Но ты должна идти вперед, Наташка! И надо торопиться. Что, если Алексей Архипович хватится раньше времени? Вот будет нагоняй! Насупит косматые брови, забранится, забурчит: «Выпороть бы вас! Мальчишество!» Сердитый старик…
Наташа остановилась передохнуть. Рядом уселся притихший Томми.
— Что, пес, не очень тебе здесь нравится?.. Смотри-ка, мы ведь намного ниже уровня озера, а воды тут нет. Что это значит, понимаешь? — Она разговаривала с ним, как разговаривают с не очень понятливым учеником. — Значит, видимо, озеро лежит не на известняковой подушке. Может такое быть? Вполне может.
Если бы Наташу услышал кто-нибудь из товарищей, она бы, бедняжка, смутилась. Потому что разговаривала с Томми слишком серьезно, и речь ее была необычна: «значит, видимо…», а самой ей в это время казалось, будто она высказывает очень уж умные, вполне «научные» мысли. Томми, склонив голову набок, казалось, задумался. Наташа принялась осматривать стены.
— Вот видишь, с этой стороны уже гранит. Значит, мы с тобой в зоне контакта. Глупый ты человек, ничего не понимаешь!.. Ты где?.. Томми!
Пес был впереди. Припав на задние лапы, он вглядывался в черный провал подземного колодца. Колодец был узкий и неглубокий, метра три — четыре. Наташа определила это, бросив вниз несколько зажженных спичек.
Надо лезть туда. Может быть, вернуться и кого-нибудь позвать? Эх ты, малодушная! Посмотри все, пощупай, а потом и позовешь, и приведешь, и расскажешь… Обвязав веревку вокруг небольшого сталагмита, Наташа попробовала, прочно ли получилось. Получилось прочно.
— Вот, — сказала она псу, — я спущусь, а ты сиди здесь. Смотри не прыгни вниз. Будь паинькой.
И, чмокнув Томми в нос, она стала спускаться, держась за веревку и упираясь в стенки колодца. Скоро ноги коснулись его дна. Томми беспокойно заскулил. Наташа прикрикнула на него и пошла по ходу. Он тянулся в прежнем направлении. И по-прежнему справа был гранит.
В небольшом продолговатом гроте, заметив жилы кварцевого порфира, Наташа решила веять образцы. Подземелье глушило звуки ударов молотка. Что-то блеснуло. Осторожно ухватив небольшой темный кристалл с металлическим блеском, Наташа склонилась к фонарю.
Неужели рутил?.. Ну да! Или анатаз? Да какая разница! Все равно титан. Титан!..
Что это — счастье, слепая удача? Так просто: спустилась в пещеру, взяла образец — и на вот тебе, титан… А почему «слепая удача»? Ведь на том склоне горы есть титан. Отчего же ему не быть и здесь?.. Неужели сбудется предположение профессора? Ой, Наташка, Наташка!..
Даже не завертывая найденный кристалл, а просто сунув его в кармашек куртки, она поспешно схватила фонарь, молоток, повернула назад… и остановилась. Обрадовалась! Мир удивить захотела. Какой геолог сделает так? Конечно, легкомысленная девчонка. Надо вернуться, взять несколько образцов, набросать схему залегания пород. Теперь-то уж Алексей Архипович не заругается…
Снова Наташа взялась за молоток. Медленно продвигалась она вдоль угрюмой тускло-серой стены. Вдруг нога ее ухнула в пустоту, и, падая, Наташа сильно ударилась головой.
В глухом гроте раздался вскрик, фонарь описал короткую, стремительную дугу, звенькнуло стекло, и стало абсолютно темно и тихо…
— Живой? — обрадовался наверху Василий.
— Ну, руки-ноги целы? — грубовато поинтересовался профессор.
Наташа поморщилась, облизнула губы:
— Целы. Алексей Архипович… я нашла…
Кузьминых отвернул пробку у фляжки:
— Ну-ка, глотните.
Наташа мотнула головой: нет, пошарила в нагрудном кармашке и слабой рукой протянула кристалл рутила:
— Вот… титан.
Профессор резко отстранил ее руку и крикнул:
— Плевал я на ваш титан!
Глаза его под косматыми, такими страшными бровями влажно заблестели, профессор отвернулся и глухо, надорванным голосом, уже не скрывая ни только что пережитой боли, ни теплоты к этой упрямой, своевольной девчонке, добавил:
— Выпороть бы вас… хорошенько!
И Наташа слабо улыбнулась.
«ВПЕРЕД!»
Глава восьмая
1
Нет, не нравится, очень не нравится все это старому Михаилу Курикову. Уже больше месяца пробираются они по Вангуру, а что от этого пользы?
То они торопятся как шальные, эти молодые парни, геологи, то вылезут на берег и с утра до вечера копают ямы, бродят по урману, ищут камни. Если камни надо искать здесь, ищите здесь хорошенько, не торопитесь. Если камни там, ниже по реке, не надо останавливаться здесь, надо торопиться.
