Делегат на слёте
Делегаты приезжали загорелые, обветренные, с поцарапанными руками. На вокзале их встречали с оркестром.
Голубые автобусы бежали по городу и пели, как патефоны: делегаты не умели ездить без песен.
В эти дни песни звучали на улицах, в парках, в столовых и даже в бане, куда делегатов водили строем. Но особенно громко доносились они из здания городского театра, на фронтоне которого во всю длину фасада колыхалось длинное кумачовое полотнище — «Добро пожаловать», а вход украшали два огромных фанерных снопа с золотыми колосьями.
В фойе театра была устроена выставка. Пурпурные помидоры, огурцы и кабачки невиданных размеров, тыквы с добрый ушат, огромные кочаны капусты, высокие стебли кукурузы, тугие снопы пшеницы, овса, ячменя, льна, клетки с кроликами и кудахтающими курами и многое другое — всё это как бы говорило: «Смотрите, что могут старательные, умелые руки ребят!»
Шло очередное заседание областного слёта юннатов. Делегаты утопали в мягких бархатных креслах.
На сцене за длинным столом, заваленным подарками для юннатов — книгами, приёмниками, коробками и свёртками, — сидели члены президиума.
Председательствующий — один из секретарей обкома комсомола, молодой парень в белой рубашке с расшитым воротом, — энергично потряс колокольчиком и объявил:
— Областной слёт юннатов продолжает свою работу. Слово предоставляется делегату апраксинских пионеров Алёше Окунькову.
Над ровным рядом ребячьих голов, как из-за ширмы, появился маленький, вихрастый, белобрысый мальчишка и решительно устремился к сцене. Однако голос из президиума несколько охладил его.
— Перед тем как дать слово очередному оратору, есть предложение проделать гимнастику! Возражений нет? — спросил председательствующий.
— Нет! — единодушно ответил зал.
Все встали. Один из членов президиума подошёл к рампе и вытянул руки вверх. Его движение повторили все — члены президиума и делегаты.
Под доносящуюся со сцены команду: «Руки в стороны, ладони вверх, медленный вдох» — Алёша Окуньков поднялся на сцену, взошёл на трибуну и, положив перед собой смятую бумажку — рапорт, стал разглаживать её вспотевшими от волнения ладонями.
Гимнастика завершилась дружными, согласными аплодисментами.
Пока зал успокаивался, Алёша деловито примеривался к трибуне. Она была ему явно не по росту. Сидящие в партере увидят один только торчащий вихор делегата апраксинских пионеров. Это, конечно, Алёшу не устраивало. Обнаружив внутри трибуны подставку, он взобрался на неё. Но и теперь Алёше не видны были первые ряды партера. Тогда он опрокинул подставку на ребро и, опершись руками о трибуну, взобрался на это шаткое сооружение. Теперь каждому делегату Алёша был виден как на ладони. Окинув притихший зал строгим взглядом, Алёша собрался было начать свою речь, но вовремя опомнился. Как заправский оратор, он первым делом налил из стоящего на трибуне графина полный стакан воды, выпил её до последней капельки, потом тяжело отдышался и начал:
— Товарищи делегаты! Разрешите мне… передать вам… от пионеров Апраксинского колхоза…
Алёше показалось, что в зале его плохо слушают, и он повторил приветствие с ещё большим чувством:
— Разрешите мне передать вам от пионеров Апраксинского колхоза… горячий, пламенный… привет!..
При этом он так сильно выдохнул воздух, что лежащая перед ним бумажка с рапортом вспорхнула, как испуганная птица, и стремительно улетела куда-то в оркестр, под сцену. Алёша потянулся за улетающей бумажкой, шаткая подставка под ним опрокинулась, и он исчез с глаз сидящих в зале делегатов.
Делегаты захохотали. Из президиума кто-то жестом указал музыкантам на улетающую бумажку. Дирижёр, не разобравшись, в чём дело, взмахнул руками, и оркестр грянул туш.
Это был критический момент. Будь Алёша Окуньков менее решительным и менее находчивым человеком, слёт так бы ничего и не узнал о делах апраксинских пионеров. Пока оркестр гремел, а делегаты хохотали, Алёша, красный от смущения, тронул за плечо одного из членов президиума:
— Дяденька, дайте мне стульчик на немножко!
«Дяденька» охотно уступил ему стул и даже помог на него взобраться.
