— Фу, какая же ты копуша! Разве можно такое откладывать? Я бы сразу взялась!
Ната поморгала глазами.
— Я не знаю, как начать.
— Да очень просто. Вот придёшь домой и перед тем, как садиться обедать, скажи: «Лёлечка, не забудь перед обедом вымыть руки». Вот и начнёшь. А там оно и пойдёт.
— Хорошо, я так и сделаю, — сказала Ната.
Придя из школы, домой, и поскорей бросив пальто в передней на сундук, Ната вбежала в комнату и строго приказала Лёле:
— Пойди вымой руки!
Лёля уронила кубик — они с Игорьком играли в кубики — и с удивлением уставилась на Нату:
— Зачем?
— Перед обедом потому что!
— Сама вымой! У тебя грязней, — спокойно ответила Лёля и опять взялась за кубики.
Ната посмотрела на свои руки: на указательном пальце чернильное пятно.
— Так что ж? И я вымою, — неохотно промолвила Ната, пошла в ванную и хорошенько отмыла все пятна.
Несколько раз она звала:
— Лёлька! Да иди скорей!
Наконец Лёля пришла в ванную и сообщила:
— У меня чистые.
— Ну, если чистые… — неуверенно сказала Ната.
Так Лёля и не вымыла руки перед обедом.
Часом позже Ната приказала:
— Лёля, говори тише! Игорёк засыпает. Слышишь, бабушка его укладывает?
Лёля даже не повернула головы и вдруг начала распевать:
Вдоль опушки лесной
Шёл медведь к себе домой…
— Перестань!
Лёля запела громче:
И доволен неспроста,
Что родился без хвоста!
— Ты нарочно?! Вот какая противная! — И Ната замахнулась на Лёлю.
— Бабушка, она меня бить хочет! — тоненьким жалобным голосом закричала Лёля.
Ната поскорей зажала ей рот рукой.
— Да ты и, правда, разбудишь Игорька!
В это время вошла бабушка, совсем сонная. Её всегда клонило ко сну, когда она укладывала Игорька.
— Вот какие хорошие девочки, дружные, обнявшись, стоят! — зевая и прикрывая рот рукой, проговорила бабушка.
Девочки расхохотались.
— Не расслышала бабушка, как ты завопила, — шепнула Ната Лёле и подмигнула ей.
Лёля опять засмеялась. Потом предложила:
— Давай в школу играть!
— Давай! — согласилась Ната, а сама подумала: «Вот тут-то я и начну её воспитывать».
Они живо нарезали ножницами бумажных листочков, сделали из них маленькие тетрадки. Кукол посадили в ряд на диван, тетрадки им на колени положили.
— Сейчас начнётся урок, — объявила Ната.
— Да, сейчас начнётся, — отозвалась Лёля. — Я буду учительница.
— Ну, уж нет! — замотала Ната головой. — Ты — учительница! Скажет тоже! Да ты еще за партой ни разу не сидела. Ты и не видела, как детей учат, а я видела. Учительницей буду я!
— Нет, я буду учительницей! — упрямо сказала Лёля.
— Нет, не будешь! Ты младше меня, учительница не бывает младше.
Лёля подумала, прищурилась и проговорила медленно и отчётливо:
— А ты хуже меня читаешь! Учительница — нельзя, чтобы хуже читала.
Ната растерялась. Ведь и правда Лёля лучше её читает. А разве можно себе представить, чтобы Надежда Ивановна читала хуже первоклассниц? Нет, такого быть никогда не может.
Стоит Ната и косичку кусает.
— Я буду учительницей, да? — спросила Лёля.
Ната затрясла головой:
— Нет, нет!
И думает: «Как же я её тогда воспитывать буду? Разве ученики учительниц воспитывают?»
— Не хочу я в школу играть! — крикнула Ната, повернулась и выбежала из комнаты!
Влетела она в папин кабинет, забилась с ногами на кушетку, в самый угол, и расплакалась.
Сидит и плачет. Чего-то там, слышно, бабушка и Лёля вдруг громко заговорили. Доносятся голоса, а слов не разобрать. Вон Лёля засмеялась… Весело им почему-то, а что она, Ната, плачет, им всё равно.
Ещё больше заплакала Ната, глаза зажмурила, а слезинки так и катятся из-под сжатых век.
