На второе утро пришли во дворец попы и епископы, чтобы отпеть и похоронить Фэт-Фрумоса. Думали они, что погиб он, как погибали раньше другие зятья Цветовика-Шелкоборода. Нашли они его живым и здоровым, глазам своим не поверили и преклонили перед ним колени. Цветовик тоже явился, чтобы своими глазами убедиться жив ли Фэт-Фрумос. Увидел он драконов останки, испугался и стал расспрашивать, что ночью случилось.
Поведал ему Прыгун как он зарубил драконов, которые хотели Фэт-Фрумоса растерзать. Обрадовался Цветовик и решили все, что надо новую свадьбу сыграть. Три дня и три ночи все пировали и веселились, а затем стал Фэт-Фрумос прощаться со всеми, чтобы вернуться к себе домой. Все богатства, отобранные у змеев, поделил он на три равные части и раздал своим трём товарищам, которые в трудный час пришли ему на помощь.
Один только Прыгун недоволен остался потребовал, чтобы Фэт-Фрумос поделил с ним и жену. Не согласился на это царевич и Прыгун выхватил меч, чтобы рассечь молодую надвое. Испугалась она и выполз из её рта ещё один дракон, которого Прыгун тут же изрубил и сказал:
— Вот так-то, Фэт-Фрумос! Бери ты своё богатство, забирай и жену, потому что я вывел из неё четырёх драконов, начисто, и оставил в ней только одного чертёнка, да так уж положено: в каждой женщине хоть один чертёнок сидеть должен.
Поблагодарил Фэт-Фрумос Прыгуна, побратался с ним на веки-вечные и попросил не уходить слишком далеко, как бы тот чёрт, что в молодой жене остался, не погубил его. Пустился царевич затем в обратный путь и вернулся в материнский дворец. Здесь щёлкнул он плёткой трижды и три орешка обратились в три прекрасных дворца, в которых жили его сёстры. Выдал он их вскоре замуж и сыграли три свадьбы на славу, такие, что всё царство-государство веселилось. А я на коня сел верхом и рассказал вам обо всём.
Витязь Агеран
Перевод А. Садецкого
Это было давным-давно, в те далёкие сказочные дни, когда владел всем белым светом Враль-царь. В те стародавние времена жила-была одна женщина, бедная-пребедная, второй такой не найти. Жила она неподалёку, во-о-он в той деревне, а в какой точно — сказать не могу, ведь с тех пор много лет прошло, а у меня и без этого дел и хлопот невпроворот. Вы-то верно слышали, что вчера вечером мой поросёнок опоросился свиньёй, а телок отелился коровой. Сами понимаете, что сейчас у меня от забот ум за разум заходит, не знаю за что раньше взяться, так что не удивляйтесь тому, что я запамятовал название села, в котором та женщина жила.
Чтобы не затягивать речь, это ведь не пироги печь, скажу я вам, что у этой вдовы горемычной — вы уж не обессудьте, но я забыл вам поведать, что она вдовой осталась — не было на всём белом свете никого, кроме сыночка, совсем ещё маленького, всего несколько месяцев от роду, но такого ладного и пригожего, что не найти ему равного. Только вот какая беда — поп ни за что не хотел малыша окрестить, то одно говорит, то другое выдумывает, упёрся на своём и всё тут: не хочет его окрестить и не хочет. А что с попом сделаешь? Ничего не сделаешь! Ведь слово попа, как говорит наш дьячок Ион Скутурила, что на горе живёт, это святое слово.
Бедная вдова по этой причине страсть как переживала и убивалась, не знала что ей делать, ничего не могла придумать. Однажды вечером когда сидела она как всегда пригорюнившись, вошли в её лачугу два незнакомых странника и попросили дозволения переночевать. Сперва вдова не соглашалась, но странники стали упрашивать, уверять, что они люди честные, идут издалека и в дороге очень устали. Упрашивали они её до тех пор, пока не уговорили. Позволила им вдова заночевать у неё.
А раз уж приняла в дом, то сами, небось, знаете, как положено у наших горцев? Гостей следует накормить. И хотя в доме у вдовы было так пусто, что хоть шаром покати, всё-таки взялась она за дело и кое-что для странников состряпала, на стол подала. После ужина принялись они толковать о том, о сём, о пятом, о десятом. Зашла речь и о мальчонке и незнакомцы спросили как его звать.
