Отец отодвинул листки в сторону и нарезал колбасу. Пахла она так аппетитно, что я потянулся за куском. Задел рукавом записку и совершенно отчетливо увидел слово: «сегодня». Это было настолько неожиданно, что я зажмурился и замер, так и не дотянувшись до колбасы: а вдруг открою глаза и ничего не увижу!
— Хлеба возьми, — сказал отец, — и не стой столбом: голодный останешься.
Я осторожно приоткрыл глаза и в узкую щелочку разглядел все то же: «сегодня». Оно никуда не исчезло, не растворилось, не испарилось, но я на всякий случай прочел еще несколько слов, чтоб уж быть абсолютно уверенным, что разгадал шифр правильно, а потом бессильно шлепнулся на стул и захохотал, завизжал, зарычал, замолотил ногами по полу…
— Что с тобой, Тимка? Опять эта шифровка?
— Какие же мы, папка, дураки, — простонал я. — Считали, переставляли, придумывали разные системы… Да Витьке они и не снились! Это же обыкновенный зигзаг, шифр для первоклассников. Зигзаг, понимаешь?
— Ничего не понимаю. — Отец пожал плечами и потянулся к шифровке, но я быстренько сунул ее в карман.
— Извини, но это — секрет. Я не имею права его раскрывать. А шифр я тебе объясню на любом примере. Я почему-то сразу не обратил внимания, что буквы написаны в два ряда. Видал, строчки стоят одна под одной, а между рядами — две пустые клеточки. Теперь берется любая фраза. Например: «Сегодня папа едет в командировку», — и записывается в две строчки, вот так:
с?г?д?я?а?а?д?т?к?м?н?и?о?к
?е?о?н?п?п?е?е?в?о?а?д?р?в?у.
Сообразил, как ее надо читать? По диагонали, вверх-вниз, вверх-вниз… А следующая фраза заполнит промежутки, и, если читать не зигзагом, а подряд, получается бессмыслица. Понятно?
— Понятно, — улыбнулся отец, щедро намазывая колбасу горчицей. — Все гениальные изобретения и открытия обычно предельно просты. Но я сегодня действительно уезжаю в командировку. Я уважаю твои секреты, однако, согласись, должен хотя бы знать, что в них нет ничего дурного. Иначе я просто не имею права уезжать.
— Я тебе даю честное слово, что в этом нет ничего плохого, — в рифму, почти как Витька, сказал я. — Поверь, я охотно дал бы тебе это прочесть, если бы не приказ. Это ведь не мой секрет…
— Ладно, ладно, — отец подвинул мне бутерброд, — я тебе верю.
В записке было написано: «Сегодня в двадцать один третий тринадцать вниз два длинных три коротких пароль щит и мечь ответ черная стрела шифровку уничтож немедленно все». Слова «меч» и «уничтожь» были написаны с ошибками. Теперь я мог голову дать наотрез, что автор шифровки — Витька, хоть он под ней и не подписался.
Значит, так: в девять часов вечера я должен зайти в третий подъезд, по тринадцати ступенькам спуститься в подвал, найти там железную дверь, постучать, как условлено, назвать пароль и…
…И вот она, эта дверь, холодит кончики моих пальцев, и я стучу два раза с расстановкой, три — подряд, готовый к тому, что сейчас за ней раздастся оглушительный хохот, но вместо этого слышу свистящий шепот:
— Пароль?
То ли это темнота на меня подействовала, то ли таинственный голос, но я вдруг почувствовал, что у меня мурашки поползли по коже. Я наклонился туда, где должна была находиться замочная скважина, и прошипел:
— Пароль — «щит и меч». Ответ?
— «Черная стрела».
ЗАГОВОРЩИКИ
В двери с тихим скрежетом повернулся клюя, я толкнул ее, шагнул вперед и услышал справа от себя чье-то прерывистое дыхание.
— Восемь шагов прямо и налево, — сказал все тот же голос, и я подумал, что дозорный положил камешек за щеку, чтоб его не могли узнать; вообще-то голос похож на Жекин.
Еще раз пожалев, что не взял фонарик, я коснулся левой рукой бетонной стенки, изрытой круглыми раковинами, и осторожно, шаркая ботинками по земле, пошел вперед.
