Юрий Васильевич Сальников
Называться человеком легко, быть человеком трудно.
Народная пословица
Девочку обидел на улице мальчишка. Она заплакала и побежала домой.
— Мама! Хочу скорее быть взрослой.
— Почему, Мариночка?
— Чтобы меня никто не обижал.
— А сама обижать никого не будешь?
— Нет, нет, что ты! Хочу, чтобы всегда по-справедливому.
— Как же это, Мариночка?
— Ну, как-как? Очень просто. Не понимаешь?
Ничего не ответила ей на это мама, но подумала: «А так ли уж это просто?»
… И я тоже хочу спросить у вас, ребята: «Так ли это просто: чтобы всегда по справедливости?»
А давайте — поговорим.
И, может быть, даже поспорим?…
Мишина обида
Мишин дядя — моряк дальнего плавания. Письма от него приходили из многих портов мира. На конвертах разные марки: индийские, африканские, даже австралийские «кенгуру».
Можете себе представить, с каким нетерпением Миша ждал дядю Борю.
Он явился неожиданно под вечер — высокий, плечистый, в нарядной морской форме. Остановился перед калиткой, поставил у ног чемодан и на всю улицу громыхнул басом:
— Где тут живет великий путешественник Михаил Громов?
Миша мгновенно вылетел из дома и очутился в сильных дядиных руках. Колючая щека, смеющиеся серые глаза — такие же, как у мамы. Выбежала и мама, за ней папа. Посыпались радостные восклицания. Взрослые оттеснили Мишу, стали обниматься.
Едва переступив порог, дядя раскрыл чемодан и вытащил подарки: маме какую-то особенную кофточку (она даже ахнула от радости), папе трубку с собачьей головой, а Мише диковинную раковину, зуб крокодила и головной убор индейского вождя из разноцветных перьев. Но Миша отложил в сторону и зуб крокодила, и раковину с волнистыми краями, и это индейское украшение — что он, маленький, что ли, нацеплять его на себя! — и заканючил:
— Рассказывай!
Мама тоже сказала дяде:
— Не томи его, столько ждал твоих заморских новостей.
— Что же тебя интересует?
— Все! — И Миша вмиг выпалил, видел ли дядя обезьян прямо в джунглях на берегу Африки? Сидел ли на рифах их корабль? Попадали ли они в тайфун? Гналась ли за ними когда-нибудь в море акула? Ел ли он хоть раз сердце кита?
Дядя засмеялся: «Программка у тебя!» Но пока мама накрывала на стол, ответил на все вопросы да впридачу еще на многие другие.
Наконец мама сказала:
— Хватит на сегодня.
— Дай теперь нам поговорить, — добавил папа.
Они начали разговаривать о неинтересном. А Миша сидел за столом и ждал, когда сможет задать новые вопросы. Да не дождался. Мама сказала: «Пора спать».
— Да ну, — воспротивился Миша. Но папа строго повел бровью: «Иди!»
— Завтра поговорим, — пообещал дядя. Конечно, чуть свет Миша был около дяди.
— А в открытом море с чужими кораблями вы встречались? — задал он первый из приготовленных вопросов.
— Как же! — ответил дядя, фыркая под краном. — Был такой случай… — И, уже вытираясь, он рассказал, как однажды ночью они увидели в море горящий английский корабль. Советские моряки подплыли к нему и спасли всех английских моряков.
— И ты спасал?
Дядя не успел ответить — пришли его бывшие школьные друзья. Они явились шумной гурьбой, крича с улицы: «Да здравствует моряк Борька Завьялов!»
— А вы-то сами хоть раз «SOS» кричали? — попытался Миша еще обратить на себя дядино внимание.
Но дядя отмахнулся, идя навстречу гостям: «Потом, потом».
— Оставь дядю в покое, — сказала мама уже в сердцах. — Так и ходишь по пятам, надоел!
— А что он не рассказывает!
— Да как не рассказывает? Вчера весь вечер, сегодня…
— Где же весь вечер? И что — сегодня? Сегодня-то только началось.
— Хорошо, хорошо, говорю — дядю оставь!
Вот вечно у взрослых так: обидят несправедливо, а попробуй докажи!
Дядя стал куда-то собираться с друзьями.
— И я с ними хочу, — сказал Миша.
— Не придумывай, — оборвала мама. — Нечего тебе делать со взрослыми.
