— Приятель, — кивнул Костя.
— Вот именно. Когда все трое после короткого разговора в дверях уходили, Карпенко уже переоделась и выглянула из-за шкафа. Она утверждает, что по крайней мере один из незнакомцев был в черной плащ-накидке, — капитан снова заглянул в бланк и, очевидно, прочёл:- «в такой, как у офицеров-моряков». То же показали и дети соседей.
— Ерунда какая-то! — вырвалось у Кости.
— По заявлению Карпенко, те двое настаивали, чтобы её приятель пошёл с ними куда-то. Разговаривали якобы вполголоса, так что она не поняла, — куда и зачем. Может быть, — капитан опять сделал паузу и пристально посмотрел на Костю, — может быть, вы это знаете?
— Да вы что? — вскипел тот и даже привстал. — Вы понимаете, что говорите?
— А вы не волнуйтесь, Моргунов. Я хочу понять, что произошло, и надеюсь на вашу помощь. Всего-навсего.
— Ну, знаете, методы у вас! — опускаясь в кресло, гневно бросил ему Костя. — Разговариваете, словно я преступник, а не человек, ввязавшийся в эту грязную историю именно для того, чтобы вам помочь.
Капитан встал и, небрежно засунув руки в карманы, прошелся по кабинету. Остановившись перед креслом студента, сказал:
— Во-первых, о методах разрешите судить нам. Ясно? А во-вторых, вы говорили сотрудникам о билетах на самолёт. Можно взглянуть?
— Почему нет? — усмехнулся Костя и, уже потянувшись к карману, вспомнил, что билеты у Семёна. — Вы понимаете, билеты-то взял Гостинцев…
— Так… До вылета, как я понимаю, остаются считанные минуты, а билетов нет. Билеты у Гостинцева. Где вы должны встретиться с ним?
Костя развёл руками и хлопнул себя по коленям: что он мог ответить на этот вопрос?
— Как фамилия гражданина, что поехал к знакомому?
— Пряхин Иван Александрович, — ответила на вопрос Люда.
— Точно?
— Конечно. Я же его много лет знаю.
— Попробуем проверить, — сказал капитан. — Вам придётся подождать в коридоре, граждане. Насчет разговоров вас предупреждали.
— Помилуйте, а как же с отлётом? — вконец растерялся студент.
— А как с билетами? И с вашим товарищем?
Вздохнув, Костя направился к дверям, забыв даже пропустить вперёд Люду.
И опять медленно-медленно потекло время. В коридоре под тусклыми абажурами ламп плавал табачный дым. Почему-то пахло вокзалом, но это не удивляло. Костя вообще потерял способность удивляться. Всё встало с ног на голову, всё было реальным и — невероятным. Был или не был Подклёнов, например? А исчезновение Семёна? Да чего там ходить далеко, — они с Людой на положении подозреваемых. Им даже не позволяют между собой разговаривать, только что не сажают за решетку. Но может быть, посадят ещё? Бывают же всякие судебные ошибки…
Страшные мысли Кости Моргунова прервало появление в конце узкого коридора Ивана Александровича Пряхина. Явно обрадовавшись знакомым, он заспешил к ним, объясняя:
— Понимаете, вызвали по радио: «Пассажира Пряхина просят зайти в диспетчерскую», а оттуда…
— Прекратите разговоры, гражданин! — каменным голосом оборвал его следовавший позади человек.
Иван Александрович приостановился, открыв рот, и робко оглянулся через плечо, а каменный голос продолжил:
— В первую дверь направо, пожалуйста.
Плечи горного инспектора обвисли. Переступая на цыпочках, он проследовал в кабинет капитана, как неумеющий плавать входит в неведомой глубины воду.
Теперь их было здесь трое. Не хватало только Гостинцева.
Глава третья
Семёна Гостинцева даже разочаровало, пожалуй, что никаких неожиданностей в парадной дома номер семнадцать не обнаружилось. Короткий — в несколько ступеней — марш к площадке первого этажа. Двери справа и слева. И еще одна, неплотно закрытая, — против главного входа. Как на всех лестницах, пахло кошками и отсыревшей штукатуркой.
На верхний этаж вели два марша, лепившиеся к стенам — архитектор любил симметрию. Подниматься можно было по любому из них, но Семен не стал этого делать. Он толкнул среднюю дверь, уверенный, что за ней откроется сад, и удивился своей ошибке. Перед ним была туалетная: два длинных, рыжих от ржавчины умывальника и три продувные двери из фанеры. За любой из них мог находиться Подкленов, А как проверить?
