Станислав Востоков
Дальше, на Запад!
— Что случилось?
— Опять отец с собаками подрался!
Мать и сын, поддерживая измочаленного отца плечами, помогли ему добраться до норы. По сырому от вешней воды проходу он сам проковылял до спальни и там со стоном улёгся на менее пострадавший бок. Предоставив папашу заботам матери, сын со вздохом выбрался из норы.
Ему до зайчиков надоел дом и родители. Он хотел убежать далеко-далеко, за ту линию, у которой деревья становятся маленькими, как трава, а облака — не больше мотыльков. Ему казалось, что именно там течёт настоящая жизнь. А тут что?
Он с отвращением поглядел в похожий на дырку от зуба провал норы под кривой сосной, откуда доносился визгливый голос матери и патетические жалобы отца.
У их сына не было не то что отдельной норы, но даже собственного имени! А ведь ему уже исполнилось полгода.
Его семья относилась к енотовидным собакам. То есть, к чему-то среднему между енотами и собаками. Но собаки этого родства не признавали. Они обзывали енотовидных «полупсами» и «худородными выскочками, которые безо всяких оснований пытаются влезть на чужое генеалогическое древо».
Мнение енотов по этому вопросу было неизвестно. Они на Севере не водятся, что, может, и к лучшему.
Упомянутого отца звали Кривая Лапа. Его такие отношения в семействе псовых ужасно раздражали. Он считал, что его род древнее и благороднее собак. В доказательство он ссылался на радиоинтервью доцента Орлова, которое Кривая Лапа как-то прослушал, притаившись у забора одной дачи. О! Теперь у него был сильный козырь! Он позволял Кривой Лапе из многих споров выходить победителем. Но всё же не из всех, потому что у собак был свой козырь — грубая сила. И если они пускали его в ход, доцент Орлов уже не помогал.
К несчастью, сын Кривой Лапы родился как раз, когда у его отца случилось ежегодное обострение национальной гордости. Занятый спорами с собаками Кривая Лапа каждый день откладывал раздумья об имени сына на потом. Но потом появлялись другие, более важные с исторической точки зрения дела. Конечно, назвать сына могла бы, в конце концов, и мать. У неё было богатое воображение, а кроме того она читала детективы, брошенные в урны на загородных остановках и слыла довольно образованной личностью. Но по традиции в семье енотовидных имена даёт отец. В итоге щенка просто стали звать по отчеству — Криволапыч.
Из норы вышла зарёванная мать и, всхлипывая, сказала, что отец призывает сына к себе.
— Да, к моему смертному одру! — донёсся довольно бодрый голос Кривой Лапы.
Папаша любил театральные эффекты. Криволапыч вздохнул и потащился «к одру».
Впрочем, Кривая Лапа действительно выглядел неважнецки. Левое ухо было порвано и покрыто запёкшейся кровью, на сером боку зияли разлинованные царапинами проплешины. Но, хотя он очень старался выглядеть умирающим, на такового похож всё-таки не был.
Криволапыч понуро встал перед избитой мордой родителя.
— Сын мой! — сказал тот торжественно. — Настало время…
— Батя, давай без этого, а?
— Цыц! — прикрикнул «умирающий». — Внимай мне, отрок, ибо я хочу открыть тебе путь в грядущее и показать Связь времён!
— Внимай, детка, раз папа просит! — сказала мать из «прихожей», где она с благоговением слушала мужа.
«Отрока» передёрнуло, но он взял себя в лапы и стал «внимать». Дальше в той же напыщенной манере отец изложил любопытную историю. Вскоре Криволапычу стало даже интересно, и он перестал обращать внимания на речевые украшения отца, воспринимая лишь главное.
Итак, Кривая Лапа «на смертном одре», но вполне крепким голосом поведал сыну легенду о Большом переселении.
Она гласит, что давным-давно, когда климат на Земле был заметно прохладнее, стихийные бедствия не столь часты, а автомобили совсем редки, люди привезли Первых переселенцев с берегов Тихого океана.
