КОМАНДИР ОСОБОГО ОТРЯДА
У Шурки Суркова в жизни было два несчастья: маловатый рост и неумение свистеть.
Насчет роста кое-какая надежда еще имелась: ведь многие сперва всё не растут да не растут, а потом вдруг возьмут и вырастут, некоторые даже чересчур!
А вот со свистом дело совсем негодно обстояло: язык, что ли, сильно толстый или зубы неправильно расположены, но как Шурка ни трудился, ничего не получалось: вместо свиста выходил какой-то противный шип… И потому было обидно: даже совсем маленькие ребятишки, по прозванию Зубан и Голован, сунув в рот четыре пальца, заливались соловьями, а их сосед Перфишка свистел в любые пальцы и даже в колечко, сложенное из большого и мизинца. Да уж, видно, такой у людей бывает талант с самого детства!
Зато в остальном Шурка был ничем не хуже других, может, даже и получше. Теперь вот целым отрядом командовал, который недавно организовал во главе с самим собой.
Отряд правда, пока не очень большой. Кроме самого командира еще четверо да двое маленьких, которые не считаются, — но где же народу набраться на такой коротенькой улице? 'Не пойдешь ведь к чужим ребятам — в отряд их призывать? Они скажут: чего приперся, у нас и без тебя есть кому командовать… И могут начать обсмеивать, драться… Конечно, со временем, может, и еще сколько-нибудь в отряд прибавится, — будь в отряде даже сто человек, Шурка мот бы хорошо командовать — что тут такого? Была бы дисциплина! Но пока нужно следить, чтобы какие есть не поссорились да не разошлись по домам!..
Честно говоря, и с этими хлопот не оберешься: никто ни с кем не согласен, командира не слушаются, а дисциплины и вовсе никакой нет! Со временем Шурка надеялся и дисциплину подтянуть, но не сразу, чтоб ссоры не произошло…
Шуркин отряд и назван «особый», потому что был организован не от нечего делать и не для хулиганств разных, как некоторые другие отряды составляются, а для важного общественного дела — охранять лес от пожаров. К этому каждый день призывали население поселка радио и местная газета «Вперед».
Больше месяца дул суховей. Горячий, будто из печки, воздух принесся прямо из пустыни Сахары: Шурка сам читал об этом в московском прогнозе погоды и первые дни с удовольствием подставлял себя под этот редкий ветер, добравшийся к нам из львиных и страусиных мест и даже вроде бы немного пахнущий львами… Однако он был приятен только для Шурки, а наша окружающая природа привыкла к прохладе, к дождичкам, и для нее такой пустынный ветер не годился. Он все высушил, и в любую минуту в лесу мог произойти пожар — от сущего пустяка: от окурка, непогашенной спички и даже искры из мотора. Поэтому строго-настрого запрещалось разводить в лесу костры и въезжать туда на машинах, мотоциклах и прочем мототранспорте.
Как чуть не начался пожар, Шурка сам увидал собственными глазами, когда для пробы поджег совсем пустяковую кучечку сухой хвои. Огонь вдруг побежал с травинки на травинку, с хвоинки на хвоинку, да по сухим палочкам — так быстро, что насилу Шурка его затоптал, а он продолжал тлеть где-то внизу и снова вылезал в разных местах… Хорошо, что недалеко был пруд, и Шурке пришлось три раза сбегать, чтобы принести в своем картузе воды и залить свой маленький пожарчик уже насовсем… Мог бы запросто весь лес поджечь, а, между прочим, являлся заслуженным членом общества друзей леса, имел удостоверение, значок и две награды: стенной термометр и книжку «Служебное собаководство», которыми был награжден как особо отличившийся при сборе семян клена. Сам председатель товарищ Шамин, полковник в запасе, всегда здоровался с Шуркой за руку, расспрашивал, как жизнь, как дела, и подарил две звездочки со своих старых погон. А как стала засуха, товарищ Шамин дал Шурке особое задание — патрулировать лес от пожара. И теперь Шурка должен его выполнить. А как его выполнишь, когда у бойцов дисциплина до того расхлябанная, что даже в одно место всех никак не соберешь? Сам командир давно готов к выступлению в поход, а они где-то пропадают, а может, даже и не просыпались еще!.. Хотя ясно приказано явиться всем к командирскому дому ровно в семь ноль-ноль и ни на минуту позже! А сейчас скоро уже полвосьмого, но их всё нет никого…
Явились только маленькие — Зубан и Голован. Хоть они и не достигли настоящего возраста, но ребята были отчаянные и Шурка принял их нестроевыми: для всяких поручений и мелкой разведки. Они оказались самыми дисциплинированными: пришли почти на час раньше срока и смирно сидели на улице под забором, дожидаясь, когда командир кончит собираться и выйдет, чтобы отдать какой-нибудь приказ.