— Не занято? — громко спросил Семён.
Ответа не последовало. Тогда он ещё плотнее нахлобучил капюшон и по очереди заглянул за каждую дверь. Правой рукой брался за ручку, а локтем левой прикрывал челюсть. Но предосторожности оказались излишними.
Две другие двери вели, очевидно, в квартиры. Их косяки украшали целые наборы звонков. Обе были заперты. Пугаясь шороха собственной накидки, казавшегося грохотом, Семён взбежал по левому маршу.
Конечно, тоже три двери. Правда, ни на одной не имелось звонка и все три не запирались. Он прислушался. В туалетной и здесь расточительно бежала вода. За правой дверью что-то бубнил репродуктор. Семён уже хотел повернуть назад, когда из-за неплотно притворенной двери послышался разговор. Насторожившись, он приложил ухо к щели. Щель была настолько широкой, что он решил заглянуть. Взгляд уперся в угол кухонного стола с привёрнутой к нему мясорубкой. Пытаясь увидеть больше, Семен не рассчитал нажима на дверь, и она, тихонечко скрипнув, вдруг начала плавно и медленно отворяться.
Он инстинктивно сжался, притаил дыхание. Но ничего страшного не произошло. Подождав с полминуты, Семён откачнулся от стены и увидел заставленный кухонными столами коридор. Столы выстроились вдоль стены, за двумя окнами которой был виден сад. В противоположной стене Семен насчитал пять дверей в комнаты. И опять он хотел повернуться, уйти, но его остановил звук удара, сопровождаемый жалобным звоном посуды и громким возгласом:
— Припорю! тварь!
Испуганно, коротко взвизгнула женщина, потом кто-то сказал несколько спокойных неразборчивых слов. Движимый любопытством, Семен сделал по коридору шаг, затем другой. Внезапно ближняя из дверей распахнулась и с криком:
— Рви когти, падлюка! Рви! — в коридор вывалился рыжий парень в рубахе с расстегнутым воротником. Одной рукой он сжимал финский нож, а другой показывал в направлении входной двери и Семёна. Но смотрел он в глубину комнаты. Туда, откуда глядел на Семена, не то равнодушно, не то нахально прищурив глаза, Подклёнов.
Внезапно его тонкие губы изогнулись в усмешке, а парень с ножом оглянулся назад и выкрикнул с придыханием:
— В чем… дело?…
Краем глаза Семен заметил, что он пьян и старается спрятать нож. И ещё — две детские головенки, выглянувшие в коридор из соседней двери и тотчас пропавшие. Только краем глаза, потому что нужно было следить за Подклёновым.
Какое-то мгновение длилось молчание, потом Подклёнов вынул руки из карманов, сложил их на груди и сказал:
— Это мой корешок, Паша! — и, глядя прямо в глаза Семёну, добавил: — И мы понимаем, Паша, что ты не отдашь гроши, даже если тебя заметет угрозыск. Пойдёшь к стенке, а не отдашь. Твой характер я знаю, Паша. Но нам долю ты выделишь, тебе не отвертеться. Решай, нас двое…
Рыжий сбычился, меряя недобрым взглядом сначала Семёна, потом Подклёнова. Буркнул, кивком головы показывая на стол:
— Ладно… Давайте выпьем.
И опять Подклёнов сказал с усмешкой:
— Нам некогда, Паша. Давай деньги.
— А если не дам?
— Ты меня знаешь.
Рыжий думал, борясь в то же время с хмельным угаром. Помолчав, спросил:
— Прижали, гады? На готовое пришли? — И, нервно заталкивая финку в ножны, объяснил: — Грошей здесь нету.
— Понимаю, — кивнул Подкленов. — Значит, пойдем за ними. Одевайся.
Рыжий, скрипнув зубами, потянул со стула кожаную, в блескучих молниях куртку. Пока надевал её, плохо попадая в рукава, Семён и Подклёнов не сводили друг с друга глаз. Семён старался разгадать странную игру Василия Подклёнова и не мог. Бандит требовал у другого бандита какие-то деньги. Очевидно, добытые ценой ещё одного преступления. Это-то было ясно. Но почему вдруг Подклёнов выдал его, Семёна Гостинцева, за своего «кореша»? Зачем впутал, как осмелился впутать? Что позволило ему надеяться на согласие или хотя бы на такое вот молчание? Почему всё-таки он думает, что игру поддержат?
И вдруг Семён понял: деньги.
