– Дальше, имей в виду, будет ещё интересней! – сказал повар.
Тата осторожно поглядела на него.
– Дай честное слово, что ты мне не снишься!
– Честное слово! – сказал повар и, в подтверждение, покрутил ногой в воздухе.
– Вот как?! – воскликнула Тата. – Значит, всё – на самом деле! Лиля!! – закричала она, вскакивая с постели. – Её надо спасти.
– Её нельзя спасти, – сказал Повар.
– Почему?
– Поклянись, что ты никому не расскажешь, и я открою тебе ужасную тайну.
– Клянусь, – сказала Тата, легла и натянула до носа одеяло.
Маленькими шажками повар взобрался на подушку к Татиному уху, наклонился и таинственно начал:
– Знай: ещё месяц назад я был настоящим поваром и служил в кафе «Красный мак», на углу Столешникова и Петровки…
Дальше он рассказал такую жалостную историю, что Тата чуть не заплакала. Выходило так, что он был очень хороший и пострадал зря. А на самом деле он был совсем не хороший и пострадал совсем не зря. Слушайте, как было.
…В кафе сидели мамы, тети и дети. С потолка свешивались скрюченные полоски липкой бумаги от мух. Официантка с подносом бегала, разнося чашки с какао на глубоких тарелках вместо блюдец. Она подошла к столику, где сидели какие-то папа и мальчик..
Хлебнув какао, мальчик скорчил гримасу.
– Что? – спросил папа.
Пойдём отсюда! – сказал мальчик.
Папа попробовал какао из чашки мальчика, и они поглядели друг на друга с отвращением. Поднявшись, папа подошёл к двери на кухню:
– Будьте любезны повара!
Сонный Пётр Петрович в грязном колпаке мешал поварёшкой какао в огромном баке.
– Ну, что там ещё? – спросил он недовольно.
– Разве это какао? – осведомился папа.
– Не нравится – варите сами, – сказал повар.
Тут-то папа и мальчик вздрогнули и посмотрели на дверь. Они увидели чьи-то пристальные глаза, одни глаза!.. Вы уже догадываетесь чьи.
Стоя на пороге, Могэс надел волшебные очки и глянул в окошечко, через которое подают блюда. В очках вспыхнули синие огоньки, они заплясали на всех тарелках в кухне.
И повар на глазах поражённых судомоек уменьшился в десять раз и превратился в куклу. Могэс вошёл в кухню.
– Вот таким образом, – сказал он обалдевшим судомойкам, сунул повара в чемоданчик и вышел.
Потом, уже у себя в мастерской, Могэс натянул на повара чистый колпак и вместе с другими такими же куклами снёс в магазин игрушек на Малый Каретный переулок. Теперь вы знаете, как всё было на самом деле…
Грустно свесив голову в колпаке, маленький Пётр Петрович сидел на Татиной подушке и бубнил:
– И Лилю он тоже отдаст в магазин игрушек. Хорошо, если её купят какой-нибудь девочке на день рожденья! Тогда ещё ничего! Но если Лилю купят в детский сад… – повар свистнул, – каждый захочет играть первый, и её разорвут пополам!
– Пополам?! – Этого Тата не выдержала и начала лихорадочно одеваться.
– Ты куда?
– Надо её спасти!
– Спасти!.. – захихикал повар. – Где ж ты её найдешь?
– В игрушечном магазине.
– Ну да! У нас, знаешь, сколько игрушечных магазинов? Наверно тысяча… или, наверно, сорок тысяч!
Не слушая его, Тата натягивала чулки.
– И охота тебе путаться в чужие дела, – продолжал повар. – И потом, тебе же нельзя на улицу… ты больна. У тебя знаешь что… У тебя подскочит температура!
Но Тата выбежала в переднюю, и за нею хлопнула дверь.
4
Как Тата сбегала по лестнице, рассказывать не будем: вы и сами знаете, что удобнее всего катиться по перилам А вот в чемодан вы, наверно, ещё не попадали. Поэтому сперва послушайте про Лилю.