Сегодняшний день был как и все: еще не кончилась ночная духота, а солнце уже пекло, как в пустыне, и горячий ветер ему помогал, стремясь досушить все до конца и сделать везде такую же пустыню, как там, откуда он прилетел.
Шурка вышел, снаряженный по всей форме: рубашка туго затянута широким ремнем с начищенной бляхой, на голове пилотка, на груди красовался значок «Друг леса», а в уголках воротника — полковничьи звездочки, чтоб было ясно, кто командир. На шею Шурка повесил маленький бинокль на ремешке, временно снятом с отцовского фотоаппарата, — вещь совершенно необходимую для всякого командира, чтобы обозревать окрестности: не виднеется ли где что подозрительное? Чтобы снарядиться в поход по всей форме, надо много чего предусмотреть, например, не забыть надеть на руку компас! Фляга с водой еще с вечера стояла на столе — не простая какая-нибудь вода, а приготовленная специально для марш-бросков в жарких условиях: с добавкой соли, как советовалось в одной военной статье. Там было очень толково объяснено, зачем нужно воду солить: от жары из организма вместе с потом выходит вся соль, получается обессоливание, и потому простой водой ни за что не напьешься досыта, сколько ни пей, только хуже пить хочется… Вот заодно с походом состоится и проверка такой интересной воды. Плохо только, что не сказано, в каком количестве сыпать соль, и Шурка сыпанул на глазок — полгорсти. Сейчас попробовал: соленая, как суп! Наверно, в самый раз: уже ясно, что такой водой сильно не разольешься, чтобы раздуть себе живот, как корова, и не мочь дальше двигаться… Подумав, он надел еще и резиновые сапоги, потому что сапоги тоже необходимы для формы. И хоть при жаре ногам сразу стало горячо, в настоящей армии на такие пустяки не обращают внимания: не станут же солдаты наряжаться в тапочки из-за какой-то там жары, будет прямо смешно! Впрочем, в сапогах имелись дырочки от шпор и сквозь них должен проходить свежий воздух для охлаждения. Шпоры Шурка выменял у знакомого тунеядца Витюши на велосипедный насос, потому что велосипед и без того давно сломался. Приделал их к сапогам, провертев по две дырки в задниках, и получилось просто замечательно! Но когда вышел первый раз прогуляться по поселку в таких сапогах, наткнулся на компанию других ребят — здоровых ослов, а без ума совсем… Они, видно, помирали от скуки я при виде Шурки со шпорами сильно обрадовались… Словом, остались от шпор одни дырки, за которые еще и от матери влетело, а про насос она пока не догадалась. Вот сейчас дырки и пригодились: раз они уже есть, Шурка их еще больше расширил — пусть продувает ветерком, а то очень ногам жарко…
Нестроевые Зубан и Голован, хоть возрастом не вышли, но дисциплину знали. Когда перед ними явился командир в полной походной форме, сразу вскочили из-под забора и вытянули руки по швам.
— Смир-рно! — скомандовал Шурка, а Зубан с Голованом вытянулись, замерли и выпучили глаза так, что больше уж и некуда: кабы все такие были! — Вольно! — дал отбой Шурка и спросил: — Где остальной личный состав?
Нестроевые переглядывались и молчали. Конечно, они пока еще слабо разбирались в военных выражениях, и Щурка перешел на штатский язык:
— Ребята где?
— Там… — махнул куда-то рукой Зубан.
— Не пришли… — пояснил Голован. — Собираются…
— А где рядовой Перфильев? — осведомился командир особо, потому что тот жил по соседству с Зубаном и Голованом.
Малыши виновато моргали.
— Перфишка… — уточнил Шурка.
— А! Перфишка! — обрадовался Зубан. — Он… тоже не пришел…
— Собирается… — подтвердил Голован.