И вдруг слышит она над собой голос до того знакомый, до того хороший, что и сказать невозможно:
— Натулька моя! Ты почему ревёшь? Что случилось?
Открыла Ната глаза. Папа над ней стоит!
— Папа! Папа! Папа!
Папа её на руки поднял, как маленькую, потом сел на кушетку и Нату рядом с собой посадил.
— Откуда ты взялся? — тараторит Ната. — У тебя щёки небритые. Мама ещё на работе. Она и не знает, что ты приехал. Подумай! А мы и тоже не знали, что ты сегодня приедешь. Ты хорошо ездил?
— Вот сорока! Сто слов в минуту, пожалуй, у тебя получается. Маме я позвонил на работу еще с вокзала, как с поезда сошёл. А почему ты плакала? Признавайся!
— Ой, ну как же? — Ната зашмыгала носом. — Я, папа, двойку получила, потому что грязно. И тройку с минусом тоже. И потом, пап, знаешь… — Ната замялась, завздыхала.
— Ну, что ещё? Выкладывай начистоту!
— Как мне Лёлю воспитывать? Я не знаю как. Потому что она, правда, лучше меня читает. А Нина говорит: «Надо, надо, ты должна, ты ведь старшая сестра, ничего, что двоюродная».
— Это какая Нина? Это Нина Серова из твоего класса велит тебе Лёлю воспитывать?
— Да. А Лёля, знаешь, какая жадная стала, просто ужас! Из-за слона этого с Игорьком вечно… Ну вот! И она мне нарочно наперекор делает. Я говорю: «Тише!» — а она поёт ещё громче. Про медведя без хвоста! И как же быть?
Папа подумал и сказал:
— Не огорчайся, дочка, что у тебя сразу не получилось. Постепенно, со временем ты научишься воспитывать Лёлю. Сейчас ты на неё очень не наседай со всякими приказами… А о двойках твоих, матушка, у нас будет разговор особый!
Ната вздохнула.
— Пойдём, я умоюсь с дороги, и поглядим на Игорька. А там и мама придёт.
Находка
В воскресенье ударил морозец. Лёлю с Игорьком не пустили гулять, да они и не просились на улицу: второй день играли новыми игрушками, которые привёз им папа. А Нате позволили немножко погулять.
Пробегая через столовую, Ната мельком слышала, как папа говорил бабушке: «Не надо баловать Лёлю…»
«Папа бабушку воспитывает», — подумала Ната, и ей стало смешно. Она поскорей оделась и вышла на крыльцо.
Снег сверкал на солнце. Ната прищурилась от яркого света, соскочила с крылечка, пробежалась взад-вперёд по дорожке. Ребят-то не видать никого. Неужели все в кино на детский утренник пошли? А мороз крепкий, пощипывает щёки и нос.
Длинная сосулька свисает с крыши. Огоньки цветные — жёлтые, синие, красные — в ней переливаются. Ната вприпрыжку подбежала к сосульке, уже руку, было, протянула отломить прозрачный кончик, да случайно глянула в сторону — и прямо в жар Нату бросило, несмотря на мороз. Подумать? Только — Пятнушка зелёненькая сидит на снегу, лапки распластала!
Ната обеими ногами в сугроб вскочила, нагнулась над зелёным комочком, что на снегу так ярко выделялся… Ой! И совсем это не Пятнушка. Кусок зелёного стекла зазубренный валяется на снегу. Блеснул он на солнце точь-в-точь как лягушечья гладкая спинка, вот и показалось Нате. А ведь как отчётливо увидела она на миг свою Пятнушку: глазки выпуклые, лапки растопыренные, рот широкий — полукругом…
Далеко отшвырнула Ната от себя стекло и вылезла из сугроба. Ну что за досада! Что за обида! Почти что нашлась Пятнушка, а вот и нет её…
Вдруг Ната почувствовала, что одну пятку ей сильно холодит. Когда лазила по сугробу, набился снег в валенки. Попрыгала Ната на одном месте — нет, ещё холоднее ноге.
Она домой побежала.
Лёлина обида
А дома Лёля опять повздорила с Игорьком. Когда Ната вошла в бабушкину комнату, Лёля, надутая, сердитая, стояла, прижимая к груди Маринку.
— Бабушка, Игорёк Маринку хватает! — недовольным тягучим голосом пожаловалась Лёля.