Из чемоданчика она попала в мастерскую Могэса на стол, где было что угодно: клей, кисточки, кукольные туфли с помпонами, обрезки бумаги и даже пакля для волос.
– Подумаешь, нельзя на рояле! Из-за такой ерунды – в куклу! – пищала Лиля, пытаясь укусить Могэса.
Рисуя ей брови, Могэс негромко сказал:
– Я волшебник, и это моя обязанность – превращать в кукол всех, у кого кукольные сердца.
– Три «ха-ха»! – сказала Лиля.
На это Могэс не счёл нужным отвечать. Молча он начал приклеивать Лиле шёлковые ресницы и стал вплетать ленту в косичку.
«Всё равно убегу!» – подумала Лиля, озираясь.
Комната была как комната. Обои даже весёлые – заяц, цветок, заяц, цветок, заяц, цветок… И ещё ползайца, потому что не хватило стенки. Зато вот половицы… то и дело скрипели, даже когда по ним не ходили. И форточка сама по себе вдруг открывалась и вдруг закрывалась. «Всё равно убегу! Всё равно убегу!..» – думала Лиля, опасливо поглядывая на форточку.
– Ну как же ты убежишь? – спокойно сказал Могэс. – Я же всё вижу и всё слышу.
Он нажал указательным пальцем ей на живот, Лиля неожиданно для себя пропищала кукольным голосом:
– Ма-ма!
Могэс кивнул и положил её в одну из новеньких картонных коробок, стоявших в углу.
В тот же день Лиля попала в игрушечный магазин на Малом Каретном: Могэс приносил в этот магазин всех своих кукол, – такой уж у него был договор с артелью. В магазине Лилю поставили на самом видном месте прямо в открытой коробке, перевязав серебряной ниточкой, чтоб не свалилась.
С отвращением Лиля разглядывала стоявших рядом с ней грубых кукол с мёртвыми глазами. Тут были матрёшки с намалёванным румянцем, и висящие на шнурках акробаты с жестяными заклёпками, и резиновые пупсы с дырочками на спине.
«Ну и страхолюды!» – подумала Лиля. Она не подозревала, что теперь сама вроде них. «Если бы я была такой уродкой, – думала она, – я бы себе отрубила голову вон той лакированной саблей с золотой ручкой, прицепленной к картонке, или хватила бы себя по голове вон тем молотком из столярного набора!» Она подумала ещё, что хорошо бы всех кукол вместе с Могэсом взорвать пистонами.
А в магазин входили новые и новые покупатели, игрушки заворачивали и уносили. И самое ужасное – нельзя было вертеться! Лиля подумала: что будет, если у неё зачешется нос. Потом она перестала думать и стоя задремала.
Пробило три часа – обеденный перерыв. Продавщица тщательно убрала прилавок, покрасила губы; рыжая кассирша заперла кассу, и обе вышли, повесив на магазин замок. Кроме того, они нажали маленькую кнопку на притолоке двери и опустили снаружи металлические жалюзи.
Едва в магазине потемнело, тут-то и началось. Началось такое, что Лиля не могла даже себе представить. Все куклы соскочили со своих мест и ринулись к Лиле.
– Новенькая! – завопили они дикими голосами. – Новенькая!
За руки её выхватили из коробки и поставили на прилавок. Клоун ударил в жестяные тарелки под самым ухом Лили так, что она отшатнулась. Сзади забили барабанщики; Лиля хотела отбежать, но вокруг уже мчались с треском заводные железные мотоциклисты.
– Новенькая!.. – вопили они.
С верхней полки в Лилю выпалили из пушки горохом. Лиля закрыла глаза и жалобно сказала «ма-ма».
Два больших мальчика-куклы загоготали и запустили волчки; с угрожающим звоном они понеслись на Лилю. В то же мгновенье с одной стороны с грохотом разорвалась хлопушка, с другой кто-то выпалил в Лилин нос пробкой из духового ружья. В изнеможении Лиля села на прилавок, согнула ноги (ноги оказались почему-то на шарнирах) и заткнула уши.