«Неужели они снова решили меня разыграть? — думал я, напряженно всматриваясь в темноту. — Натянули поперек прохода веревку? Налили смолы или краски? А может, какая-нибудь яма? Нет, не должно бы. Где-то тут сарайчики, какая яма…»
Затхлый, застоявшийся воздух першил в горле, щекотал в носу. Стена была шершавой и пыльной, на руку налипала паутина, одни раз из-под ладони скользнуло что-то быстрое, противное, но я побоялся оторвать руку, чтоб не потерять направление. Держась у стены, я, по крайней мере, назад смогу выбраться, если почувствую, что дело плохо…
Под ботинками скрипели мелкие камешки, битое стекло. Над головой, в канализационной трубе, глухо булькала вода. Издали доносился непонятный, загадочный шорох. За спиной учащенно дышал невидимый часовой. И я почувствовал себя средневековым заговорщиком, который пробирается глухими катакомбами на встречу с друзьями. Не хватало только черного плаща и кинжала.
Сделав положенные восемь шагов, я нащупал вытянутой вперед рукой, что стена кончилась, осторожно повернул влево и… отшатнулся. Волосы дыбом встали у меня на голове, и я зажал рот, чтоб не закричать от ужаса: из чернильной темноты прямо на меня смотрел пустыми глазницами оскалившийся череп с перекрещенными под ним костями. Череп светился зловещим зеленоватым светом, словно срисованный с трансформаторной будки, но срисованный так здорово, что мог бы напугать кого угодно.
Но уже через мгновение я взял себя в руки. Вы ждете, что я закричу и ринусь назад, как сонливая девчонка? А сами будете ржать и улюлюкать мне вслед?! Дудки, не дождетесь! Знаем мы эти штучки, сами такие делали. Добавили в зеленую краску фосфора, вот он и светится в темноте. Конечно, от неожиданности испугаться можно, но вида я вам не подам, даже не ждите!
В это время за моей спиной раздался голос часового:
— Он пришел, командор!
— Пусть войдет! — откликнулся кто-то из глубины — Витька, наверно, кому ж еще у нас носить такой пышный титул! — и череп исчез. Распахнулась дверь, на которой он был нарисован, и в узком проеме блеснул свет.
Я вошел, готовый к любым неожиданностям, и остановился на пороге небольшого сарайчика. Его освещала только одна свеча, коптившая, как паровоз; по углам лежали густые тени, рассмотреть, что там находится, было невозможно. В центре стоял облупленный кухонный столик, немножко не соответствовавший торжественности момента, за ним, в полумраке, — четыре неподвижных, как статуи, фигуры со скрещенными на груди руками, в белых балахонах и с масками на лицах. Маски были тоже размалеваны фосфорной краской, и я невольно улыбнулся: эта мрачная компания словно сошла со страниц приключенческих книг о пиратах и привидениях, она запросто могла бы занять первое место на любом новогоднем карнавале! Но я тут же постарался придать своему лицу серьезное выражение, тем более что из-за моей спины выступил еще один тип и присоединился к стоящим за столом.
Ростислава и Казика я узнал мгновенно: один самый длинный, другой самый маленький. Похоже, что часовым была Лера — вот обормоты, не мог кто-нибудь из ребят в темноте поторчать, заставили девчонку, а сами тут из себя капитанов Флинтов и Робин Гудов изображают! Ну, а кто из оставшихся двоих Витька, а кто — Жека?
Несколько минут вся пятерка молча смотрела на меня, словно я с луны свалился, а не пришел по их приглашению, и я так же молча смотрел на них.
Игра начинала мне правиться: очень уж не похожа на те, в какие мы играли в моем старом дворе, в пионерском лагере, в школе… А он молодец, Витька, котелок хорошо варит! С выдумкой…
Молчание и взаимное разглядывание затягивалось. Наконец командор подал голос:
— Ты знаешь, где ты находишься?
Как я и предполагал, Витька стоял в центре, слева от него был Ростик, справа — Жека. Витька старался говорить мужественным басом, но это ему не удалось: голос сорвался и зазвенел, — наверно, командор волновался больше всех. Я великодушно сделал вид, что не заметил «петуха», скрестил, как и они, на груди руки и вздернул подбородок.
— Знаю! Я нахожусь в логове бесстрашных пиратов, заговорщиков и искателей приключений, командор!