— Потерпи, путешественник, — сказал и дядя. Он вышел из соседней комнаты наутюженный, побритый, наодеколоненный. — У нас с тобой все впереди.
— Впереди, впереди, — передразнил Миша недовольным тоном.
И послышался мамин окрик:
— Как разговариваешь?
Но Миша уже не в силах был остановиться:
— Вот и разговариваю. В письмах-то он что обещал? Рассказывать. А теперь?
— Замолчи, в конце концов! — крикнула мама.
— Ну и ладно, и ладно! И ты тоже… И все вы! — Миша выскочил из дома. Он прошмыгнул мимо изумленного дяди и онемевших его друзей, стоящих во дворе. Юркнув под ветки груши, он пробежал вдоль малинника в дальний конец сада и вскарабкался на сараюшку. Здесь была дырка на сеновал. Миша кинулся в сено.
Сквозь щелястую крышу просачивались тонкие лучи солнца. В их золотистых нитях прыгали пылинки. И сердце у Миши прыгало. И стучало так, что было слышно, наверное, на улице. А перед глазами стояла картина: покачивая сокрушенно головой, мама жалуется дяде на непутевого сына — стал такой грубый, такой невозможный, совсем отбился от рук. Она часто жалуется теперь на Мишу родным, соседям, даже учительнице в школе.
А нет, чтоб рассудить по справедливости. Ведь как он ждал дядю с его рассказами! Как ждал! И не разноцветные перья ему нужны. Не зубы крокодиловы. Вот убежит он сам в какой-нибудь морской порт, проберется на корабль и спрячется в трюме. А корабль выйдет в открытое море, и моряки уже не высадят беглеца на берег, когда обнаружат его. И никто там не будет его ругать, а будут только по-флотски похлопывать по плечу да нахваливать: «Молодец, наш товарищ юнга Михаил Громов!»
Можно ли прожить без вранья?
Размечтался Миша, притаившись на сеновале. И вдруг услышал внизу какое-то бормотание.
«Верка!» — подумал он и приник к щели.
Так и есть. В соседнем сарае, стоящем вплотную к их сеновалу, на дырявом старом кресле сидела, поджав ноги, конопатая Верка в синем платье. Что-то бормоча, она жестикулировала, будто с кем-то разговаривала. Но, кроме нее, в сарае никого не было.
«Опять беседует», — решил Миша и, отодвинув доску, спрыгнул в Веркин сарай.
Этот лаз они открыли очень давно, еще «с до школы». И Вера нисколько не удивилась, увидев перед собой Мишу. А он, усевшись у двери на чурбаке, спросил вместо приветствия:
— Беседуешь?
Она кивнула.
В темный, пыльный сарай она залезала всегда, когда ей хотелось говорить со своим Советчиком-Беседчиком. Так звали крохотного человечка, которого Вера выдумала. Выдумала очень давно, когда была совсем маленькая. И Миша тогда был тоже маленький и верил, что человечек существует. Забираясь в сарай, он слушал, как Вера разными таинственными заклинаниями вызывает Советчика-Беседчика и беседует с ним.
Потом Миша подрос и понял: Советчик-Беседчик — это просто Верина мечта. Но он не стал смеяться над Веркой, а по-прежнему приходил сюда, слушал ее и удивлялся, как она сообразила придумать такого хорошего всезнающего друга.
У Веры был неродной отец. Миша слышал, что Иван Григорьевич — неплохой человек, да и Вера на него никогда не жаловалась. И все-таки она чувствовала себя в семье неважно. У отчима была своя дочка Нина, она училась в девятом классе, считала себя уже взрослой, на Верку покрикивала. Мама и отчим не обижали девочек, но каждый из них старался, наверное, показать, как хорошо он относится к неродной дочери. И вот мама баловала Нину, а отчиму говорила: «Не порти мне Веру!» И сама была с Верой строгая сверх всякой меры. «Я, говорит, по справедливости». Но Вере обидно: с Ниной мама добрее, чем с ней. А Нина быстренько поняла: если ей отец что-нибудь не разрешает, она сразу к Вериной маме. Короче, подлизывалась. Вера же к Ивану Григорьевичу подлизываться не хочет. Вот ей и сиротливо в доме, вот почему она и выдумала себе Советчика Беседчика.
Миша понял, что и сейчас дома у Веры произошло что-то такое, отчего ей захотелось вызвать своего доброго человечка на задушевную беседу. Только расспрашивать он не стал — захочет, сама расскажет. И действительно она рассказала.
