Остров тот был на редкость счастливым: все на нём жили в мире.
Опасность грозила ему извне, со стороны королевства Сабаккио.
Как рассказывает другая карта, королевство Сабаккио располагалось в глубине Южного Ледовитого океана на поверхности гигантского айсберга. Айсберг никогда не стоял на месте. Его носили, раскачивали волны, и нередко по воле случайных волн он оказывался прямо напротив Коретты. И вот когда он оказывался прямо напротив Коретты, тут-то и случались, тут-то и происходили все знаменитые рыцарские сражения, рыцарские поединки, покрывшие неувядаемой славой Лабрадорскую империю и её вождей.
Рыцари из Коретты и Сабаккио бредили своими турнирами и сражениями, больше ни о чём говорить не могли и слушать ничего не хотели. Геошка стал уже не Геошка – откликался только на Чау-Ничау, Пантелей стал Летучим, а Боря Бобриков превратился в рыцаря Бобр-Добр. Верблюжонов окончательно переименовался в Вербика, Алик Егозихин стал рыцарем Егозой.
От Клавдии Львовны рыцари ничего не скрывали, да и всё равно не смогли бы ничего скрыть, даже если бы очень захотели. Однажды все они, кроме Верблюжонова, подступились к ней с просьбой: пусть, пожалуйста, называет их теперь не по-старому, а новыми красивыми именами. На это Клавдия Львовна ответила, что старые имена у них – лучше не придумать, а вся эта игра в рыцарей, кажется, уводит их в сторону. И пожалуй, теперь пришла пора в эту игру вмешаться ей.
– Пусть Влад, Андрей и Вася подойдут ко мне для серьёзного разговора, – как-то обратилась Клавдия Львовна к Геошке, чтобы он передал её просьбу по назначению, – а то дождутся они, что я сама к ним подойду!
– А чего?! – ответил на это Геошке Влад. – У нас весёлая игра! Зачем нам серьёзный разговор? Не надо нам никакого серьёзного разговора. И потом, мы не ради себя, а ради вас и Клавдии Львовны стараемся. Только, чур, Клавдии Львовне об этом не говорить! – И он подкинул на руке маленькую шляпу-шлем, сделанную из разноцветной проволоки. Этот шлем, похожий одновременно и на шляпу и на авоську, был для него и для всех рыцарей символом его весёлой власти императора Лабрадорской империи.
Так что Геошке пришлось возвращаться ни с чем.
– Они серьёзного разговора не хотят, – принёс он их ответ. – Они очень весёлые, – добавил он от себя. На это Клавдия Львовна сокрушённо покачала головой.
НЕИСПРАВИМЫЙ И НЕВОСПИТАННЫЙ
(Рассказ Алика)
– Сам не знаю, почему так не повезло, но оказывается, я даже родился уже невоспитанный.
О том, что я родился таким, я узнал совершенно случайно, а мог бы и не узнать. Вот где бы ужас был!
Однажды мы с мамой пошли к врачам – проверить, какие у меня глаза, уши, нос, шея, руки-ноги. Это всё надо было для школы: если нос не дорос, в школу не пускают. Мы у всех врачей побывали. Остался… как это… нервопатолог. Ну, значит, входим к этому нервопатологу, а он давай спрашивать всё не у меня, а у мамы. Прямо как будто ей, а не мне в школу идти!
Он спросил: «Когда ваш сын родился, он сразу закричал или через какое-то время?» Конечно, я всунулся, что не сразу закричал, а через пять лет, когда мне Мишка Перевозчиков уронил на ногу большущий булыжник. До сих пор след, во какой!
Но мама меня перебила, сказала врачу, что я сразу закричал. И конечно, на всю жизнь опозорила меня при чужих людях, при враче этом и медсестре, которая: «Ах, ах, какой он у вас невоспитанный!» А я как только понял, что невоспитанный от рождения, мне так легко и весело стало, как будто я птица, что я с ходу высвистел песню: «От улыбки станет всем светлей…» Раньше у меня не получалось, а тут взяло вдруг и получилось.