Такие, значит, дела: командир давно собран и готов к выполнению различных боевых заданий, а рядовые еще не пришли, собираются… Да, дисциплину нужно подтянуть, слабовата дисциплинка!
— Айда за мной! — приказал Шурка. — Пр-равое плечо вперед!
Не обученные строю малыши такой команды не поняли, вдобавок и не знали, где право, где лево, но старательно скособочились и, выставляя по очереди вперед то одно, то другое плечо, двинулись за Шуркой. Они изо всех сил топали и махали руками, но от такой неудобной ходьбы то и дело отставали и потом догоняли командира рысцой. Обучать их было некогда, и Шурка разрешил идти вольно, а сам шел, печатая шаг своими сапогами и сожалея, что не хватает шпор…
Личный состав действительно уже собирался…
Рядовой Перфишка стоял в дверях и, потрясая тощим рыженьким котенком, отдавал матери последние распоряжения:
— Рыжего корми в доме, а то на пороге у него чья-то серая кошка всё отнимает… А если серая придет, гони ее чем попало, а то она нашего пугает, рычит на него!.. Да не забудь поросенка почаще водой обливать от жары, а то он заболеет!.. Там у меня вода поставлена…
Увидев Шурку, он сбежал с крыльца и присоединился к отряду. Когда Шурка начал делать ему строгое замечание по поводу неявки вовремя, он удивился:
— А как же! Нужно же обо всем проинструктировать, а то они никто не знает, что надо, что не надо…
Не личный состав, а просто-таки животноводы какие-то: у одного — котенок с поросенком, а у другого так и вовсе козел! Когда пришли к рядовому Дедову (он же Дед), тот стоял на улице у своей калитки: чуть приоткрывая ее, заглядывал в щелочку и опять быстро захлопывал, а сам трясся от смеха.
— Особого приглашения дожидаешься? — закричал на него командир.
— А обуться нужно? — тоже закричал Дед.
— Так обувайся!
— Да там… — Дед опять захихикал. — Кузя не пускает…
Он дал заглянуть через щелочку во двор. Знаменитый на поселке дедовский козел Кузя, весь в репьях и колючках, стоял там в боевой позе, опустив свои длинные острые рога и не сводя желтых шальных глаз с калитки, готовый в любой миг ринуться в атаку.
— Кузя, оборватое пузо! — радостно приветствовали своего друга Зубан и Голован.
Услыхав хорошо знакомые голоса, Кузя вскинул голову, дернул бородой, мекнул, потом опять нацелил рога на калитку.
— Чего он? — поинтересовался Шурка.
— Да обиделся! — объяснил Дед. — За то, что я ему морковку не дал! Очистил, показал, он только хотел есть, а я для шутки сам её съел! Он шуток не любит и давай бодаться! И не пускает! А то бы я давно пришел… Вы отвлеките его кто-нибудь на себя, я кеды возьму, вон они на крыльце стоят…
— Рядовой Перфильев, иди прогони козла! — распорядился командир.
— Ну его… — отказался Перфишка. — Иди сам! Шурке тоже не хотелось связываться с Кузей, который, если его раздразнить, дрался своими крепкими рогами очень ловко и больно. И вообще, где это видано, чтобы командиры с козлами дрались, будто больше нечего им делать? Такая драка может только подорвать авторитет, когда еще не известно, кто кого…
Выручили добровольцы Зубан и Голован:
— Можно, мы?
— Валяйте! — охотно разрешил командир.
С воплями «Кузя! Кузя!» они ворвались во двор, и Кузя, увидев своих хороших знакомых, всегда готовых повиснуть у него на рогах или сесть верхом, повернулся и с меканьем побежал за сарай.
— Когда много народу, он стесняется… — объяснил Дед, забирая кеды, и предложил: — Давайте его с собой возьмем?
— Зачем?
— А так… Интереснее.
— Давай! — обрадовались Зубан и Голован. — Я на нем прокатнусь!
— И я!
— Вот еще! — запретил Шурка. — В игрушки играть идем? Маленькие какие!
— А что такого? — встрял Перфишка.
— А ты не вмешивайся! — осадил его Шурка. — То зайти боялся, а то…
— А ты сам почему не заходил?
— Мне не положено… — буркнул Шурка.