Некуда было вдове деться и пришлось ей рассказать, что поп её обижает и ни за что не хочет ребёнка окрестить, имя ему дать. Удивились странники такому делу, хотя, ежели говорить по правде, то не очень-то они поразились, потому как все сами отлично знали, ибо то были не простые смертные, а сам господь бог и святой Пётр.
Прислушались они к жалобам и сетованиям хозяйки, пожалели её и решили сами окрестить ребёнка. Сказано-сделано. Святой Пётр взял мальчика на руки, а господь бог окрестил его и нарёк именем Агеран. Затем подарили они своему крестнику ружьё и спать легли, а на второй день на заре ушли они дальше по своим делам.
С тех самых пор стал Агеран расти не по дням, а по часам. Всем людям на удивление, за день он вырастал больше, чем другие за год, а за год — вымахивал как за девять! Когда исполнилось мальчонке два года, таким он стал ловким да сильным, что никто с ним тягаться не мог.
А уж мать как сыночком гордилась, — не могла на него наглядеться, только эту одну радость в жизни знала, весь день-деньской его ласкала и пестовала.
Но не долгим было счастье материнское. Как-то утром, взял Агеран котомку, за спину забросил, ружьецо на плечо повесил и собрался в путь-дорогу. Не послушался он ни уговоров соседей, ни плача и мольбы матери, которая сулила ему каждый день самые любимые его яства готовить — лепёшки, пироги, творог с молоком и многое другое. Никого он не послушал и пустился в путь.
«Что тут поделаешь, видать, так уж ему на роду написано», — вздыхали женщины в деревне.
Вот идёт себе Агеран и идёт, конца-края дороги не видит, пока не очутился в лесу глухом, да таком огромном, что, казалось, нет ему ни начала, ни края, всю землю он покрывает. И в том громадном лесу ни одного дерева не было прямого, все как одно гнутые и кривые. Удивился Агеран такому делу, дальше сквозь чащобу пробирается и вдруг слышит жалобный голос. Прибавил он шагу, заторопился на голос. А тот всё гулче становится. Вдруг увидел он великана, величиной с гору, голова в тучи упирается.
Это был Согнидуб знаменитый, охал-вздыхал он, громко на судьбу сетовал за то, что в лесу не осталось прямых деревьев и нечего ему больше сгибать, душу тешить. Как увидел великан Агерана потопал ему навстречу, на пути встал, слова доброго не сказал, а сразу же на бой вызвал. Агеран ничуть не испугался, не робкого он был десятка, только спросил:
— Как ты хочешь со мной силой меряться — врукопашную схватиться, на мечах рубиться или из ружья палить?
— Врукопашную схватимся, так побыстрее будет! — ответил Согнидуб.
Сошлись они врукопашную и боролись весь летний день до самого вечера и второй день до обеда, но никак ни один одолеть не мог. Разгневался Агеран, схватил Согнидуба в охапку да вогнал его в землю по самые колени. Ожесточился и Согнидуб, собрался с силами и вколотил Агерана в землю по пояс. Вырвался Агеран, прыгнул как кузнечик, сгрёб великана и так о землю стукнул, что тот чуть насквозь всю твердь земную не пролетел, на ту сторону не проскочил. Хорошо ещё, что Агеран, человек милосердный и добрый, не хотел его смерти предать, а быстро схватил Согнидуба за волосы, на месте удержал и тут же вытащил из земли. Побратались молодцы и дальше вместе зашагали.
Прошли они самую малость, как вдруг видят откуда-то летят булыжники и огромные камни. Свернули они в ту сторону и наткнулись на чудище раз в десять огромнее, уродливее и страшнее Согнидуба. Этот великан держал в каждой руке по громадной скале и колотил их друг о дружку, да с такой силой, что булыжники и камни откалывались и на три версты вокруг разлетались. Увидел Крушикамень — так звали страшилище — пришельцев, струхнул немного, но испуга своего не показал, а хватил кулаком по каменной горе, да так, что стёр её в порошок, повернулся к Агерану и вызвал его на бой.
А того ничуть не утомили ни длинная дорога, ни борьба с Согнидубом и чувствовал он себя раз в десять сильнее, чем раньше.