Тогда-то Алёша и показал, на что он способен.
— Товарищи делегаты! — горячо заговорил он, окинув расшумевшийся зал строгим взглядом. — Мы зачем сюда приехали? Для дела, для обмена опытом. Какой же может быть смех! Давайте серьёзно. Я вам скажу про наши достижения… Знаете, какие наши апраксинские пионеры яблоки вырастили? Во! Одно съешь — и больше не захочешь. Или, скажем, поросята. Мы одного такого боровка выкормили — колхозники только ахали. А уж как завизжит боровок — все уши зажимают… Нам правление премию выдало…
— За что премию-то? — перебил Алёшу чей-то голос из зала. — За то, что визжит здорово?
— Не за визг, а за чистое сало… — с досадой ответил Алёша.
Ему очень хотелось захватить внимание делегатов и рассказать им такое, чтобы они слушали его затаив дыхание.
— Это что! У нас ещё и не такие достижения имеются… — продолжал Алёша и, не зная, что сказать, оглянулся по сторонам.
Недалеко от него один из членов президиума рассматривал связку сусличьих шкурок.
— Вот, например, возьмём сусликов. Вы тут в ладоши хлопали одной делегации… Они много сусликов уничтожили… премию им выдали. — В голосе Алёши неожиданно зазвучала горечь и обида. — А может, другие ещё больше уничтожили!..
В зале стало тихо.
— Интересно, сколько же вы уничтожили? — с любопытством спросил кто-то из делегатов.
— Да если хотите знать, — распалившись, бросил Алёша в притихший зал, — наши апраксинские пионеры истребили по заданию колхоза этих самых сусликов… этих злостных вредителей колхозного хлеба… три…
— Сколько, сколько? — переспросили из зала.
— Три… — От волнения у Алёши перехватило дыхание.
— Подумаешь! Герои! — раздался иронический голос.
— Герои?! А вы что думаете? Наши ребята знаете какие? Наши ребята… — вспылил Алёша.
Но его снова перебил какой-то делегат. Сложив ладони рупором, он гулко прокричал из зала:
— Сколько сусликов уничтожили?
— Я вам сейчас скажу… — задыхаясь от волнения, проговорил Алёша и замялся. — Три…
— Три суслика! — крикнул кто-то, и в зале раздался дружный смех.
— Тихо вы! — донёсся из зала другой голос. — Дайте же человеку договорить!
— Дайте же договорить! — взмолился Алёша. — Наши пионеры истребили три…
— Опять двадцать пять! — донеслось из зала.
— Не двадцать пять, а тридцать тысяч!.. — с отчаянной решимостью выпалил Алёша и с вызовом посмотрел в зал.
И что тут стало с делегатами! Поднявшись как по команде, все разом, они долго и оглушительно хлопали в ладоши, кричали «ура», «браво». А трубы, трубы… Они после очередного туша, наверно, охрипли навсегда.
К Алёше подкрался фотокорреспондент с аппаратом и ослепил его вспышкой магния в тот самый момент, когда председательствующий, перегнувшись через стол, крепко пожимал руку делегату апраксинских пионеров.
Делегат дома
В избе Окуньковых на столе лежали подарки — гармонь, стопка книг, набор карандашей, тетради, коробка с конфетами.
Алёша, свернувшись клубочком и посапывая, сладко спал в кровати. По его загорелому лицу пробегали тени трепещущих за окном листьев берёзы.
К Алёше подошла мать, Евдокия Павловна, высокая спокойная женщина средних лет, и тронула его за плечо:
— Лёша… сынок… делегат!
Алёша только улыбнулся во сне.
— Слышь, Алёша! Вставай!
Наконец Алёша начал медленно потягиваться и вдруг, как от толчка, внезапно вскочил, бросил взгляд на будильник и ужаснулся:
— Ой! Проспал! Ну чего ты, мамка, раньше меня не разбудила! Просил же тебя… Сейчас ребята, наверно, придут…
— Здесь уж они, твои ребята… В сенях ждут, — сказала мать.
Алёша заметался по комнате:
— Запри дверь. Не пускай пока! Я сейчас…
— Некогда мне твои команды выполнять, — отмахнулась мать и вышла из избы.
— Нельзя! Подождите! — замахал Алёша руками на ребят, заглянувших в избу. — Сейчас. Имейте терпение.
Алёша торопливо умылся, пригладил волосы, надел новый костюм, туго затянулся ремнём, повязал пионерский галстук.
