— Сыграем? — Ленька потряс на ладони горсть серебра. — Выиграешь — твои будут. Книгу купишь. Думаешь, тут мало? Ого, брат! А мало будет — еще найдем. — Ленька вытащил из потайной дырочки в подкладке зеленую бумажку — три рубля. — Ну?
— Не хочу, — отвернулся Мишка, хотя тут же подумал: «Выиграть бы эти деньги неплохо».
— По гривеннику! Чудак-человек, чего ты боишься? Не хочешь выигрывать? Давай. — Ленька достал старинный медный пятак, ловко подбросил его вверх. — Пошла!
Пятак упал тут же к его ногам в грязь.
— Смотри — решка! Вот, черт, тебе сразу везет! — и Ленька протянул Мишке десять копеек. — Бери.
— Не надо, — сказал Мишка, косясь на гривенник.
— Бери, чего там «не надо». Выиграл — бери, твои.
Мишка взял.
— Давай крути, твоя очередь. — Ленька передал ему пятак.
Мишка еще упирался, но какой-то голос внутри шептал: «Попробуй, может, повезет. Тем более начинаешь не на свои. И как легко: еще не играл, а гривенник уже выиграл. А если повезет, можно и в самом деле купить «Молодую гвардию» либо коньки… Эх, какие коньки в магазине, а уже зима начинается…» И Мишка снова взял банку в левую руку, а в правую — пятак. «Крутну один раз, если проиграю, отдам десять копеек и больше не буду», — и подбросил пятак вверх.
— Орел! — радостно объявил Ленька, словно ему и в самом деле было приятно проигрывать деньги. — Смотри, как тебе везет! Бери! Крути дальше.
У Мишки приятно защекотало в горле, сдерживая улыбку, он взял второй гривенник и снова подбросил пятак. Ленька нагнулся над упавшим пятаком и тут же выпрямился, не дотронувшись до него, чтобы Мишка не заподозрил его в мошенничестве.
— Смотри, решка, — сказал он.
Мишка проверил — точно. «Дурак, — выругал он себя. — Раньше времени обрадовался. Надо в следующий раз крутить так, как и в первый. Я тогда бросал решкой вверх, а упал наоборот». Он вернул Леньке деньги.
Так с переменным успехом игра шла довольно продолжительное время. Ленька играл весело, шутил, приговаривал разные прибаутки.
— Ага, не все коту масленица! — говорил он, когда у Мишки выпадала решка. — Не все тебе выигрывать!
— Да уж, «выигрывать», — возражал Мишка, но было приятно, что перевес все-таки на его стороне.
Ребята увлеклись, не разбирая, шлепали по грязи, забрели за магазин. Они вошли в такой азарт, что, нагибаясь одновременно за пятаком, стукались лбами, не обращая на это внимания.
Мишке везло, у него уже была целая пригоршня денег, и он подумывал: «Кончить бы, только Моряк не отпустит, пока не выиграет или уж не проиграет все. А у него еще троячка. Ничего, может, сегодня день такой везучий, что все деньги выиграю…»
Ленька проигрывал. Он всерьез нервничал, так как до этого был уверен, что обдерет Мишку, как белочку. Но чем больше сердился, тем хуже получалось: всякий раз у него выпадала решка.
— Эх, черт, руки замерзли, — ворчал Ленька, беря пятак одеревеневшими пальцами.
Он подул на руки, подбросил пятак и кинулся вперед с коварным намерением перевернуть его, если опять выпадет решка. Но Мишка был настороже и не пропускал ни одного Ленькиного движения. Почти одновременно они склонились над пятаком, который ребром упал в грязь. Ленька сразу определил, с какой стороны орел, и тронул пятак пальцем, сбив его чуть набок.
— Орла показывает, — сказал он.
— Пальцем тронул, — быстро возразил Мишка. — Будешь махлевать — брошу игру, — пригрозил он.
— Бросишь? Выиграл, и бросать?
Спор ничего хорошего Мишке не сулил, и он примирительно сказал:
— Но ведь было ребро, зачем же ты пальцем тронул? Ничья, переиграй.
Ленька согласился.
— Ну, видишь, все на правду и вышло, — сказал он, указывая на орла.
— «На правду»… — проворчал Мишка, отсчитывая деньги.