Мама совсем расстроилась и стала спрашивать врача, что ей со мной делать: всегда вперёд взрослых лезу, перебиваю, вот взял и засвистел, хотя тысячу раз мне сказано, что в помещении свистеть не положено…
На обратном пути мама всю дорогу меня ругала. Если у самого директора школы, говорила, такое сокровище растёт, что ж тогда требовать от других? Все в школе теперь на меня ей жаловаться будут, пальцем тыкать, а она… сгорит со стыда. Я представил, как мама сгорает, и перепугался. «Отдай, – говорю, – меня в соседнюю школу, а не в свою». – «Это мысль», – сказала мама.
И отдала меня в соседнюю школу. А в нашей школе сами знаете, как намучилась со мной Клавдия Львовна.
Но виду она никому не подавала и пальцем в меня не тыкала. Обыкновенный нормальный ребёнок был я у неё. Мама просто ушам своим не верила.
А что мы у Клавдии Львовны немножко всё-таки необыкновенные – про это мы узнали случайно от некоторых посторонних людей. Это было перед началом второго класса. Мы как раз все тогда поехали с нашими родителями к Клавдии Львовне в гости – ну, вы сами знаете, про что я говорю.
Клавдия Львовна тогда уже переехала за город на берег Финского залива и вместе с другими стариками и старушками стала жить в красивых разноцветных домиках. Все эти домики, оказывается, назывались домом для престарелых. Мы устроили там свой концерт. Вот тогда-то они, те старики и старушки, и сказали: «Какие у вас необыкновенные ученики, Клавдия Львовна. И какая вы счастливая!» Они долго нам хлопали, и никто не заметил, как Геошка случайно на высокую ёлку залез и было ему оттуда не спуститься. Когда его оттуда сняли, он сказал мне по секрету, что видел, как у Клавдии Львовны слёзы блеснули из-под толстенных очков. Я испугался и с перепугу стал всех смешить, помните? Клавдия Львовна тоже смеялась. Так что иногда и невоспитанные на что-нибудь годятся.
ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ РЫЦАРСКИЙ ТУРНИР
ПРИ СВЕТЕ КАРМАННЫХ ФОНАРИКОВ
Однажды утром в зимнее октябрьское воскресенье (зима тогда пришла рано) под окнами Геошкиной квартиры, а через некоторое время под окнами Панти, а ещё через некоторое время под окнами Бори и так далее то ли завыли оглушительно трубы, то ли заухали громоподобно барабаны. А на самом деле просто загромыхали обыкновенные кастрюли с поварёшками. Они весело играли рыцарский сигнал: «Просыпайтесь, рыцари, высыпайте на улицу!»
Родители Геошки спросонья так были напуганы этим страшным грохотом, что было им ни до чего и ни до кого и даже, что самое странное, не до собственного сына. Их собственный сын при этом страшном грохоте спокойно вскочил с кровати в считанные секунды, хотя в обычное время подъём у него занимал не менее получаса. С перепугу родители на это не обратили никакого внимания. Они в тот момент решали, что же происходит у них под окнами: заработал пулемёт, а вдруг… пушка?
Точно так же и ничуть не по-другому про эту про самую про пушку подумали и все остальные родители, под окнами у которых веселились в такую рань кастрюли с поварёшками.
Зато их мужественные сыновья при звуке громоподобной музыки не только ни разу не дрогнули, но и глазом ни разу не моргнули. В считанные секунды они успели одеться, вычистить зубы и даже натянуть на себя рыцарские доспехи.
Рыцарские доспехи из лоскутов мешковины, а также из капроновых чулок были произведены на свет тайным путём. У коретян на лоскутах мешковины ярко цвели и произрастали всевозможные огурцы и помидоры, апельсины и бананы. А у Псов-рыцарей из Сабаккио на таких же лоскутах вовсю разгуливали чёрные собаки.
Итак, облачившись на ходу в рыцарские свои доспехи, вооружившись мечами и шпагами, прихватив также напоследок для оркестра поварёшку с кастрюлей, из которой кое-кому пришлось даже выплеснуть в раковину суп, рыцари выбегали из домов, лишь успевая на прощание крикнуть: «Вы меня ещё увидите сверху! Я буду внизу!»
В скором времени родители, которые успевали за это время окончательно остолбенеть у своих окон, действительно видели сверху, как внизу, отбивая такт поварёшками о кастрюли, топали какие-то странные весёлые существа. Среди них намётанным глазом они, конечно, безошибочно находили своих сыновей и глазам своим не верили: ну и вырядился же чучелом гороховым!