«Бесстрашным искателям приключений» понравился мой ответ, и Витька восторженно завопил:
— Ага, что я вам говорил? Не такой уж он и серый…
Обидная для меня реплика явно не была предусмотрена церемониалом, и Ростик коротко ткнул командора кулаком в бок. Тот поперхнулся и закашлялся.
— Тимка, — Жекиным голосом сказала маска с оскаленными зубами и фосфоресцирующими кругами — дырками для глаз, — с тех пор, как ты появился у нас во дворе, мы все время следили за тобой. Ты не ябеда — никому не нажаловался, что мы тебе подстроили такую штуку с турником. Не жадина — делишься своими книгами и марками и не ешь на пляже из кулька. Не трус — не сбежал, когда случилась эта история с картошкой. Мы все — еще с пятого класса — члены тайной организации, которая называется «Вперед!». Хочешь ли ты быть членом этой организации?
— Хочу, — твердо ответил я. — Но название мне не нравится. Скучное.
— Правильно! — воскликнула Лера. — Я им все время твержу, что название скучное и никуда не годится, только разве они послушаются!
— Лерка, заткнись! — грозно рявкнул командор, раздосадованный тем, что мы так отозвались о названии, над которым он, наверно, не одну ночь ломал голову. — А то живо по шее заработаешь!
— А этого ты не хотел? — Под носом у отшатнувшегося Витьки вырос кукиш. — Я клятву давала? Давала! Значит, не имеешь никакого полного права…
Чувствуя, что вся церемония моего посвящения в «члены тайной организации» может оказаться под угрозой, командор капитулировал.
— А что ты предлагаешь?
— Не знаю, нужно подумать. Может, ответ на пароль? «Черная стрела». Ничего, а?
— Вот-вот… Я то же самое говорила! — подхватила Лера. — Такая книжка у Стивенсона есть, «Черная стрела». Я и пароль оттуда взяла…
— Замолчи, рыжая зараза! — Витька стукнул по столу и подул на кулак. — Поступило предложение переименовать тайную организацию «Вперед!» в «Черную стрелу». Кто за? Раз, два… пять. Кто против? Один я. По большинству голосов наша организация отныне называется «Черная стрела».
Не знаю, решались ли у пиратов и заговорщиков столь важные вопросы, как переименование организации, открытым голосованием, но, наверняка, такая демократия, как у нас, им и не снилась. Чтоб командор безропотно подчинился рядовым флибустьерам, для этого нужно было не только иметь широкую и покладистую натуру, но еще и глубоко уважать пионерские порядки.
— Повторяй за мной клятву. — Витька поднял сжатую в кулаке руку и торжественно произнес: — Вступая в тайную организацию «Впе…» Тьфу, ты… только путаницы наделали! Вступая в тайную организацию «Черная стрела», я клянусь быть смелым и справедливым, защищать своих товарищей, не подличать, бороться с ябедами и подлизами, любить свой двор и следить, чтоб в нем не заводились всякие гады. Клянусь хранить тайны «Черной стрелы» и беспрекословно подчиняться приказам командора. Если же я, как подлый предатель, нарушу эту клятву, пусть меня все презирают и никто даже руки не подаст. Все.
Я тоже произнес это «все». Лера тихонько прыснула, Витька молча погрозил ей кулаком.
Пока я говорил, Ростик достал из стола какую-то бумагу, почиркал в ней, а когда я кончил, вытащил булавку, подержал над свечой и старательно вытер копоть.
— Подпиши. Кровью.
Это был зашифрованный зигзагом текст клятвы, вместо слова «Вперед!» Ростик вписал: «Черная стрела». Выводя внизу свою фамилию, я еще подумал, что не мешало бы выбрать шифр посерьезнее, а то однажды у нас могут быть из-за этого серьезные неприятности, но вспомнил, как сегодня сам полдня бился над ним вместе с отцом, и успокоился. А собственно, чего опасаться? Что в ней плохого, в этой клятве?
Ростик подул на мою подпись и спрятал бумагу где-то в складках своего балахона. Витька хлопнул в ладоши. Лера н Казик натянули мне па лицо картонную маску с резинкой, на плечи набросили старую простыню. Я стал полноправным членом тайной организации «Черная стрела».
— Садитесь, — сказал Витька, — и давайте снимем эти балахоны. Душно, я уже весь вспотел. Ты можешь не снимать, — милостиво разрешил он мне, но я с удовольствием стащил с лица тесноватую маску: в подвале и так нечем было дышать. — Переходим ко второму вопросу. — Витька выхватил у Леры косынку и вытер лицо. — Об исключении из рядов организации Африкана-Таракана. Казик, доложи.