Новые земли встретили енотовидных предков неприветливо. Но в упорной борьбе за существование они отстояли право на Новую жизнь и распространились на обширной территории.
Кое-кто из Коренных животных выказывал этим недовольство и требовал, чтобы незваные гости убрались обратно. Но енотовидные называли Коренных «националистами» и считали, что те попросту завидуют их способности пробиваться в жизни.
Именно в ту пору у енотовидных появился девиз «Дальше, на Запад!» Следуя ему, они заселили берега Балтийского моря и добрались даже до Франции, немало удивив тамошних животных.
В конце этой красивой легенды содержалось пророчество о том, что когда-нибудь, в определённое Небом, но пока никому не известное на Земле время, потомки переселенцев доберутся до Рая енотовидных на краю света, где обретут счастье и богатство, то есть удобные норы и много-много жрачки.
Путь
Через неделю Криволапычу стукнуло ровно полгода. С благословения оправившегося отца и под причитания матери их сын отправился в Земли заката.
К этому времени Криволапыч уже знал, что должны и чего не должны есть енотовидные. Запомнить это несложно, ведь то, что им нельзя есть, нужно ещё поискать! Кроме того, он научился узнавать врагов, как среди животных, так и среди людей. Последнее было самым сложным, ведь, как известно, все люди на одно лицо!
И, конечно, он вызубрил основные положения статьи доцента Орлова в кратком изложении отца. Теперь Кривая Лапа был уверен, что дал сыну всё для того, чтобы тот нашёл себя в жизни, а жизнь его не потеряла.
Ранним утром позднего марта Криволапыч оставил опостылевшую ему тесную нору и с лёгким сердцем направился вдоль побережья к Выборгу. Отец его не провожал, а мать бежала рядом с сыном только до первой урны, где наскоро попрощалась и занялась поиском завтрака.
Наконец-то он стал самостоятельным зверем!
Небо звенело от пения зябликов, как хрустальное. Свежий морской ветер выбивал из лесов затхлый зимний воздух и холодную белую пыль.
В пути Криволапыч питался недавно проснувшимися, ещё не пришедшими в себя жуками, таскал у не менее медлительных карельских рыбаков рыбу и по заветам матери навещал урны у остановок, что вносило заметное разнообразие в его меню.
Через три дня Криволапыч обошёл стороной Выборг и нелегально пересёк финскую границу недалеко от местечка Торфяновка. Однако он этого даже не заметил. Он лишь обратил внимание, что птицы и звери стали говорить с чуть заметным акцентом, делая больше ударений на звуках «о» и «к».
На чужбине Криволапыч старался держаться рек и болотистых низин.
А один раз ему пришлось притвориться дохлым, когда он неожиданно столкнулся с отрядом бойскаутов из Хельсинки. При этом он возблагодарил Небо за то, что мать вовремя дала ему несколько уроков Дохлого вида — овладеть этим искусством ей помогли многочисленные детективы с помоек.
За полмесяца Криволапыч прошёл Хамину, Котку и Ловийсу. Тут он окончательно перешёл на рыбу, в основном на карасей и корюшек, которыми изобиловали эти места.
Постепенно леса становились более всхолмлёнными. Вокруг, в том числе на ухоженных фермерских полях, появилось много камней: известняка и гранита. Они были похожи на белых и розовых черепах, которые выползли из-под земли и теперь грелись на солнце, мешая транспорту и сельхоз работам.
На протяжении всего пути Криволапычу встречались обширные диаспоры енотовидных. Там с ним делились пищей, рассказывали о трудностях заграничной жизни и советовали держать курс на ещё не столь обжитое побережье Ботнического залива.
Чем дальше Криволапыч уходил на Запад, тем реже в лесах попадался мусор. А урны у остановок совсем перестали радовать. Теперь там встречались только мятые газеты и ароматная, но совершенно несъедобная упаковка от жевательной резинки.
Криволапыч начал голодать, но всё же не отступил от поставленной цели. Легенда и желание найти своё место в жизни заставляли его уставшие лапы и пустой желудок двигаться дальше.