Дед надулся, и другие все надулись: недовольны, что Кузю не берут… На первый раз Шурка уж хотел было уступить, тем более что с Кузей, конечно, интереснее, но все-таки проявил твердость, и Кузю не взяли…
Молча пошли к Роману, по дороге встретив Калиныча, который брел разгильдяйской походкой, сунув руки в карманы и поглядывая по сторонам, будто на прогулке. Но Шурка ему ничего не сказал, потому что Калиныч был ему лучший друг, а личный состав и так весь обиделся… Правда, вскоре все опять развеселились благодаря Роману, любителю всяческих потех, который, оказывается, только еще начал завтракать. Для ускорения он принялся есть стоя, а от этого ел еще дольше, да вдобавок старался всех рассмешить, корчась, будто ошпарил себе горячим чаем кишки, и давясь, будто заглотнул чересчур большой кусок…
Словом, целое утро проволынили, пока отряд собрался в полном составе.
Шурка построил его в шеренгу и скомандовал:
— Смирно!
Оказавшись в строю, все подтянулись, кроме Романа, который изобразил, будто он тянется и тянется вверх, никак не может остановиться, даже казалось, что он резиновый, но Шурка не обратил внимания, и он перестал.
— Шагом марш! — раздалась команда.
И отряд двинулся в поход.
Улицей, где от деревьев, домов и заборов падала тень, шли хорошо, держа шаг, равнение и вообще порядок. Даже тетя Маруся, повстречавшись, одобрила:
— Эна, бравые какие! Сколь далеко направились?
— На задание, — загадочно ответил ей командир Щурка, соблюдая военную тайну.
Но когда прошли последние дома и началась открытая голая дорога, стало хуже.
Жаркий африканский ветер дул без отдыха, стараясь превратить родные Шуркины места с приятным прохладным климатом, который так и называется — умеренный, в зону пустынь и полупустынь, известных всем, кто учил географию.
Пруд у самого поселка и в хорошее время был мелковатый, а теперь начал вовсе пересыхать:, вода ушла далеко от берегов, на бывшей глубине завиднелось дно, мелкие места сделались островами, а ручей, что впадал в пруд, пополняя его водой, сейчас совсем высох. Деревья стойко сопротивлялись, но самые слабые уже начали поддаваться, и кое-где виднелись среди зелени желтые листики, хотя желтеть им сейчас никак не время! А трава, желтая и сухая, как сено, уже не могла прикрыть и защитить землю, которая вся покрылась трещинами. В одном месте чернела длинная горелая полоса: кто-то баловался с огнем — и вот что получилось…
Пожар на лугу — невелика важность, там и гореть нечему, а вот если запылает сосновый лес, где и сами деревья, и старая сухая хвоя на земле, и всё до самой мелкой палочки пропитано горючей смолой, — даже представить страшно!
От этой жары не только природе, но и людям было тошно, особенно если человек обут в резиновые сапоги, хотя бы даже с дырками от бывших шпор: ноги как все равно в печке…
Но командир Шурка мужественно терпел, показывая подчиненным пример стойкости и выносливости, а те плелись как распаренные куры, которые в жару всегда бродят, взъерошив перья и разинув клювы, или валяются на боку, зачем-то еще и посыпая себя пылью… Чтобы подбодрить свой личный состав, командир начал расхваливать погоду:
— Африканский ветер! Аж с самой Африки долетел! Он даже и сейчас львами пахнет! Чуете? Нюхайте сильней!
Все начали изо всех сил нюхать, и наконец друг Калиныч согласился, что и в самом деле пахнет чем-то таким, похожим… хотя львов он ни разу не нюхал, не видал даже…
Только Перфишка, мастер рассуждать о чем не знает, принялся спорить:
— Суховей обыкновенный… Отец называет такой ветер — астраханец… Из астраханских степей он дует…
— А я тебе говорю — из Африки! — повысил голос командир. — Это пустынный ветер, из зоны пустынь…
— Пустынь… — не верил Перфишка.
Командир остановился и презрительно оглядел спорщика с ног до головы.
— Ты вчера главного метеоролога по радио слушал? Нет? А бормочешь! Зародился в Африке, так и передавал… А не в Астрахани твоей! Астрахань-то где? У нас! Там, может, чуть пожарче, чем здесь. А этот вон какой! Когда еще такой подует! Может, всю жизнь ждать придется… А сейчас мы идем и идем, несмотря ни на что! Нужно пользоваться случаем — привыкать… А потом, как приедем в пустыню Сахару…