Играли молча, слышно было только их взволнованное сопение. Ленька злился, Мишка волновался: у него была целая пригоршня денег, хотелось удержать их и выиграть еще и бумажную трехрублевку. Если бы посчастливилось! «Наверное, рубля три выиграл уже, — прикинул он и тут же решил: — Не буду об этом думать, а то проиграю. Потом подсчитаю…» В этот момент у него выпала решка, и он упрекнул себя: «Вот, пожалуйста, выиграл…»
Ленька взял пятак, положил в карман. На вопросительный взгляд Мишки сказал:
— Сейчас чуть руки отогрею, — и он сунул руку за пазуху к горячему телу. — Во, замерзла, как ледяшка, ух, холодная! — Ленька вздрогнул, шея и лицо его покрылись гусиной кожей, белый пушок на щеках топорщился, нос посинел, но глаза по-прежнему сверкали бодро, плутовато бегали вправо-влево.
Мишка тоже стал греть руки, но тут же подумал, как бы это не повредило: ведь до этого он выигрывал…
— Давай по рублю? — предложил Ленька. — Скорей дело будет.
Мишка отрицательно покрутил головой.
— Ну, по полтиннику? В самом деле! Чего мы тут будем целый день возиться? Давай! — Ленька вытащил руку, подбросил пятак. — Пошла-а!
Первый полтинник Ленька выиграл. Затем выпала решка, и он, отсчитав деньги, предложил:
— Крути на рубль! Крути, не бойся!
Игра пошла крупная. Сердце у Мишки колотилось, и всякий раз, когда пятак был в воздухе, оно подступало к самому горлу, спирало дыхание. При удаче в руке сразу оказывалась куча денег, при неудаче она заметно убавлялась.
Когда стали играть по рублю, Ленька вмиг преобразился: он как-то подтянулся, весь собрался в комок и, прежде чем подбросить пятак, долго мял его в руке, беря поудобнее. После двух орлов, выпавших у Леньки подряд, у Мишки не осталось ни копейки мелочи. Но он этого не заметил и продолжал играть. И только когда пришлось отдавать половину денег, предназначенных на керосин, Мишка спохватился. «Надо было бросить, когда перестало везти, остался бы при своих. А теперь? Отыграю свои и брошу…»
Но отыграть не удалось. Пятак, как заколдованный, работал на Леньку. «Неужели не верну?» — подумал Мишка. Перед глазами вставала мать, и у него холодела душа, першило в горле, руки дрожали, он не мог как следует подбросить пятак. Монета даже не вертелась в воздухе, летела плашмя и падала решкой. Ленька же стал строгим и никаких чур-чура не признавал.
Вскоре у Мишки остался последний рубль. Он крепко сжимал его в руке, словно от этого зависел выигрыш, и все время шептал: «Хоть бы отыграть свои, сразу б бросил, и больше никогда не играл бы… Честное слово, больше играть не буду, только бы свои вернуть… Хотя бы…» И, как во сне, он вдруг услышал:
— Орел! Гони денежки!
Мишка разжал кулак, и Ленька сгреб последний рубль.
— Что побледнел? Все, что ли? — равнодушно спросил он.
— Все, — проговорил Мишка.
Но Ленька не слышал голоса, он только увидел шевелящиеся губы своей жертвы.
«Что делать? — думал Мишка. — Что ему продать, чтобы отыграть деньги?»
— Ну все так все. На нет и суда нет, — весело сказал Ленька, позванивая деньгами. — Ничего, подвезло сегодня! — и он собрался уходить.
— Постой! — схватил его Мишка за рукав. — Постой!
— Чего ты? — покосился Ленька. — Не отнять ли хочешь деньги?
— Нет.
— А взаймы я не даю.
— Нет… Постой… — твердил Мишка.
— А чего стоять? Ждать, пока ты заплачешь?
— Нет. Постой, я сейчас… Домой сбегаю.
— О-о! — закатил Ленька глаза под лоб и безнадежно махнул рукой. Потом он свистнул и сказал: — Три часа ждать! Мерзнуть из-за какого-то рубля?
— Я быстро, подожди.
— Ну, ладно. Имей в виду — долго ждать не буду.
Мишка пустился домой. Насти дома не оказалось, чему он очень обрадовался. Быстро достав ключ из-под кирпича в сарае, Мишка открыл дверь и принялся шарить в ящиках комода. Но ни в верхнем, куда мать клала мелкие деньги, ни в нижнем ящике под бельем, куда она прятала крупные, нигде ничего не было.
Мишка опустился на табуретку, не зная, что делать. «Продать рубашку?..» — подумал он, глядя на новую кремовую сорочку, которую мать ему купила к седьмому ноября. «Нет, надо найти деньги». Он увидел на гвозде материну жакетку, бросился к ней, вывернул все карманы — пусто.