Они ученые, должны знать. Вот он простой охотник, не ученый, а посмотрит на урман — сразу видит: зверя нет. Они ученые, а не видят, что нужного камня нет. Здесь нехорошие места, совсем худые. Звери разбежались, птица разлетелась. Где-то близко шайтан ходит. Не надо бы здесь задерживаться, нехорошо.
Во всем виноват начальник, Пушкарев. Плывут они, плывут, выйдут на берег — Пушкарев говорит:
«Давайте бить шурф».
Это такая яма. Ее копают, чтобы найти дорогой камень. И ему, старому человеку, тоже велят копать. Выкопают шурф — ничего найти не могут. Николай говорит:
«Поехали дальше».
А Пушкарев говорит:
«Еще шурф».
Николай сердится:
«Ты хочешь на пустом месте показать, что я неправ».
«Нет, я хочу найти правду».
Какая тут правда! Не ее ищут — камень. У них бывают и совсем непонятные слова. Но главное-то старый Куриков понимает. Его не обманешь. Вот, копают свои ямы, спорят, ругаются, а пользы нет. И сейчас копают — и опять ничего не найдут. Он уж знает…
Мимо с полным лотком песка прошел от шурфа к воде Юра.
Куриков покосился на него:
— Пустой песок.
— А это мы, старик, сейчас посмотрим.
Присев у воды на корточки, Юра принялся промывать песок, бормоча:
— Это мы еще посмотрим… Еще посмотрим…
Куриков хотел сказать еще что-то, но не сказал, отвернулся и взялся за прерванную работу: охотничьим ножом он обстругивал новое весло из ели.
Подошел к костру Николай, зло бросил кирку, устало опустился на бревешко.
Пушкарев присел на корточки возле Юры:
— Ну, титан геологии, как дела с титаном рудным? Есть рутил?
— Нет рутила.
Пушкарев начал рассматривать шлихи через лупу:
— Н-да… Как-то там у наших, на Ключ-камне?..
Николай сидел понурившись. Взгляд его, сосредоточенный и в то же время отсутствующий, бесцельно уставился на кирку. Когда же это кончится? Всё неудачи, неудачи, неудачи! Задержки в пути не так уж страшны — было бы на что надеяться. Надеяться было не на что, надежда уходила из-под рук, таяла с каждым километром, с каждым новым шурфом. Неужели все-таки он ошибся, а прав был Пушкарев с его сомнениями?.. Но ведь это же позор! И диссертация и кандидатская степень — вверх тормашками!..
Из задумчивости Николая вывел голос Пушкарева:
— Придется здесь задержаться. С едой совсем плохо. Завтра геологию в сторону, все — в поход за мясом.
— Пустое дело, — отозвался проводник. — Мяса тут нет. Минунг яри юн. Надо пойти домой. Там мясо.
— Чу-удак старик! — Привыкший к ворчанию Курикова, Юра и не подозревал, что старик о возвращении домой говорит очень серьезно…
С утра они разбрелись по лесу. Возвращаясь к стоянке пустой и усталый, Юра услышал негромкие, но возбужденные голоса.
Пушкарев раздувал костер. Николай стоял возле.
— Что же это, по-твоему, еда? — с тоскливым возмущением спрашивал он, держа за крылышко убитого дрозда. — Ты скажи: еда?
Пушкарев продолжал заниматься костром; наконец ответил:
— На худой конец и дрозд еда. Ну, и рыбу, хоть она осточертела, будем ловить.
Юра молча подсел к огню. Была надежда на Курикова: он с собакой. Но старик, вернувшись, бросил рядом с дроздом лишь белку.
— Шибко худое место. Нету зверя. Птицы нету. Кого, однако, стрелять? — Он смотрел на Пушкарева со злостью.
— Нету, так будем искать! — упрямо сказал Пушкарев, и в его холодных светлых, как северное небо, глазах тоже блеснула злость.
Поев и отдохнув, они пошли в урман опять. Юра ушел с Пушкаревым, Николай двинулся за Куриковым. Через некоторое время манси сказал:
— В одной стороне одна птица, в двух сторонах две птицы. Ты, однако, ходи немножко сюда, я — сюда.
Они пошли порознь.
Пословица северных охотников говорит: «Убегающий зверь хуже нападающего». Сейчас Николай хорошо понимал это. Пусть бы даже медведь, но — лицом к лицу. А так — никого, все куда-то попрятались, убежали, ищи их, не зная, найдешь ли, — так много хуже.
Как с рутилом. Пусть бы опасность, борьба, схватка, но — разом. Он бы не побоялся, он был готов к этому. И, если мечте будет сказано «нет», — пусть «нет», но тоже разом. А тут это «нет» приходится самому тащить, выколачивать однообразным, скучным трудом, каждодневными и каждочасными усилиями. А надежда на «да»… Ее становится все меньше. Ее почти не оставалось.