Убийца Подклёнов покупал его. «Нам долю ты выделишь», — сказал он рыжему, не зря подчеркнув это «нам»! Меряет на свой аршин, думает, что ради денег можно пойти на всё. Он в этом уверен, мерзавец! Надеется купить обещанием разделить деньги, а после… После-де — выстрел из пистолета в спину где-нибудь на безлюдной улице. Ну что же! Семён Гостинцев согласен на такую игру!
Он заставил себя одобрительно моргнуть Подклёнову: ладно, будем играть! Тот понял, даже усмехнулся, кажется.
— Быстрей шевелись, Букет! — скомандовал он рыжему. — У нас тоже… свидания назначены.
Тогда Семён обратил внимание, что на диване сидит сильно накрашенная девица. Выходя, рыжий бросил косой взгляд в её сторону:
— Не видела и не слышала. Ясно?
Та кивнула.
На улице всё ещё хлестал дождь, и только поэтому Семён вспомнил, что провёл в доме какие-то считанные минуты. Поискал взглядом Костю. Улица была совершенно пустынной. Рыжий поднял воротник куртки и быстро, чуть покачиваясь иногда, зашагал в ту сторону, откуда недавно пришёл Подкленов, и сам Семён, и такие далекие теперь Люда и Костя.
— Куда? — спросил рыжего Подклёнов.
— Увидишь, — не оборачиваясь, огрызнулся тот.
Семён напрягал слух, страстно желая услышать за спиной шорох шин и окрик: «Руки вверх!» Но они отвернули в переулок, прошли через пустой сквер и оказались на набережной. Здесь ожидать помощи не приходилось. Следовало рассчитывать только на себя. И Семён почти примирился с этим. Может быть, это к лучшему даже!
Во-первых, представляется возможность узнать, где находится логово Букета. Если повезёт, — даже тайник, куда Букет прячет ворованное. Потом он останется с глазу на глаз с Подклёновым; конечно, тот постарается избавиться от своего невольного сообщника. Но ведь не будет же Подклёнов стрелять где попало! Значит, есть надежда опередить его. Внезапный нокаутирующий удар, скажем, и — отнять оружие. Если преступник добровольно не пойдёт в милицию, попытается бежать — что же, придётся стрелять. Целиться надо в ногу. Конечно, если повезёт ему, а не Подклёнову.
Они шли рядом, плечо к плечу — Семён Гостинцев и скрывающийся преступник, убийца Василий Подклёнов. А чуть впереди, собственно говоря, — под конвоем у них, шагал рыжий Пашка Букет. Весело!
Пройдя по набережной, обогнули какую-то строительную площадку. Потом над головой навис мост, а за его устоями открылись заросшие травой задворки. Миновав их, снова очутились у Ангары.
Семён подумал, что Букет завернёт к ресторану-поплавку, но они прошли дальше — к пристани речного трамвая.
— В Кузьмиху, что ли? — спросил Подклёнов.
Букет только мотнул головой.
Из его глаз постепенно уходила муть, движения становились более собранными. Несмотря на непогоду, он остался на верхней палубе и, стащив кепку, подставил дождю голову. Рыжие вихры потемнели, слиплись.
— Г-гады! — сказал он вдруг и скрежетнул зубами.
Подклёнов усмехнулся с откровенной издевкой:
— Точно, Паша. Но у тебя нет выбора. Лучше поделиться с нами, чем встать к стенке.
Помолчали. Букет закурил сигаретку.
— Гроши мы поделили с Чернушником, — сказал он погодя. — Половину будешь получать с него.
— Вы потом сами договоритесь, Паша, — всё так же усмехнулся Подклёнов. — И, потом, ты лепишь горбатого. Не пройдёт.
— Внатуре, — бросил Букет.
— Николе ты не доверяешь, Паша. Я же знаю, — пока не утихнет шумок, ты придержишь денежки. Не разменяешь ни одного червонца. Ты же умный — а вдруг засекут, вдруг известны номера купюр. Точно?
Букет хотел выплюнуть сигарету, но она крепко приклеилась к губе. Оторвав её и обкусав бумагу, он спросил почти равнодушно:
— А откуда я знаю, что вы меня не припорете, когда приведу к грошам? А? Вас двое…
— Я же не мокрушник, Паша. Ты же знаешь, что я не люблю крови.
Катер подвалил к пристани. Немногочисленные пассажиры заспешили к сходням. И уже на берегу, показывая на свободное такси возле пристани, Букет сказал:
— Поедем за Чернушником. Пусть двое на двое. И чтобы Никола не думал, что я откачиваю гроши.
Подклёнов посмотрел на Семёна, словно спрашивал его совета, но решил сам:
— Ладно. Дело твоё.