Потом наивыгоднейшим образом расположил на столе все подарки, полученные на слёте, и, не в силах подавить сияющую улыбку, распахнул дверь:
— Входите! Можно! Все входите! Не стесняйтесь.
Первой переступила порог Саня Чистова. За ней — стриженый, сумрачный Ваня Сорокин, толстушка Людмилка. Неловко потоптавшись, вошли и остальные пионеры.
— Юные пионеры, будьте готовы! — оглушительно приветствовал их Алёша, словно перед ним были не апраксинские друзья-пионеры, а пятьсот делегатов областного слёта юных натуралистов.
Но ребята почему-то замерли у порога и молча переглянулись. Только маленькая Людмилка с жёсткими, торчащими косичками негромко, пискливым голоском начала:
— Всегда гото… — но, не встретив поддержки, спряталась за спину Сани Чистовой и оттуда с любопытством посматривала на стол: что это там за красивые коробки?
— Какой ты новенький!.. — неопределённо вздохнула Саня.
Алёша понимал, что товарищи, как видно, подавлены его успехом. Он жестом пригласил ребят подойти ближе к столу и снисходительно спросил:
— Ну, как вы тут без меня? О слёте слыхали? Слёт что надо… Я, конечно, с решающим… Выступать пришлось.
Но ребята по-прежнему молчали и какими-то странными, чужими глазами смотрели на Алёшу, на гармонь, книжки, лакомства. Алёша поспешно раскрыл коробку с конфетами и обошёл ребят.
— Берите, не стесняйтесь… подарки на всех дадены! Да берите же…
Но Саня Чистова резким движением спрятала руки за спину и опустила голову. Людмилка, жалостливо взглянув на Алёшу, с усилием проглотила слюну и, тяжко вздохнув, отрицательно покачала головой. Сухой, с тонким носиком Ваня Сорокин смотрел поверх Алёшиной головы и делал вид, что не замечает протянутой ему коробки.
Несколько растерянный, Алёша схватил гармонь:
— А гармошку видели — первый сорт. Хотите, я вам сыграю?
— Давай уж пока без музыки, — строго сказал Ваня Сорокин и, забрав у Алёши гармонь, поставил её обратно на стол. — Ты лучше скажи, за что тебе так много надарили всего?
— Как — за что? — удивился Алёша. — За нашу юннатскую работу…
— И за сусликов?
— Ага!..
— А за сколько сусликов? — настойчиво допытывался Ваня.
— За три тысячи…
— Сколько, сколько?
— Три тысячи… — не очень уверенно, чуя недоброе, ответил Алёша. — Как в рапорте было, так и говорил…
От наступившей тишины и пытливых взглядов Алёшу бросило в жар.
— Три… Ну вот ей-ей… Зачем мне врать?.. — И, переходя на менее скользкую тему, он продолжал: — А музыка как рявкнет!
— Рявкнет? — насмешливо переспросил Ваня.
— Ага… — повторил Алёша. — Обещали в газете напечатать…
— Уже напечатали! — Ваня вытащил из кармана газету и протянул её Алёше.
Тот впился в газету глазами. Под заголовком «Славные дела апраксинских пионеров» была помещена большая заметка, в которой слова «тридцать тысяч сусликов» были обведены красным карандашом.
— Неправильно напечатано, — нахмурился озадаченный Алёша. — Лишний нуль выдумали…
— А это тоже выдумали? — спросил Ваня, показывая на фотографию в газете, на которой приветливо улыбающийся работник обкома комсомола пожимал Алёше руку.
— Нет, не выдумали. Такое было… — От воспоминаний лицо Алёши расплылось в улыбке, но он быстро спохватился: — А тридцать тысяч неправильно… не говорил я этого… не помню, — всё более путаясь, заговорил Алёша и наконец уже совершенно жалобно произнёс: — А музыка как…
— …рявкнет! — закончил Ваня. — Понятно!
— Что — понятно? — переспросил Алёша.
— Любишь ты приврать, — жёстко сказал Ваня. — Особенно если под музыку.
— Я? Приврать? — вспыхнул Алёша, бросаясь к Ване. — А ну, скажи ещё раз! — скажу! Зря тебя на слёт посылали. Напутал там, нахвастал… Опозорил всех нас…
— А тебе завидно, что не тебя на слёт выбрали! — закричал Алёша. — Ты мне всегда завидуешь… Всегда ножку подставляешь…
— Я? Тебе? Ножку? — побледнел Ваня и, в свою очередь, подался к Алёше.