Между тем это были не чучела гороховые, а храбрейшие рыцари королевства Коретта. Им навстречу шагали столь же знаменитые и храбрые рыцари из Сабаккио. Вот на какое-то мгновение они на середине пути сошлись друг с другом… и стройным чётким рядом вынырнули из рядов противника, не разрушив ни своего, ни чужого строя. Так они проделывали несколько раз туда и обратно, потом две колонны преобразовались в одну, и двинулась она дальше и скоро исчезла за поворотом на глазах изумлённых зрителей, оторопевших у своих окон.
На детской площадке, куда двинулись рыцари, было ещё темно. Но стоило им подойти ближе, как вся площадка озарилась светом карманных фонариков, которые висели на футбольных воротах. В то же самое время голубой баскетбольный щит отразил сноп лучей настоящей фары от мотоцикла.
– Ура свету! – дружно крикнули рыцари. – Ура Гаскону Неповторимому и его канцлерам!
На площадке колонна снова распалась на коретян и Псов-рыцарей.
– Начинается первый в нашей истории рыцарский турнир при свете карманных фонариков! – объявил Гаскон, и фонарики тут же замигали.
– А можно, мы споём свой марш? – спросил Чау-Ничау. – Мы его две недели сочиняли.
– Айда! – скомандовал канцлер Андрюшка Ант, автор марша, и громче всех затянул: – Коретта, Коретта, весёлая земля, Коретта, Коретта – счастливая семья!
Когда коретяне раз двадцать до хрипоты прокричали свой марш, Гаскон остановил их: мол, хватит, надое…
– Раз они, значит, и мы, – вмешался Вася. – У нас тоже марш придуман. Шутка ли, месяц мучались над ним. – И он тоже, как Андрюшка, громче всех грянул: – Псы-рыцари бесстрашны. Бесстрашны день и ночь. Псы-рыцари опасны. Уйди с дороги прочь!
После того как Псы-рыцари переплюнули коретян, то ееть спели свой марш раз тридцать, Гаскон объявил им, что и правда хватит, пора приступать к рыцарской ходьбе.
Первыми приступили к рыцарской ходьбе коретяне. Они искусно ходили по ломаной линии, по обязательной восьмёрке и слову «Сабаккио», которое они вытоптали на снегу. Затем их сменили Псы-рыцари, которые не менее искусно ходили по эллипсу, по обязательной восьмёрке и слову «Коретта», которое они тоже вытоптали на снегу.
Рыцарская ходьба всем понравилась, и все решили, что победили все.
– Сейчас начинаем рыцарские поединки, – объявил Гаскон. – Пусть каждый из рыцарей, хорошо подумав, выберет достойного для себя соперника.
Пока все, раздумывая, выбирали себе достойных соперников, Верблюжонов, не подумав, бросился на Колю Лаврушенко и без лишних слов треснул его мечом по голове. От удара шапка у Коли свалилась в сугроб, и довольный Верблюжонов огрел его ещё раз – Коля не успел увернуться.
– Так нечестно! – закричал Чау-Ничау, который издали случайно видел всё. – Не поединок это, а сплошное нападение! – И знаменитый Чау-Ничау во имя высшей справедливости сам напал на Верблюжонова.
В скором времени у рыцаря Вербика, так же как и на лбу рыцаря Лавра, вспыхнула синяя шишка, которая даже при тусклом свете карманных фонариков и при снопе лучей от фары мотоцикла была заметна издалека и даже светилась теперь сама, как синяя лампочка.
– Рыцарь Вербик и рыцарь Лавр, кто из вас первым нарушил рыцарскую честь? – спросил Гаскон Неповторимый суровым голосом.
Рыцарь Вербик стал тыкать мечом в Рыцаря Лавра, а тот в свою очередь в него. Рыцарь Чау-Ничау произнёс клятву честности и стал всё рассказывать, как было. Пока разбирались, кто виноват, да потом растирали снегом две шишки на двух рыцарских лбах, остальные поединки пришлось приостановить. Сначала пришлось приостановить, а потом и совсем прекратить.
Совершенно для всех неожиданно и даже внезапно на детскую площадку напали родители, вернее, одни матери. Все они стали гоняться за чучелами своими гороховыми, а никакими-такими не рыцарями.