«Положение осложняется, — забеспокоился Семён. Но Пашку Букета и его товарища можно было не бояться, — всё-таки у Подклёнова пистолет, это стоит пяти ножей. Конечно, и Подклёнов рассчитывает на это. Будь что будет».
Садясь в машину, Букет назвал шофёру адрес, но какой именно, — Семён не расслышал. Машина закачалась на колдобинах. Рядом попыхивал папироской Подклёнов; студент дважды ловил его испытующие взгляды. Удивлённый молчаливостью пассажиров, шофер напрасно пытался заговаривать с соседом, — Букет не поддерживал разговора. Он сопел, одну от другой зажигая сигареты. «Нервничает», — подумал Семён. Подклёнов тоже достал папиросы. Протягивая пачку, не пряча улыбки, предложил:
— Закуривай, корешок. Один чёрт нехорошо.
Семён криво усмехнулся в ответ, но взял папиросу.
«Выдержка же у этого бандюги!» — почти с восхищением подумал он. Подклёнов тем временем зажёг спичку. Жёлтый язычок огня заколебался в его ладонях, составленных лодочкой. Подклёнов поднёс лодочку к папиросе Семёна и бесцветным голосом произнёс:
— Люди с головой всегда и обо всём могут договориться.
Конечно, фраза адресовалась Семёну, но Пашка Букет с полным основанием мог принять её в свой адрес. «Ловок, чертяка!» — снова, без неприязни почти, подумал студент. Ох, и дорого дал бы Семён Гостинцев, чтобы прочитать потаенные мысли этого парня!
А по ветровому стеклу машины, словно маятники очень ленивых часов, вычерчивали свои дороги неутомимые «дворники». Вспыхивали и гасли неяркие в светлых сумерках огоньки светофоров. Уклоняясь от брызг, сторонились к домам редкие прохожие Вот милиционер плавно взмахнул руками, закрывая дорогу…
Крикнуть шофёру «стой!» и навалиться на Подклёнова?
А второй?
А деньги, которых Букет «не отдаст, даже если пойдёт к стенке»?
Откидываясь на сиденье, Семён встретился с внимательным взглядом соседа. Подумал: не стоит горячиться. Букет и Подкленов перед лицом опасности станут действовать заодно, в этом нечего сомневаться. Стреляные воробьи. Пока Семён возится с Подклёновым, рыжий под угрозой ножа заставит шофера ехать — и ищи опять ветра в поле. С двоими не справиться, конечно. Пистолет и нож против голых рук. Нет, это не тот случай, которым следует воспользоваться!
— Никогда не надо горячиться, — точно угадывая его мысли, сказал Подклёнов. — А Паша всегда был рассудительным человеком. Паша дело знает.
— Приехали! — сказал Пашка Букет шоферу и полез из машины.
— Кто будет платить? — спросил шофер, растерянно оглядывая пустую, по-деревенски грязную улицу, застроенную деревянными домиками.
Кожаная спина Букета уже уплывала от машины. Подклёнов рванулся за ней, опуская руку в карман. И тут Семёна осеняло.
— Я заплачу! — громко, чтобы слышали уходящие, сказал он. Доставая деньги, приглушив голос почти до шепота, обратился к шоферу:
— Поезжай и позвони в угрозыск. Спешно! Скажи: Подклёнов, пахнет убийством. И этот адрес. Номер твой я запомню.
Сунув шофёру какие-то деньги, разбрызгивая грязь, побежал за ушедшими вперёд. Они уже свернули в калитку ветхого палисадника. Открывая её, Семен услышал, что шофер включает стартер.
«Позвонит, — подумал он про шофера. — Не может не позвонить. А в угрозыске должны знать. Костя и Люда наверное уже давно бьют тревогу. Всё должно быть в порядке. Должно…»
За палисадником в чахлой картофельной ботве Семён увидел согнувшуюся женскую фигуру. При появлении гостей она с трудом выпрямилась. На её иссеченном морщинами лице читались страх и злоба одновременно.
— Николай дома? — не здороваясь, спросил Букет.
— Оставили бы вы его… — начала было женщина, но Букет оборвал резким окриком:
— Ладно! Дома Никола?
— Спит он.
— Пьяный?
Не ожидая ответа, Букет шагнул на крыльцо. Подклёнов и Семён последовали за ним через заставленные кадушками тёмные сени. Пашка толкнул дверь в комнату, где было даже темнее, чем в сенях. Ничем не завешенное окно белело уже нечетким, расплывающимся пятном на бревенчатой стене. Семён вспомнил, что наступил вечер, что ему пора быть на аэродроме.