— Ребята, да вы с ума сошли! Разойдитесь! — прикрикнула на них Саня и, втиснувшись между взъерошенными мальчишками, растолкала их в стороны. — А может, и впрямь в газете опечатка…
— Эх ты… делегат! — бросил Ваня Алёше и подал знак пионерам: — Пошли, ребята. На сборе поговорим…
Пионеры тихонько вышли. Саня, задержавшись у порога, с жалостью посмотрела на Алёшу, покачала головой и тоже ушла.
Делегату горько
Оставшись один, Алёша долго ходил по избе, потом рассеянно взял из коробки конфету, поднёс её ко рту, но вдруг, опомнившись, положил обратно. Закрыв коробку крышкой, он попытался завязать её подобранной с полу розовой шёлковой ленточкой.
В окно заглянул Миша Чистов, коренастый, с поцарапанным лицом, плутоватого вида паренёк в кожаной фуражке.
— Делегату наше вам! С приездом, Окунёк! — радушно приветствовал он Алёшу, перевесившись через подоконник.
— Здорово! Чего тебе? — хмуро ответил Алёша.
— Говорят, гармонь из города привёз? — ухмыльнулся Мишка, с интересом рассматривая подарки на столе. — А скажи, за сто тысяч сусликов могли бы тебе велосипед подарить?
— Что? — грозно посмотрел на него Алёша.
— Дали же тебе гармонь за тридцать тысяч… — простодушно пояснил Мишка. — А ты бы сказал: «Сто тысяч». Что тебе стоило?.. И получил бы велосипед. Эх, Окунёк, прогадал ты малость! — И Миша, обернувшись назад, кому-то весело подморгнул.
За окном раздался ребячий смех.
— А ну, пошёл отсюда! — рассердился Алёша и, бросившись к окну, столкнул Мишку с подоконника.
Но через минуту тот снова появился в окне:
— А подарочки-то, Окунёк, придётся мне отдать. Что, непонятно? Кто три тысячи сусликов набил? Я, Мишка Чистов. А вы со своим Ваней Сорокиным всё больше заседали да планы составляли.
Тут Алёша окончательно вышел из себя, захлопнул створки рамы и запер их шпингалетом.
Где-то рядом затарахтел мотоциклетный мотор. Затем он стих. В дверь раздался настойчивый стук. Открыв дверь, Алёша увидел незнакомого мужчину — полного, круглолицего, в брезентовом плаще, с тугим портфелем под мышкой.
— Вам кого?
— Окуньковы здесь живут? — солидным воркующим баском спросил незнакомец.
— Здесь. Только мамки нету. Она на ферму ушла.
— А мне, между прочим, Евдокия Павловна не требуется. Меня интересует Алексей Митрофанович.
— Кто-кто?
— Алексей Митрофанович Окуньков, — пояснил незнакомец. — Что, не знаете такого?
Алёша растерянно покачал головой.
— Ну, а как тебя, к примеру, зовут? — улыбаясь, спросил незнакомец.
— Меня?.. Меня Алёшей… Ой, так это я ж Митрофанович! — догадался Алёша. — А зачем я вам?
— Ну, вот и познакомились! Очень приятно! — Незнакомец вошёл в комнату и, протянув Алёше руку, представился: — Курдюков. Кузьма Степанович. Агент-заготовитель. Покупаю по прейскуранту системы «Заготкожсырье» шерсть, рога, копыта, щетину, перо, пух, кожи и тому подобное… Проезжаю мимо и вдруг узнаю, что здесь, можно сказать, под боком, происходят такие необыкновенные дела. Шутка ли сказать — тридцать тысяч сусличьих шкурок!..
— Дяденька! — попытался перебить заготовителя Алёша.
Но тот, вытерев огромным клетчатым платком вспотевшую бритую голову, продолжал:
— И откуда узнаю? Из прессы. А я, грешный, и не догадывался. Да и как догадаться, если вы сами молчали. Однако я хочу вам напомнить, что если вы сдадите мне шкурки в ближайшее время и если вся продукция будет соответствовать принятому стандарту, то весь ваш юннатский коллектив во главе с тобою получит, согласно прейскуранту, крупное денежное вознаграждение, а также ценные премии.