Месяц спустя он миновал расположившийся на холмах город Турку. А ещё через два дня оказался в живописных окрестностях залива Мюнялахти.
Беглый осмотр показал, что енотовидных тут нет, а в северной части залива устроен маленький заповедник.
Каменистые холмы на берегах покрывал густой смешанный лес, а вокруг, за проволочной оградой заповедника, лежали богатые фермерские угодья.
Но главное, тут было великое множество разнообразных птиц, а в подлеске водились вкусные, толстые мыши! Криволапыч понял, что если и вправду есть на земле Рай енотовидных, то он находится здесь, у Мюнялахти.
Залив
По выходным у залива появлялись странные люди. Они приезжали за час до рассвета, оставляли машины на специальной стоянке с картой заповедника и вынимали из капотов подзорные трубы на треножниках. Это были члены Общества защиты животных из городка Мюнямяки.
Они не нарушили своего обычая и в то апрельское воскресенье.
Взвалив треножники на крепкие плечи, любители животных гуськом спустились по заросшему ивой склону, пересекли владения фермера Тему Кархунена и скрылись под оловянными от лунного света еловыми лапами. По лесу вилась узкая, как дымок от затухающего костра, тропинка.
Члены Общества двигались по ней молча и внимательно глядели под ноги, чтобы не зацепить корни, выползающие на поверхность, словно толстые деревянные змеи.
Вдоль тропинки там и сям белели таблички с изображениями местных птиц и правилами поведения в заповеднике. Но обладателей подзорных труб эти таблички не заинтересовали бы и днём. Они и так знали, как себя вести, поскольку сами придумали эти правила. И, уж конечно, прекрасно разбирались в птицах заповедника!
За дисциплину членов Общества уважал даже старый барсук Тойво, обитавший в буреломе на холме. А он, надо признаться, мало кого уважал!
Пройдя с полкилометра, нагруженные подзорными трубами люди взобрались на трёхэтажную деревянную башню. При этом она тихонько скрипела, словно говорила «Терве!», что по-фински значит «Здравствуйте!»
Наверху любители птиц расставили трубы вдоль деревянных перил, и началось долгое ожидание.
Финны народ терпеливый, а уж финны из Общества защиты животных терпеливы вдвойне! Рассвета они дожидались молча и за час перебросились всего парой фраз насчёт сырого воздуха и прогноза погоды на будущую неделю.
Прямо перед ними, внизу, лежал берег. Он был таким же тёмным, как небо. Из-за лёгкого тумана вода отражала лишь часть звёзд. Они указывали, где кончается ближний восточный берег и начинается невидимая, сонно плещущая вода. Западные границы залива отмечали жёлтые квадраты в домах на противоположном берегу.
Постепенно небо на Юго-Востоке, где лениво, как огромная медуза, шевелилось Балтийское море, светлело, и залив медленно возвращал свой цвет и свою плотность.
Вот по водной глади бенгальским огнём рассыпались отблески солнца. Тишину прорезал свист чирка. Следом захохотали чайки. Под эти звуки проявился ближний берег, усеянный пробуждающимися гусями и огромными кликунами, которые сразу присоединились к общему хору. Показалось и мелководье с многочисленными утками. Посреди залива расправляли крылья изящные шипуны и неказистые ширококлювки.
Люди на башне оживились. Они приникли к подзорным трубам, направляя их то на одну группу птиц, то на другую. Члены Общества отрывались от окуляров, только чтобы записать наблюдения в тетради или поделиться новостями:
— Гоголей в этом году больше!
Или:
— А шилохвостей меньше!
Ещё любителей птиц огорчало, что в заповедник до сих пор не вернулись журавли.
Тем временем в заливе началось широкое движение. На воду то и дело опускались новые стаи, расчерчивая её розовыми и жёлтыми стрелами отражённого солнца. Появились большие крохали и чёрные бакланы. Прилетели новые лебеди.
Одни стаи сразу садились на воду и начинали искать корм, другие сперва делали над заливом круг, высматривая опасности.