Вокруг выли волчки, гремела стрельба, взрывались пистоны. Какой-то акробат стал прыгать через Лилю, и, завопив «чехарда», все запрыгали через неё. Она в ужасе закрыла голову руками. Но и это было ещё не всё. Кто-то заорал «куча мала», и все кинулись на Лилю.
(Главное, сколько раз Лиля бывала прежде в игрушечных магазинах, но не подозревала, что там творится такое в часы обеденного перерыва. Удивительно ещё, как все куклы каждый раз остаются целыми. Если бы Лиля знала, что делается в других местах во время обеда, – как например, ведут себя фигурки в хозяйственных магазинах или бронзовые амуры в часовых мастерских, – она удивилась бы ещё больше. Но об этом – ладно! Этого мы сейчас не будем касаться. Вернёмся к Лиле.)
Пробило четыре часа, перерыв кончился. И всех будто смело ветром; нее куклы бросились на места и сделались неживые. Только Лиля осталась лежать на прилавке.
Она тоже хотела вскочить и удрать, но продавщица нажала кнопку у входа, и поднялось жалюзи, а рыжая кассирша открыла замок и входила в магазин. Бежать было поздно.
Увидев Лилю, валявшуюся на прилавке, кассирша сухо сказала:
– Когда уходишь, – игрушки надо убирать!
– Я убрала, – сказала продавщица.
– А это что?! – Кассирша указала на Лилю.
Продавщица вытаращила глаза, недоверчиво взяла в руки куклу, повертела её и пожала плечами. Вошли покупатели; среди них Татина мама с кошёлкой, из которой выглядывали бутылка молока и цветная капуста: Галина Ивановна уже заказала в аптеке лекарство и побывала на рынке. Увидев в руках продавщицы Лилю, она сказала:
– Какая хорошенькая кукла!.. А она закрывает глаза?
– Закрывает и открывает, – сказала продавщица. – И говорит «мама»!
– Сколько стоит?
– Один рубль шестьдесят три копейки.
– Ну что ж, – сказала Татина мама.
Она купила Лилю, потом обвела глазами магазин, заметила в углу гроздь воздушных шаров, взяла красный, зелёный и жёлтый. И шары понеслись за нею на ниточках.
5
Среди вертящихся этажерок с лекарствами, среди банок с притёртыми пробками и латинскими надписями, среди ядов и слабительных, грелок на живот и пузырей на голову, крошечных склянок и огромных бутылей с разноцветными жидкостями – сидел старый провизор Бахтерев-Разумовский. На его носу сияли очки с золотым ободком. С быстротой и точностью фокусника он отпускал посетителей, подсчитывая что сколько стоит и когда что будет готово.
Дошла очередь и до Татиной мамы.
Завертев этажерку с лекарствами, Бахтерев-Разумовский нашёл склянку с розовой жидкостью; на ней было написано по-латыни «tiap-tiap» и белела наклейка «наружное».
Провизор протянул склянку Галине Ивановне:
– Будете втирать в больное место два раза в день!
– Втирать?! – От изумления она чуть не упустила воздушные шары. – Это же надо пить! Семь раз в день!
– Что-о!? Пить наружное лекарство?!
– Так прописал доктор.
– Сорок пять лет сижу на этом месте, – сказал Бахтерев-Разумовский, – и первый раз слышу, чтобы пили капли тяп-тяп!
Он долго рассматривал печать и подпись:
– Слушайте, что это за рецепт?
– Это выписал доктор Кракс…
– Какой доктор Кракс?
Татина мама удивилась:
– Вы не знаете доктора Кракса?
Бахтерев-Разумовскнй поднял брови.
– У нас в городе сто семнадцать поликлиник; в каждой поликлинике четыре детских врача, два консультанта и один профессор-педиатр. Но я не знаю доктора Кракса.
– Он не в поликлинике, – сказала мама. – Он дома.
Провизор посмотрел на неё.
– Идите сперва к вашему доктору, узнайте, в чём дело! – И поставил лекарство обратно на этажерку.
Ахнув, мама выбежала из аптеки; за ней летели шары. Не успела она сделать и нескольких шагов, как вдруг (она не поверила своим глазам!) увидела Тату, перебегавшую через улицу.