Бабушка отложила вязанье, сжала губы, пожевала ими и вдруг сказала решительно:
— Пусть хватает! Дай ему куклу!
Ната рот разинула от неожиданности. У Лёли широко раскрылись глаза. Она была так поражена, что застыла неподвижно и сама стала похожа на изумлённую куклу с голубым бантом на макушке. Потом как сверкнёт глазами, как закричит:
— Ты что, бабушка? Маринку-то дать? Чтобы он её на пол уронил, да разбилась бы у неё головочка на мелкие кусочки? Нет уж, не-ет!
Игорёк, в упор, глядя на Лёлю, подобрался и хвать Маринку за ногу да как дёрнет.
— Ногу у Мариночки оторвать хочешь? — завопила Лёля. — Так вот же тебе!
Она сильно ударила Игорька по руке. У него сразу задрожали от плача все ямочки на пухлых щеках и на подбородке. Подпрыгивает Игорёк на месте, рукой трясёт, а белая пухлая ручонка стала красной. Ната скорей Игорька за плечи обняла, в сторону его отвела, гладит:
— Ну-ну-ну, ничего. Подуем на ручку. Ух, Лёлька какая! Бабушка поднялась с кресла.
— Лёля… в угол становись! Живо!
Она сказала это каким-то не своим голосом, а у самой губы дрожат почти как у Игорька. Зато Игорёк и плакать перестал. И Ната ушам своим не верит.
— Ты… кому это говоришь? — тихо спросила Лёля.
— Тебе! Тебе! За то, что малыша обижаешь, куклу какую-то не даёшь, в угол, в угол!
Бабушка, как-то суетливо двигая локтями, приблизилась к Лёле, за руку отвела её в угол между комодом и стеной и носом к стене повернула.
— Стой! И чтоб ни с места, пока не разрешу выйти!
Потом взяла Игорька за руку и, ведя его за собой, зашаркала к двери.
Минуты две такая тишина стояла в комнате, что скрип половицы под ногой Наты громким показался.
Издали Ната осторожно заглянула за комод. Стоит Лёля в углу растерянная, голову наклонила, бант на макушке повис, будто бабочка крылышки опустила. А по щеке у Лёли большая слеза ползёт. И так Нате стало жаль Лёлю, что она вздохнула громко и протяжно. В первый раз в жизни ведь Лёлю наказали! Нату и то давно в угол не ставили. Жалкая такая Лёля: стоит как столбик — и ни звука. Чем бы её утешить?
Вот если бы и вправду Пятнушка нашлась! Ната её показала бы Лёле — сестрёнка живо бы развеселилась. Ведь могла же там вместо стёклышка какого-то Пятнушка оказаться. Очень просто. Тот, кто её в бане нашёл, опять потерял, в сугроб обронил. А ещё лучше, будто Пятнушка из целлулоидной в живую превратилась и сама прискакала к дому.
— Лёля! — таинственным тоном окликнула Ната. — Если б ты знала, что я видела! Ты даже себе не представляешь!
— Отстань! — сдавленным шёпотом пробормотала Лёля. — Мне совсем неинтересно, что ты видела. — Она помолчала. — Что такое ты могла видеть? Неинтересное что-нибудь совсем…
Ната засмеялась и прищёлкнула языком:
— Неинтересное! Как же! — И воскликнула: — Пятнушку я видела! Вот!
— Врёшь ты всё! — не поворачиваясь, басом отозвалась Лёля. — Пятнушка потерянная, в бане забытая. А где ты её видела?
— У нашего дома, на самой верхушке сугроба! — Ната уселась на пол возле Лёли, скрестив ноги.
— Откуда на сугробе? — Лёля прокашлялась. — Неправда!
— Видела! Видела! — быстро заговорила Ната. — Пятнушка живая стала. Да! Да! В сказках лягушка даже в царевну превращается, а наша Пятнушечка ни в какую не в царевну, а просто оживела, прыгать теперь умеет. Она мне всё рассказала. Её в бане никто не подхватил, она, как попала в кипяток да после в холодную воду, так и оживела и из бани упрыгнула. А поселилась она возле школы, в подвале, через отдушину на улицу вылезает. Она мне объяснила, где её повидать можно. Может быть, я завтра после школы с ней опять 30 увижусь!
Лёля отвернулась от стены и недоверчиво разглядывала Нату.
— Если правда, то почему ты её домой не принесла? Покажи!