Со стены на Мишку смотрели глаза отца.
Увеличенная фотография в рамочке висела над кроватью. Ласковые, немного грустные эти глаза всегда до боли трогали душу Мишки. Он часто плакал, когда мать рассказывала об отце.
Он взглянул на портрет отца и тут же вспомнил, что когда-то заметил, как мать прятала кое-что за рамку. Мишка быстро встал ногами на кровать и тронул фотографию. Сердце замерло, руки дрожали: из-за рамки упали деньги. Он схватил, развернул — оказалось, две десятки и пятерка. Мишка решил взять все (может быть, мать о них давно забыла), но потом передумал и взял только пять рублей. А когда дошел до порога, вернулся и достал еще десятирублевку — на всякий случай, про запас.
Ленька терпеливо дожидался, хотя, увидев Мишку, сказал:
— Долго же ты, я чуть не ушел.
Мишка ничего не ответил, достал пятирублевку, протянул ее Леньке.
— На всю? — обрадовался тот.
— Разменяй. «На всю»…
Мишке не повезло: он проиграл все деньги.
— Ну, готов? — спросил Ленька. — Тогда, друг, спеши, пока трамвай на повороте, — сказал он свою любимую, привезенную из города поговорку.
— Ладно, ты не воображай, — проговорил Мишка и поплелся в сторону станции: он твердо решил домой не возвращаться.
Быстро наступала ночь, потянуло легким морозцем. Магазины и ларьки закрылись, над входами зажглись тусклые лампочки. И там, где еще совсем недавно шла напряженная игра между двумя мальчиками, легла густая темнота, которая спрятала под собой одиноко лежащий на земле, забытый Мишкой ржавый бидончик для керосина…
Глава третья
В поезде и дома
На вокзале, куда Мишка пришел, было пусто. Редкие пассажиры, ожидающие проходящих поездов, сидели на скамьях, положив ноги на чемоданы, дремали. В обычные дни здесь шумно, пригородные поезда увозят и привозят много людей. Но сегодня выходной, завод не работает, поэтому и народу совсем мало. Праздно шатающихся тоже не было — холодно.
Мишка не знал, куда приткнуться. В полупустом зале он почувствовал себя неловко, у всех на виду, и поторопился скорее уйти в темный угол и сесть там на скамейку.
Напротив сидели две женщины — одна молодая, другая пожилая, уже почти совсем старушка, — разговаривали. Пожилая говорила громко, весело, хотела, чтобы ее все слышали — такая она была радостная.
— Зовет к себе в город жить! — кричала она. — А что я там не видела? Я ему так и отписала: «Ты, сынок, если после армии застрял в городе и тебе там любо, так и живи, других не сманивай. По мне, лучше, если б ты домой возвернулся»… Так он просит хоть в гости приехать. Вот — еду, посмотрю, как он там живет. Гостинцев напекла, везу, — кивнула она на свои узлы и покосилась на Мишку. Потом придвинула их ближе к себе, обняла.
«За вора принимает, — подумал Мишка. — Чудачка, что я — бандит, что ли?..» Но этим он себя не успокоил, а наоборот, ему стало одиноко и грустно. К тому же не он, а будто кто-то другой в ответ подумал: «Бандит не бандит, а вор настоящий: украл у матери деньги и проиграл. Теперь домой боишься идти…»
Мишка поежился. «Лучше б и не играл… Дурак, с кем связался, хотел Леньку Моряка обыграть!»
Из задумчивости его вывела все та же тетка с узлами.
— Ты чего уставился? — вдруг громко сказала она. — Чего тебе надо?
Мишка вздрогнул, сказал удивленно:
— Ничего мне не надо, что вы?
— «Ничего»! А сам так и шарит глазищами по узлам. Сразу видно, что за птица…
— Очень нужны мне ваши узлы, — пробормотал Мишка тихо, чтобы успокоить женщину и тем самым прекратить разговор. Но та не унималась:
— «Нужны»! А что же тебе тут надо?
— Поезда жду.
— Поезда? Он поезда ждет, скажите на милость! А я вот сейчас позову милиционера, так он живо!.. — Она кричала во весь голос. Люди в дальних углах подняли головы, прислушивались. Мишка решил уйти и уже от двери бросил со злом:
— Раскудахталась!
— Ага, сказала, позову милиционера, сразу как корова языком слизнула! Развелось их тут сколько! И милиция не смотрит.
Из другого конца зала до Мишки донесся голос:
— А родители? Куда они глядят? У него ж, наверное, есть мать. О чем она сейчас думает? Родители…
Мишка вышел на перрон.