— Знаешь, — начала она, — позавчера вечером Нинка пришла домой поздно, отчим отругал ее. «Больше не пойдешь!» А вчера она опять попросила ее отпустить. «Нет», — сказал отец. Тогда она к маме подластилась. «Мамочка Катя, мне надо Зою проводить»… Ну мама и сказала Ивану Григорьевичу: «Пустим подругу-то проводить». Отпустили. А потом мама меня за, хлебом послала, и я эту самую Зойку встретила: никуда она уезжать и не собиралась! Понимаешь? Наврала, Нинка и всех обманула. Я ей сегодня так и сказала: «Что же ты, говорю, всех бессовестно обманываешь!» А она засмеялась: «Без вранья, говорит, не проживешь!» — «Неправда!» — сказала я. А она глаза прищурила: «Ах, неправда? Тогда скажи — отпустили бы меня, если б не наврала? Да ни за что бы не отпустили? Зато я с Вадимом увиделась. Он скоро уезжает навсегда учиться в другой город. Или, по-твоему, я не должна была с ним в последний раз увидеться?» — «Ну, должна», — ответила я, а она сказала: «Ага! Вот и молчи. Потому что все по справедливости получилось». — «Какая же это справедливость, если вранье?» — «А это уж ты как хочешь понимай!»
— Вот я и не понимаю, — закончила Вера свой рассказ. — Как можно от других справедливости требовать, а самой нахально врать! Это ведь тоже несправедливо?
— И что же твой Советчик говорит? — спросил Миша серьезно.
— А он говорит, — тоже совершенно серьезно ответила Вера, — что без вранья жить все-таки можно.
— Так ведь не пустили бы Нинку!
— А кто это сказал? Сама Нинка так думает? Ну, рассердился бы на нее отец, верно. А если бы она ему честно объяснила, зачем ей нужно, он все-таки обязательно ее отпустил бы. Это уж я тебе точно говорю.
— Ну да — жди! — сказал Миша. — Если бы все так просто было, никто бы тогда и не врал.
— Вот и врут от страха. Страшно, что не поймут да не сделают, как тебе хочется. Вот и врешь.
— А я от другого вру, — сказал Миша.
— Отчего?
— А чтобы меня не наказывали. Сделаю что-нибудь не так, потом выкручиваюсь. Не всегда, конечно. Но бывает.
— Так это все равно — от страха. Боишься, что попадет. А по справедливости — если что сделал не так, все равно ведь надо отвечать?
— Ну, надо.
— Вот и врать нечего. Все равно накажут.
— Значит, если я бояться перестану, и врать перестану?
— Конечно.
— Ага! А если я сам хочу сделать плохо! Ведь есть люди, которые врут, потому что сами хотят нарочно вредить.
— Это совсем другое. Это когда плохой и злой человек врет. А мы говорим про хороших. Нина-то в общем хорошая. Да и ты тоже. Вот вам и нечего врать. Надо только верить человеку.
— Ишь ты! — продолжал спорить Миша. — Я ему поверю, а он со мной несправедливо. Да разве можно всем верить? — воскликнул он, вспомнив про своего дядю. — Другой наобещает, наобещает, а сам…
И он так безнадежно махнул рукой, что Вера прижала ладошку к губам и спросила шепотом:
— У тебя тоже что-нибудь?
Она знала, что Мишке иногда здорово влетает от родителей, поэтому он убегает на сеновал. И всегда сочувствовала ему, забывая про собственные дела и тревоги. В эту минуту она забыла о своей ссоре с Ниной — готова была слушать Мишу. А он готов был ей все рассказать про дядю.
Но им помешал Павлик.
Что значит быть взрослым?
Собственно говоря, Павлика они позвали сами.
Сначала подъехал грузовик и раздались длинные, сердитые гудки — шофер кого-то вызывал. Вера догадалась:
— Павкин отец приехал.
— И сейчас Павка выскочит, — добавил Миша. — Разгружать начнут.
Верно: зазвучали голоса — Павкин и женский.
— Павкина мать тоже вышла, — отметила Вера.
«Трах!» — с треском поблизости грохнуло, словно что-то упало с высоты. Мужской голос прогремел:
— Осторожнее, Павлуха.