– Ишь придумал, рыцарь он! Я тебе сейчас покажу рыцаря!
– Да кто тебе из дому разрешил убежать?
– Где поварёшка? – неслось отовсюду.
– Куриный бульон вылить! Да я тебе за куриный бульон голову оторву!
– А вам, дылдам, не стыдно? С маленькими связались.
Император вместе с канцлерами грустно и молча наблюдали за тем, как редели ряды их рыцарей, что есть сил сопротивлявшихся угону в домашний плен. И всё-таки многие рыцари успевали им на прощанье весело «бемзнуть» поварёшкой о кастрюлю. «Бемз!» – раздавалось то с одной, то с другой стороны.
– В такое тряпьё вырядиться! – неслись возмущённые возгласы. – То-то я смотрю, все мои чулки, все колготки запропастились куда-то… А сумки холщовые на куски порезаны…
Когда похищение рыцарей закончилось, император с канцлерами стали снимать с футбольных ворот карманные фонарики и сняли также с баскетбольного щита фару от мотоцикла.
На улице после этого сразу стало светло. В свои права вступил зимний день – воскресенье, когда не состоялся первый и последний рыцарский турнир при свете карманных фонариков. Тогда он и правда не состоялся, зато состоялся потом, но уже без всяких фонарей, фар и фонариков.
НЕЗАМЕТНАЯ
(Рассказ Люси)
– Вот про меня никто ещё слова не сказал. Ни разу даже не упомянул, как будто меня и нет в нашем классе. Неделю могу не приходить в школу, и никто не заметит. А когда приду, опять не заметит никто и не удивится, что я пришла. «Люся Ботикова пришла!» Никто так не закричит. Иногда мне это обидно, а иногда нет. Теперь я привыкла к этому. Ну что делать, раз я такая незаметная. Не буду же я нарочно всем лезть на глаза: это я, я, смотрите! Не буду. Может, я пока незаметная. А когда вырасту, стану заметной, хотя бы по росту. По росту вон сколько заметных есть!
На переменках я всегда хожу с Натой и Томой. Они разговаривают между собой, а я слушаю. Я всегда слушаю и молчу, потому что боюсь сказать не то. Я ведь глупая. Мама мне тоже так говорит: «Глупая ты моя, глупая!» Когда мама так про меня говорит, я не обижаюсь. Но когда так говорят другие…
Глупой и ПРОСТОДУРОЙ меня всё время зовёт Егозихин. Он всегда цепляется ко мне, ставит подножки, дёргает за косы. Мне это очень неприятно. Я же к нему не лезу, а он тогда чего?! Я ненавижу, когда ко мне пристают и лезут. Мне лучше одной быть.
Я люблю быть одна. Тогда я и весёлая становлюсь, и даже совсем не тихая. Я становлюсь сама собой. Могу петь и танцевать. А при всех мне петь не хочется и не хочется танцевать. Напоказ я не люблю. И ещё один человек напоказ не любит. Все его хорошо знают. Может быть, я бы хотела с ним подружиться, но он не замечает меня. Я незаметная.
Иногда я думаю про Егозихина: может, он хочет сделать меня заметной? Хочет, чтобы я при всех закричала: «Егозихин, ты чего ко мне пристаёшь?» Чтобы все увидели, что он ко мне пристаёт, и тоже бы меня заметили. И потом сами стали бы ко мне приставать. Но я никогда не закричу. Мне просто стыдно. Мне даже громко говорить и то стыдно. Мне вообще говорить стыдно: я так мало знаю.
Раз я такая, то друзей у меня ни одного как раз и нет. Только папа и мама. Я им всё рассказываю, но только про одно весёлое и хорошее. А про грустное думаю сама. Когда мне становится грустно, я начинаю читать свои любимые книжки: «Золотой ключик» и «Маленький принц».
Все свои любимые книжки я читала много-много раз. Даже знаю их наизусть. И всё равно я могу читать их без конца. Я могу читать их с середины. Когда я читаю свои любимые книжки, мне становится хорошо. Я превращаюсь в своих любимых героев, и никто-никто не может меня позвать и вернуть. Разве только мама, разве только папа, разве только… один человек, про которого никто никогда не узнает. Я его очень уважаю. И хотела бы стать для него заметной, но он вообще мало с кем разговаривает, только смотрит всё время в окошко и молчит.