– Тата?! – Галина Ивановна кинулась к дочери.
– Мама! Знаешь что! – Тата задыхалась от бега. – Могэс превратил Лилю в куклу! Надо её спасти!.. Бежим вместе!
– Бредит! – ахнула мама.
Она сунула под мышку картонку с куклой и корзину с цветной капустой, зацепила ниточки от воздушных шариков за пуговицу на жакетке и свободной рукой схватила дочку.
– Пусти! – крикнула Тата. – Ну, пусти же!
На них оглядывались прохожие.
– Пойдём домой, Таточка… – чуть не плакала Галина Ивановна. – У тебя температура… Пойдём… – И потащила за руку упирающуюся дочку домой.
Какая-то женщина на улице, показав на Тату, сказала своей худенькой девочке:
– Видишь, что бывает, когда по утрам отказываются от рыбьего жира!
А два мальчика, которые шли, поддавая ногами консервную банку, остановились.
– Какая глупая девчонка! – сказал один. – Она, наверно, хочет смотреть кино «Большой вальс», а ей ещё нет шестнадцати лет!
Вот так всегда: люди почему-то без конца ошибаются. И никак не сделать, чтобы они больше не ошибались.
6
Да что люди! Даже кот ошибался – он смотрел из форточки первого этажа и думал, что эту девочку тащат за то, что она без спроса сунула нос в сметану.
А ещё выше – из окна третьего этажа – на Тату смотрела маленькая голова в белом колпаке. Это был повар Пётр Петрович. Только он один не ошибался, он знал точно, кто эта девочка и куда её ведут.
Повар стоял на подоконнике кухни, держась кукольной рукой за край кастрюли, в которой дрожало желе, и с интересом смотрел вниз, во двор. Неожиданно рядом послышался насмешливый голос:
– Высовывайся, высовывайся! Как хлопнешься с третьего этажа, останутся от тебя рожки да ножки, пуговицы-черепки!
Кто бы это? Пётр Петрович оглянулся и увидел на плите на чайнике краснощёкую бабу в широкой юбке с цветочками.
– Ты кто?
– Управдомша с этого двора. А что?
– Ничего, – сказал повар.
Он открыл рот спросить ещё что-то, но в дверях уже поворачивался ключ. Съехав по бельевой верёвке с подоконника, повар бросился было в комнату, да споткнулся о веник и растянулся на пороге. Управдомша хихикнула и умолкла.
Мама с Татой быстро прошли по передней мимо куклы, валявшейся на пороге, и скрылись в комнате. Убедившись, что их нет, повар встал, отошёл на цыпочках в глубину кухни, поглядел наверх на краснощёкую бабу и мрачно сказал:
– Давай, спускайся!
– А зачем? – сказала управдомша. – Я на чайнике. Мне тут тепло, хорошо.
– Да как же ты попала на чайник?
– Так же, как ты, – флегматично сказала управдомша. – Стояла я как-то раз на нашем дворе и грызла орехи. Честно говоря, я работала не ахти как, вроде тебя. Гляжу на наш двор и думаю: лужи, мусор, кирпичи. Думать-то думала, а делать не делала, лень проклятая! Стою; вдруг девчонка с верхнего этажа: «Алла Павловна! – говорит. – Меня прислала бабушка. Она больная. Вода не доходит до нашего этажа!.. И течёт потолок!» А я возьми и скажи: «Берите воду с потолка!» И вот ведь не повезло – в этот самый миг чёрт принёс Могэса. Он услышал мои слова. Ну и… Вот я и оказалась на чайнике!
– Почему же ты не чинила крышу? – осведомился повар.
Управдомша прищурилась:
– А ты всегда делал всё хорошо?
– А тебе какое дело! – сказал повар.
– Ага, – торжествующе сказала управдомша. – Боишься правды!
Повар хотел ей ответить как следует, но, услышав шаги, брякнулся на пол. Ответить ему так и не пришлось, потому что управдомшу унесли: вбежала Татина мама, схватила чайник с Аллой Павловной и умчалась.