Миша придвинулся к стенке сарая и посмотрел в щель — на Верин двор. Только правильнее сказать, что это был Павкин двор. Потому что и дом, и сад, и этот сарай принадлежали Павликовым родителям. Верины же родители снимали у них полдома. Они еще не имели своей квартиры, им все обещали дать, но очередь не подошла.
Миша увидел, что Павликов отец — курчавый, в одной майке — стоял в кузове машины и перебрасывал через забор в свой сад пустые дощатые ящики. А Павлик с матерью оттаскивали эти ящики в сторону, Складывали в кучу, совсем близко от сарая, в котором сидели Миша и Вера.
Ящиков было множество — вчера Павкин отец тоже привозил их два раза, они громоздились уже так, что сад стал походить на какой-то торговый склад.
— К вечеру еще подброшу, — сказал отец.
Зафырчал мотор, машина уехала. Павкина мать ушла в дом. А Павка начал укладывать ящики.
— Позови его, — шепнула Вера.
Вот тогда-то Миша и свистнул. Павлик оглянулся, «подбежал вплотную к сараю.
— Вы? — зашептал он.
— Лезь!
Павлик не заставил себя ждать. Теперь они были в полном составе — старые друзья, союз которых был скреплен не только соседской жизнью, но и совместным трехлетним пребыванием в школе — вместе пошли в первый класс, вместе вступили в пионеры, вместе нынче перешли в четвертый.
Правда, учились неодинаково. Вера была «круглая отличница», Мишу учительница считала «хорошим учеником», а Павлик был «неустойчивым троечником». Мария Николаевна, учившая их с первого класса, постоянно ругала его за несерьезность, несобранность, невнимательность и еще за десятки разных «не», которыми отличался непоседливый, непослушный, неуспевающий Павел Виданов.
Да он не унывал! Только обижался на Марию Николаевну. «Придирается! — говорил он со вздохом, как о чем-то роковом для себя. — Ко всем хорошо относится, а меня невзлюбила».
Сейчас он влез раскрасневшийся, шумно отдуваясь и приглаживая лохматые волосы. Миша спросил:
— Зачем вам столько ящиков?
— А пригодятся, — бойко, не задумываясь, ответил Павлик.
— Как это «пригодятся»? — уточнила Вера. — Все бывает для чего-нибудь. Если строиться хотите, так и скажи.
— Ничего мы не хотим. Просто папане подвернулись задаром, вот и прибрал…
— Вечно у вас что-нибудь лежит, — сказал Миша. — Как на базе.
— А чем плохо? — опять бойко отозвался Павлик. — Запас места не пролежит. А вы что? — поинтересовался он. — Просто так сидите или что-нибудь?
— Что-нибудь, — ответила Вера и кивнула на Мишу. — Вот у него опять…
Павлик сочувственно взглянул на Мишу и вздохнул:
— Хоть бы скорее взрослым стать!
— Тебе-то что? — сказал Миша. — У тебя с твоими ничего такого не бывает.
— Это верно, — согласился Павлик, широко улыбаясь. — Мои сговорчивые. Между собой дружные и меня не притесняют. Маманя говорит: я детства не видела, так хоть ты, сынок, поживи в свое удовольствие. Вот и живу. Что ни захочу, получай, Павел!
— Сказка, — позавидовал Миша.
— Да-а, — протянул Павлик. — Только дома-то хорошо, а в школе? Три класса Мария Николаевна спуску не давала. Так она хоть одна была, а с этого года много учителей наседать на меня будут. Ужас! Взрослый — он сам себе хозяин.
— У взрослых тоже начальство есть, — сказала Вера.
— Ну и что? Не нравится — сразу на другую работу перейди… Как папаня? Был в автоколонне, перешел в торг. А попробуй из школы? Класс и тот не сменишь.
— По-твоему, взрослый что хочет, то и делает? А вот у нас Иван Григорьевич свое Нине внушает: «Мы должны желания подчинять необходимости».
— Какой еще необходимости? — нахмурился Павлик.
— Ну, делать что надо, — пояснил Миша.
— Пожалуйста, — легко согласился Павлик. — Надо, я и сделаю. Решаю-то все равно я сам. Самостоятельно! Никто мне не указ.
— Вот и ошибаешься, — заспорила Вера. — Взрослые тоже друг дружке подчиняются. Есть законы. Общество. Порядок.
— Да пожалуйста, пусть порядок, — опять согласился. Павлик. — Но взрослые-то взрослым подчиняются, да? А нас кто заставляет? Все, кто чуть старше. И так командуют, и так.