которая никак не могла разразиться, она ни с того ни с сего царапнула Эммелину, поставившую ногу в белой полотняной туфельке слишком близко от ее пышного хвоста.
— Сама виновата, — проворчала Лоранс, проходя мимо со стопкой тарелок, — лучше не хнычь, а смажь-ка йодом, а то как бы твоя прекрасная ножка не распухла! Не знаешь, что ли, где аптечка?
* * *
Жан-Марк был доволен успехом своих идей: например, ему удавалось убедить некоторых посетителей, что холодный чай и соки освежают лучше, чем спиртное. А еще он предлагал смородинно-лимонно-ананасную смесь с добавлением кофе — изобретение Лоранс. Вкус у этого напитка был настолько необычный, что сразу не разберешь: приятный или противный. Когда такие посетители уходили, Жан-Марк думал, что благодаря ему, может быть, будет одной аварией меньше. Безалкогольные напитки стоили столько же, сколько вино, или дешевле, и выручка в кассе была, наверное, поменьше, чем когда мадам Трюш угощала посетителей, но дядя Антуан не возражал. «Вообще-то, — говорил он, — проблему пьянства надо решать в государственном масштабе…»
Как-то вечером Эммелина заявила, что она «с ног падает от усталости». Ей пожелали спокойной ночи, не придав ее словам особого значения, и она поднялась к себе. А когда Эстер сказала Режинальду: «Иди-ка спать, малыш, уже пора», он послушался без возражений, что должно было показаться удивительным.
Остальные посидели еще немного перед домом, любуясь звездами, хотя и не такими яркими, как обычно, потому что небо было затянуто легкой дымкой, и тоже отправились спать. Несмотря на жару все, утомившись после трудного дня, быстро заснули. Дольше всех не спал дядя Антуан — он стал постепенно уменьшать дозу снотворного. И ему как будто послышалось, что где-то скребутся крысы. «Надо будет завтра же с Жан-Марком залепить норы…» — подумал он. Эстер, задремавшая в очках, уронив книгу и не погасив лампу, вдруг проснулась от старого кошмара. Сердце ее сильно билось. Во сне она опять слышала стук прикладов в двери домов… Она подняла книгу и решила читать, пока ее не сморит сон.
* * *
Утром, к десяти часам, ни Эммелина, ни Режинальд еще не спустились завтракать. Сидони, которую Эстер послала разбудить их, вернулась и сказала, что в спальнях никого нет. Постели стояли неразобранные.
Глава 7
Куда и почему?
Эммелина и Режинальд исчезли. И как назло, в то утро посетители все шли и шли. А если берешься кормить людей, то должен отвечать перед ними. Какие бы там у тебя ни были личные неприятности, а работу изволь выполнять как следует. Пришлось, как обычно, готовить, обслуживать, носить прохладительные напитки на террасу, без передышки запускать кофеварку, бегать в булочную за длинными батонами — раз, и еще, и еще раз, то и дело открывать и закрывать холодильник. Да еще принимать заказы по телефону: дзынь-дзынь!
— Да, конечно, два места… пять, пожалуйста к половине первого… к часу… к половине второго…
И все время у Эстер, дяди Антуана, Жан-Марка и Лоранс не выходило из головы: куда же исчезли Эммелина и Режинальд? Почему? Что с ними случилось?
Сидони, не переставая хлопотать то у мойки, то у плиты, то у холодильника, все бормотала:
— Может, Режинальд?.. — Или вдруг поднимала голову и удивленно сообщала: — А нового веника-то нет на месте.
— Не будешь же ты сейчас подметать, — отмахивалась Эстер. — Что все-таки могло произойти? Надо заявить в полицию… Хотя… разумеется, они вернутся…
И тут же переключалась и кричала:
— Иду-иду!
Или:
— Жан-Марк, три кофе!
Или:
— Лоранс, два бутерброда с ветчиной.
А дядя Антуан как рухнул на стул, так и остался сидеть. Все беспокойно поглядывали на него.
Встречаясь в дверях или передавая друг другу очередное блюдо, гадали: — Может, они уехали на поезде к матери… Деньги у них были… А может, не могли заснуть из-за жары, вышли прогуляться и заблудились?..
Но одного взгляда за окно, где все казалось серым, ровным, все подрагивало в розоватом мареве и все: низкий купол бори, дубки со склоненными ветвями, можжевельник — словно жалось к земле, как в тундре, — одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что два существа человеческого роста никак не могли здесь потеряться.
И снова принимались гадать:
— Может, они вышли на дорогу и… попали под машину? Да нет, тогда бы уже стало известно… даже если шофер скрылся, там ведь все время движение… Может, упали с обрыва на камни? Что-нибудь вывихнули, сломали? Но не оба же сразу!
Эстер подозвала одного из юниоров, который зашел поздороваться, все ему рассказала и попросила:
— Вы бы съездили все вместе, с твоими друзьями, поискали их по дороге к замку?
Юниор выскочил, понюхал, как ищейка, воздух и устремился искать след.
В деревне уже все знали. Все с готовностью сообщали, что нигде не видели Эммелину и Режинальда. Утром на автобусной остановке их не было. И все наперебой давали советы. Наверное, дети пошли пешком в Сен-Себастьян-лез-О, где пересекаются автобусные маршруты на Авиньон через Иль-сюр-Сорг и на Экс через Лурмарен. Надо бы спросить на автостанции.
Когда посетителей поубавилось, в три часа дня, в самое пекло, Жан-Марк сел на дядин велосипед и отправился в путь. Хорошо еще, что ехать надо было под гору. Зато на обратном пути придется туго.
На автостанции в Сен-Себастьяне Жан-Марк описал служащему льняные волосы и голубые глаза своей двоюродной сестры, и тот шутливо ответил: «Экая куколка от вас сбежала! Нет, такой не видели, и худенького мальчика тоже».
Жан-Марк объехал все соседние улицы, но это тоже ничего не дало. На него или удивленно и недоверчиво смотрели, или отнимали время болтовней и расспросами.
На обратном пути, с трудом одолевая подъем к Мазербу, он останавливался около ферм, около лавки на перекрестке, около станции техобслуживания. «Несчастный случай? Нет, мы бы знали. Они, наверное, убежали. Обратитесь в полицию».
Дозвониться в полицию никак не удавалось. В кафе собрались уже все жители Мазерба. Со всех сторон сыпались советы и предположения.
— А что, если их похитили? И потребуют выкуп?
Но кому нужно похищать детей скромной служащей с небольшой зарплатой? Даже наследство тетушки Эрманс, которое отправилась отвоевывать мадам Трюш, ничего не объясняло. Кто мог знать, что она при смерти?