— Вот тоже! А зачем я буду её домой тащить? Она на работу торопилась.
— На ра-бо-ту? — переспросила Лёля.
— Конечно! Помнишь, я тебе про ослика рассказывала, вот что фанеры вёз на тележке? Еще ты не поверила, будто я прочла, что там про цирк написано. А я верно прочла. Так этот ослик в цирке работает. Наша Пятнушка с ним познакомилась, и он её туда отвёл. Она теперь в цирке представляет.
Лёля тоже села на пол и положила руку Нате на колено.
— Как она представляет? Давай попросим тётю Катю в цирк пойти! Да только ты всё врёшь, Натка.
— Можешь не верить. Мне-то что! Пятнушка моя знакомая.
— Лёля, выходи из угла! — раздался голос бабушки, и она сама показалась в дверях.
При виде бабушки Лёля вскочила и встала носом в угол.
— Выходи, Лёлечка! — ласково повторила бабушка.
— Не выйду! — буркнула Лёля. — Буду стоять, пока мама не приедет.
— А обедать тоже в углу будешь? — с интересом спросила Ната. — А спать?
— Всё в углу буду делать, — упрямо сказала Лёля.
Ната засмеялась, потом схватила Лёлю за руку.
— Бежим обедать! Я тебе ещё что-то расскажу…
Лёля в столовую пошла, но на бабушку, ни разу за весь день не взглянула, не подошла к ней ближе, чем на пять шагов. Вечером она попросила тётю Катю:
— Помоги мне раздеться!
Бабушка смотрела на любимую внучку растерянно и обиженно.
Плясунья — наездница
«Видела сегодня Пятнушку?» С таким вопросом Лёля бежала Нате навстречу, когда та приходила из школы. Если Ната кивала с важным видом, Лёля хлопала в ладоши от радости. Девочки дружно помогали бабушке накрывать на стол, чтобы поскорее пообедать. Лёля без возражений съедала суп: некогда капризничать, да и Натка скажет: «А вот не буду рассказывать, если станешь фокусничать!»
Потом они забирались куда-нибудь в укромный уголок, чаще всего на кушетку в папином кабинете, и тут Наткины рассказы лились рекой.
— Пляшет Пятнушка на большом-большом обруче. — Ната широко раздвигала руки. — Обруч катится, а на нём Пятнушка танцует. Юбочка на ней оранжевая, широкая. И, кажется, что это маленькое солнышко на обруче вертится! Вот как красиво!
— Ты её видела в этой юбочке? — с жадным любопытством спрашивала Лёля.
— Один только раз она мне наряженная показалась. А вообще все костюмы в цирке у неё лежат. Но ведь она не только на обруче плясать умеет. И на спине у коней цирковых тоже. Лошадь скачет, вся украшенная, в бубенчиках, а лягушечка наша знай себе на лошадиной спине отплясывает. Выходит, она и наездница, и плясунья зараз. А люстры горят ярко-ярко. А то свет, наоборот, потушат, только луч один на эту самую… на арену протягивается. И в этом луче Пятнушка — трык-брык! трык-брык! Во все стороны лапки… Вот так!
Ната вскакивала и начинала прыгать, вертеться, выделывать руками и ногами всякие замысловатые движения.
— Ну, дальше рассказывай! — требовала Лёля. — Что она кушает? На чём спит?
И Ната подробно расписывала, какие у Пятнушки маленькие блестящие тарелочки и чашки, какая кроватка на колесиках. Чтобы не скучно было всё в одном углу подвала спать, Пятнушка кровать с места на место перекатывает. Посуду, одеяло и много других вещей подарили лягушечке в цирке.
— Что-то вы заговорщицами стали, — сказала однажды мама. — О чём вы всё шепчетесь?
— Уж мы знаем о чём! — Ната сделала Лёле большие глаза и приложила палец к губам.
— Мы знаем! Мы знаем! — Лёля со смехом закивала Нате и двумя руками закрыла себе рот.
Как-то Лёля спросила:
— А нас с Игорьком Пятнушка вспоминает?
— Да, вспоминает. Всегда спрашивает, как вы поживаете.
— А что ты ей обо мне говоришь?
Ната пожала плечами.
— Не буду же я врать! Пришлось рассказать, что ты на днях Игорька побила и с бабушкой не хотела разговаривать, так что бабушка от этого чуть не заплакала.