Мы расселись на хромоногие табуретки и продавленные стулья, которые жильцы выбросили за ненадобностью, а ребята притащили сюда.
— А чего тут докладывать?! — Казик достал сушку, повертел в руках, вздохнул и снова засунул в карман. — У Козловых из 21-й квартиры в почтовом ящике газеты сжег — это раз. Ткачукам шашку, которой клопов морят, подкинул, чуть не позадыхались все от дыма — два. Правда, его за эту шашку отец выдрал по первой категории, но все равно считается. Про школу говорить? — Казик обвел взглядом ребят.
— Не надо, когда это было… — проворчал Ростик.
— Две недели назад. — Злополучная сушка снова очутилась у Казика в руках. Глядя на него, можно было подумать, что он просто умирает с голоду. — Ну, тогда остается картошка…
— А почему вы его не позвали? — Стул подо мной заскрипел так жалобно, что я ухватился за край стола.
— Записку послали, не пришел. — Витька поплевал на пальцы и снял с оплывающей свечи нагар. — Вот что, братики-матросики, предлагаю Африкана-Таракана из наших славных рядов исключить. Разъяснительную работу с ним мы сто раз за последние два года проводили — плюет он на наши разъяснения. Кто за мое предложение, поднимите руки. Единогласно. А во-вторых, предлагаю составить против него хорошенький заговор.
— Какой заговор… — Ростик сжал костлявые кулаки. — Отлупить, чтоб десятому заказал, и весь разговор.
— Не годится! — возразил Жека. — Всем скопом на одного наваливаться нечестно, хоть он себе и Африкан, а поодиночке он любому надает, даже тебе.
Наступило молчание. Да, один на один нам с ним не справиться. Очень заманчивое предложение, но — не пойдет.
— Есть идея! — Казик чуть не подавился своей сушкой — он все же как-то умудрился ее схрустеть. — Давайте пошлем ему штук тридцать доплатных писем. Выберем какую-нибудь самую нудную книгу, будем переписывать по страничке и каждый день посылать. И смешно, и Африкапу насолим.
— Так ты ему и насолишь… — покрутил головой Витька. — Он одно-два письма получит, а потом раскусит это дело и брать не будет.
— У вас еще фосфор остался? — Я больше ни капельки не доверял своему стулу и решил лучше постоять. — Кто череп рисовал? Ты, Лера? Вот и нарисуй ему такой же на дверях. Днем не видно…
— …а вечером — тем более, — улыбнулась Лера. — Не знаешь, что ли, — у них на площадке днем и ночью лампочка горит свечей на двести. И потом, он сразу догадается, чья это работа. Дома баня такая будет… Слушайте меня, мушкетеры, я знаю, что нужно сделать! Я такое придумала, что никто из вас не придумает, даже если вы будете думать сто лет и три месяца. Недавно Африкан притащил домой лягушек и до смерти напугал Анну Михайловну, свою маму. Она рассказывала, что с ней чуть обморок не случился от страха. Давайте наловим сто… нет, двести лягушек, а если повезет, то и парочку ужей, и напустим ему полную квартиру. А за такие штучки…
— Африкану будет вздрючка! — с ликованием выпалил Витька.
Конечно, это была гениальная идея. Мы единогласно проголосовали за нее и пошли по домам. Как раз вовремя: с тихим шипением погасла догоревшая свечка. Зато череп на двери нашего штаба вспыхнул; он глядел нам вслед пустыми глазницами и скалил страшные зубы.
ОХОТНИКИ ЗА ЛЯГУШКАМИ
Далеко в луга уходит извилистая старица — бывшее русло Березы. Она густо забита камышом и аиром, затянута у топких берегов зеленой бархатистой ряской. Из ряски торчат желтые кувшинки и белые лилии. В воздухе толкутся комары, зудят, зудят… К вечеру комары сбиваются в высокие шевелящиеся столбы — будто серый дым из труб. Оглушительно бахают щуки — тут к ним не так-то просто подступиться. На спиннинг не возьмешь — по зарослям блесну не протянешь, разве что на живца с резиновой лодчонки. Да и ту о коряги распороть можно. Поэтому рыбаков на старице почти не видать.