Некоторые в то же время покидали залив. Утки взлетали сразу, а грузные лебеди шумно шлёпали чёрными лапами, разбегаясь по воде, и лишь через несколько десятков метров тяжело поднимались в воздух.
Когда совсем рассвело, и мир приобрёл привычную чёткость, на лесной тропинке вспыхнуло рыжее пятно. Через несколько секунд на площадку взбежал молодой лис.
Члены Общества обрадовались.
— Веган пришёл!
— Привет, Веган! Ты сегодня один?
— Температурит его хозяин.
— Что с ним?
— Пекка Виртанен днями ноги промочил.
— Подвиньтесь, братцы. Ему же не видно!
Лис кивком поприветствовал собравшихся, встал на задние лапы и сунул нос в «детское» окошко под перилами.
— Может, ему бинокль дать? — предложил высокий и бородатый председатель Общества Ян Эриксон.
— У него и так глаза острые. Тут Пекке здорово свезло!
— Точно! У него бинокль сам на башню бегает и сам сведения домой приносит!
Любители птиц засмеялись. Потом они снова пригнулись к окулярам, и башня погрузилась в безмолвие.
Через четверть часа лиса что-то заинтересовало над полем Кархунена.
— Гляньте кто-нибудь направо, — пробасил занятый чайками Эриксон, — Веган чего-то углядел!
Два человека повернули трубы в сторону поля, где деловито ползал маленький зелёный трактор хозяина угодий.
— Журавли!
— Ну, наконец-то!
И правда, над полем появились точки, которые двигались широким углом. Он колебался и слегка менял очертания, словно трепещущий на ветру флаг. Вскоре послышалось курлыканье. А ещё через пару минут и без подзорных труб стало видно, как вожак крутит головой, выбирая место для стаи. Одна за другой большие птицы опустились в заросли камыша на севере залива.
Лис ещё немного постоял у «детского» окошка, кивком, попрощался с людьми и покинул башню.
Пекка
Пекка Виртанен жил в деревне между заливом Мюнялахти и городком Мюнямяки. Пекке принадлежал, наверное, самый скромный домик. В нём были всего две комнаты и мансарда. Такие дома народ окрестил «жилищами ветеранов».
Пекка отвечал за все музеи муниципалитета. Только не надо думать, что «все» это много. В округе было несколько музеев, да и те большую часть года стояли закрытыми. Так что если кому-то хотелось посмотреть на мастерскую, где был сделан первый (он же и последний) финский автомобиль, узнать, как работал старинный горохоочистительный агрегат или посетить довоенную школу на пятнадцать учеников, этот человек звонил прямо Пекке. Тот приезжал в музей, проводил экскурсию, и экспозиция закрывалась до следующих экскурсантов, которых, как это видно, было не много.
Ещё у Пекки имелся средневековый ключ от местной церкви. Он весил почти килограмм и обрывал карманы, поэтому Виртанен его носил в хозяйственной сумке. Но и в церковь посетители приходили редко, так что у Пекки оставалось много свободного времени.
Посвящал он его своей главной страсти — краеведению. Хотя Пекка знал почти всё о муниципалитете Мюнямяки, тем не менее, проводил целые дни за чтением книг. Он пытался добыть новые сведения, словно старатель, промывающий в поиске золотой крупы тонны совсем не сахарного песка.
Веган
Веган свернул с дороги, соединяющей залив с городком Мюнямяки, пробежал мимо соседских домов, откуда уже выезжали на работу их владельцы, и поднялся на своё крыльцо.
Дверь у Пекки никогда не закрывалась, поскольку воров в маленькой деревне отродясь не было.
Веган миновал коридорчик с вешалкой, где среди прочего висела зелёная походная куртка, и оказался перед диваном, на котором возлежал хозяин. Подмышкой Пекка держал градусник, а в руках — книгу «Знаменитые финны муниципалитета Мюнямяки». Виртанен поглядел из-за книги на своего питомца и оглушительно чихнул.
На днях он показывал гостям из России причал, где когда-то отгружали гранит для строительства Выборга. Гости остались довольны, но Пекка промочил ноги и простыл.