— Ладно, коли драться тебе охота, так тому и быть! — согласился он. — Только скажи, как ты хочешь со мною силой меряться — врукопашную схватиться, на мечах рубиться, или из ружья палить?
— Врукопашную схватимся, так побыстрее будет! — решил Крушикамень.
Не обменялись они больше ни словом, а сошлись врукопашную.
Два дня с половиной боролись они, и только к обеду третьего дня сумел Агеран одолеть великана. Помиловал он его, не предал смерти, только заставил поклясться в верности и после того с ним побратался.
Теперь, когда стало их трое, зашагали названные братья весело дальше, перешучиваясь и распевая песни, всем на диво и на радость. Шли они, шли, как вдруг увидели, что две большие горы, которые перед ними возвышались, вершинами друг в дружку колотятся. Такого чуда никто из них ещё не видывал.
— Знаете ли вы, братцы, что это за диво? — спросил Согнидуб. — Коли не знаете, то меня слушайте! Ясное дело, что там творится что-то нечистое и сдаётся мне, что лучше нам другой путь выбрать, обойти это проклятое место, чтобы не оставить там своё мясо воронам, а кости волкам.
Крушикамень тоже голос подал и сказал, что эти валящиеся друг на дружку горы, ничто иное как уши нашей земли-матушки. Вот они и шевелятся. А Агеран прикинулся, что не слышит о чём толкуют его побратимы, и знай себе вперёд шагает, назад не оглядывается. К вечеру, когда день с ночью аукается, добрались они до тех гор, которые всё ещё вершинами колотились.
Тут-то и увидели они, что горы не сами по себе сталкиваются, а кто-то играет с ними. И был это великан раз в сто больше Согнидуба, и раз в десять огромнее Крушикамня. Звали чудище это Валигора.
Не успели три побратима подойти вплотную к страшилищу, как он горы в покое оставил, повернулся к Агерану и заорал на него — чего, мол, тому надо в его владениях?
Согнидуб от страху чуть не хлопнулся на землю в беспамятстве, а Крушикамень за спиной Агерана затаился, чтобы получше укрыться от ярости Валигоры.
А что, вы думаете, Агеран сделал?
Он-то хорошо знал не только свои силы, но и могущество дарёного ружья, потому вовсе не испугался рыка Валигоры, а схватился с ним врукопашную. Боролись они три дня и три ночи, пока Агеран не одолел и этого великана, и не заставил присягнуть ему в верности и послушании. Лишь после этого побратались они все четверо.
Отдохнули молодцы хорошенько несколько дней, знать очень уж устали от борьбы, а затем снова пустились в путь дальний, хватило бы у нас только здоровья, потому как сказка не вся и далеко ещё до конца. Кто ей внимает — много узнает, а кто уснёт и тому неплохо — славно отдохнёт. Значит, шли они, шли, пока куда-то не дошли, ведь в жизни всегда так бывает: идёт человек, идёт, и куда-то обязательно дойдёт.
Добрались побратимы до леса густого, где дичи водилось видимо-невидимо. А по середине леса раскинулась красивая поляна. Остановились они и решили на этом месте терем себе поставить. Сказано—сделано. Притащил Крушикамень камней и булыжников для стен, Согнидуб стены накрыл деревянной крышей, а Валигора, чтобы вокруг лучше видно было, смёл в сторону все холмы и горы, что перед теремом стояли. И трёх дней не прошло, а терем уж готов. Только, всем известно, что и в самом красивом доме надо позаботиться об еде. Голод не тётка, это хорошо знали наши побратимы и потому трое пошли на охоту, а Согнидуб в тереме остался — обед стряпать.
На охоте Агеран своим ружьём столько дичи набил, что товарищи его еле-еле домой её дотащили, хоть силы им было не занимать. Да и как Агерану целую гору дичи не набить было, коли ружьё у него волшебное? Не сравнить даже с сегодняшними самыми лучшими ружьями с репетиром, о которых наш дьячок говорил, что ими за один миг можно тридцать человек уложить. Кроме того, ружьё Агерана и в зарядах не нуждалось — сколько бы он из него ни палил, оно всегда заряженным оставалось.
А Согнидуб тоже потрудился дома на славу — нажарил и наварил на всю братию и сейчас ждал поджидал дружков своих, чтобы всё на стол выставить.