Проходя мимо ларька, остановился. За стеклом на тарелочках лежали высохшие бутерброды с колбасой, голландский сыр, нарезанный тонкими, как стружка, ломтиками, румяные пирожки с мясом. Все это было накрыто прозрачной бумагой. Мишка невольно проглотил слюну. В животе заурчало. Только теперь он почувствовал нестерпимый голод — ведь целый день ничего не ел.
Он приблизился к витрине, стал изучать цены. Да, много можно было накупить бутербродов на те деньги, которые он проиграл Леньке…
Продавщица вопросительно посмотрела на Мишку, и он, смутившись, отошел, боясь, как бы и она не подняла шума.
Тут его внимание привлекла собака. Она бежала рысцой, с деловито-серьезным видом обнюхивая землю, тщательно обследовала углы ларька, нашла колбасную кожуру, съела и закружилась на месте, надеясь найти еще что-либо. Мишка с грустью следил за ней, ему почему-то стало жаль ее, и он, сложив губы трубочкой, чмокнул. Собака вильнула хвостом, подняла на Мишку добрые, просящие глаза. Но, увидев мальчишку, насторожилась, отошла подальше, опустила голову и побежала прочь. Мишка вздохнул и поплелся по перрону.
Прибыл рабочий поезд. Из него вышло совсем немного пассажиров и еще меньше село. Мишка юркнул мимо проводника. В полупустом вагоне он забился в уголок, стал думать: «Хоть бы скорее отправление, а то вдруг наскочит ревизор, станет билеты проверять и высадит».
Поезд наконец тронулся, побежали назад огни, застучали колеса на стрелках, несколько раз из стороны в сторону качнуло вагон, промелькнул красный глаз светофора, и поплыла за окном сплошная черная ночь. Сердце у Мишки сжалось, но он решил не сдаваться, домой все равно не вернется… «Как-нибудь до весны дотяну, — думал он, — а там продам пальто, шапку — и проживу… Сегодня переспать можно и в вагоне — тепло. Под полку заберусь… Только вот дурак я — не поел как следует дома, есть хочется…» И вдруг как-то сразу нахлынули мысли о доме. Что там теперь делается? Мать, наверное, уже обегала всех соседей, спрашивала про Мишку и, ничего не узнав, сидит дома, плачет? А может, махнула рукой и сказала: «Пусть как знает… Намучилась я с ним по горло…» И теперь с Настей едят горячий вкусный борщ…»
Мерный перестук колес словно сочувствовал ему, дружелюбно поддакивал. Мишке стало грустно.
Мишка тряхнул головой, выпрямился. Нет, плакать он не будет. Он посмотрел в черное окно. Там мелькали столбы, деревья и бежали назад какие-то полосы. Мишка прилип к холодному стеклу лбом, стараясь определить место. Но за окном было темным-темно, и казалось, будто тянется сплошной лес.
Вдали показались огни: поезд подходил к городу. Мишка заволновался — кончилось путешествие, что делать дальше?
Поезд остановился у ярко освещенного вокзала. Мишка не решился выйти из вагона, забился в угол.
Свет в вагоне погас, на скамьи и стены легли причудливой формы блики от электрических фонарей на перроне.
Мишка уселся поудобнее и, чтобы ни о чем не думать, решил уснуть. Но в этот момент поезд резко рванулся, и вокзальные огни поплыли в обратную сторону. Состав выталкивали на запасный путь. Здесь фонарей не было, темнота полезла со всех углов вагона. Мишке сделалось страшно. Он посмотрел в окно и увидел далеко-далеко, в сортировочном парке, множество огней. Там перекликались маневровые паровозы, лязгали буферами вагоны и постоянно что-то кричал в громкоговоритель диспетчер. Мишка повеселел: до него доносился человеческий голос. Но когда он оглянулся и увидел рядом с собой густую темноту, его снова объял страх. Он побежал к выходу. Спрыгнув на землю, Мишка перевел дыхание, хотел юркнуть под вагон стоящего рядом поезда, но вовремя остановился. В этот момент протяжно загудел паровоз, где-то в голове поезда раз-другой лязгнуло сцепление, и этот лязг, передаваясь от вагона к вагону, быстро пробежал до самого хвоста. Груженный тяжелым углем, состав натужно заскрипел, тронулся медленно и плавно, будто прихрамывая, защелкал на стыке рельсов. Мишка стоял, боясь шелохнуться, пропускал мимо себя огромные пульманы.