Отдыхает он себе без забот, и, чтобы время скоротать и душу потешить, сгибает и корёжит деревья толстенные в три обхвата, что поблизости росли. Вдруг, откуда ни возьмись, предстал перед ним змеиный царь Салкотя. Бородища у него в девяносто девять саженей. Он учуял запах наготовленных яств и тотчас прилетел, чтобы чужим обедом полакомиться. Увидел его Согнидуб, испугался до невозможности, душа в пятки ушла, юркнул в какой-то закуток и замер там, как свинья в кукурузе, ни слова не смел вымолвить. А Салкотя наелся досыта Да и убрался в своё царство-государство.
Едва он сгинул, как попытался Согнидуб что-нибудь на скорую руку состряпать, да толком ничего не успел, так что побратимы его поднялись из-за стола голодными и сердитыми, чуть не поколотили его от злости. А Согнидуб отошёл в сторонку пристыжённый, но ничего не рассказал о Салкоте.
На второй день остался дома Крушикамень, а остальные на охоту ушли. Потрудился и Крушикамень на славу, будто самый лучший царский повар, состряпал такой обед, что впору на царский стол подавать, но Салкотя снова тут как тут, всё начисто съел, бородищей след замёл. Вернулись побратимы домой, а там одни крохи нашли; остались они голодными и чуть было Крушикамню не намяли бока в сердцах. А тот от стыда и позора не знал куда глаза девать и ничего им не рассказал о Салкоте.
На третий день остался дома Валигора. Понадеялись на него названные братья, может хоть он сумеет накормить их как следует. Едва ушли они в лес, Валигора сразу же взялся за стряпню. Такой обед сготовил, что само Солнышко красное не стыдно попотчевать бы. Но проклятый Салкотя снова объявился, а Валигора до того испугался, что ни словечка не молвил, а лишь подальше схоронился. Салкотя спокойненько всё проглотил в два счёта и был таков.
Теперь Валигора не знал куда от стыда деваться, когда увидел, что Агеран с побратимами с охоты возвращаются, а кормить их нечем. Нахмурился Агеран, рассердился на Валигору, но тот будто воды в рот набрал, ни словечка не сказал о том, что случилось.
На четвёртый день решил Агеран дома остаться и обед сготовить, а остальных трёх послал в лес на охоту. Поставил оп на огонь четыре котла в девятьсот девяносто девять пудов каждый и сварил в них мясо, затем зажарил девятьсот девяносто девять диких быков и несколько сотен диких кабанов. Долго ли, коротко ли, состряпал он обед царский. Едва успел он всё приготовить, как и Салкотя примчался. Вломился он в дом, ни слова не сказал, даже доброго здоровья не пожелал, а в мгновение ока проглотил всё варево из одного котла. Но Агеран не растерялся — тут же сгрёб его за шиворот и вытолкал за дверь, а уж во дворе схватил за поповскую бородищу, расколол на двое толстенный бук и защемил бороду змеиного царя. От страха Салкотя и опомниться не успел.
Пришёл он в себя чуть позже, когда вернулись с охоты побратимы Агерана, а как опамятовался, то ещё пуще испугался. Собрался он с последними силами, дёрнулся, вырвал из земли бук с корнями со всем и пустился на утёк волоча его за собой.
Спохватился витязь Агеран и тотчас же вместе с побратимами бросился в погоню. Согнидуб расчищал дорогу в лесах непролазных, деревья во все стороны расшвыривал. Крушикамень крошил скалы зубчатые, а Валигора раздвигал на пути горы. Так грозно мчались они вслед за Салкотей, что земля под ними дрожала, ходуном ходила. Чуть было не настигли беглеца, но тот добрался до горловины земли и соскользнул вниз в змеиное царство, а Агеран с товарищами не солоно хлебавши наверху застряли. Посоветовались они, по всякому прикинули, и решил Агеран дальше по следу пойти. Изготовили они тотчас же длинную-предлинную верёвку, взялся Агеран за её конец и потихоньку-полегоньку спустился под землю.
Три дня и три ночи шагал Агеран по этому царству подземному, но никого, даже мышенка малого, на своём пути не встретил. А на четвёртый день очутился он в державе Медян-князя. В самой серёдке державы этой возвышалась крепость медная, с медными воротами и мостами, а посередине крепости высился замок Медян-князя.