Старушка добралась до берега, пошла по тропинке, поблагодарила деревянных людей, которые ей помогли, потом вылезла на землю и побежала домой.
С тех пор жила она припеваючи – ведь у неё теперь была волшебная лопаточка.
Старушка пекла вкусные колобки, продавала их на базаре, а на деньги покупала всё, что ей было нужно.
Она, как вы знаете, и раньше-то была весела, а теперь стала ещё веселее.
– Хорошо наврала бабка, – удовлетворённо сказал Васька, лишь только я замолчала.
– Да что ты заладил, кот! – возмутилась дочь. – «Наврала, наврала»! Сказка вовсе не об этом!
– А я люблю сказки, где врут, – сказал кот, мечтательно развалясь. – Впрочем, во всех сказках врут. Без вранья нельзя. Без него и сказка-то не сказка, без него даже скучно и слушать. Помнишь, Павлик, когда мы ездили в деревню, там все вечером на лавочке расселись и стали сказки рассказывать. Вот была одна сказка. Как старик, чтобы не отдавать денег, всем врал. Это самая лучшая сказка, какую я когда-либо слышал! Красота, а не сказка!
– Что это за сказка такая? – спросила дочь. – Меня тогда не было, что ли?
– И я её не слыхал, – сказал Ральф и посмотрел на меня застенчиво и умильно.
Он сидел ссутулившись, опираясь на крупные передние лапы и свесив уши, а уши у него были покрыты длинной шерстью и висели по бокам его… морды – нет, про его лицо никак нельзя было сказать «морда», – по бокам его прекрасного лица как самые красивые шёлковые кудри. Он у нас очень породистый: голубой лаверак – это такая редкая порода.
– Насколько мне помнится, – сказала я, – это была сказка про блинную тучу? Ну что же, хорошо. Итак,
СКАЗКА ПРО БЛИННУЮ ТУЧУ
Жил-был старик. Пошёл он однажды в лес, срубил сухую ёлку с большим дуплом, повалил её и видит – в дупле что-то блеснуло.
Клад! Сундучок с деньгами.
Он треснул от удара топора, и деньги рассыпались.
Старик был умён и задумался. Клад, конечно, дело хорошее, но вот беда – жена-то у него болтлива: как утром рот отворит, так до вечера и не затворяет. Уж она не удержится, обязательно разнесёт новость по деревне; дойдёт слух до злого барина, отберёт он всё золото себе. Как быть?
Думал старик, думал и придумал.
Стал он делать странные вещи. Поймал зайца, сунул в рыбачью сеть и опустил в речку у берега. Наловил рыбы и раскидал по кустам. Напёк разных блинов-пирогов – старуха его так долго болтала с соседками на улице, что у него вполне хватило на это времени, – унёс в лес и разбросал по деревьям. А сделав всё это, пошёл звать старуху по грибы.
– Пойдём, – говорит, – в лес. Сегодня день такой особенный, счастливый.
Пришли к реке.
– Надо бы посмотреть, не попался ли в сети заяц, – говорит старик.
– Да что ты, старый, – отвечает старуха, – зайцы небось в лесу родятся, а в реке не водятся.
Глядит – а в сетях заяц. Удивляется старуха.
– То ли ещё будет, – говорит старик, – сегодня день особенный, счастливый, в такой день всё может быть. Пойдём половим рыбку.
И поворотил в лес.
– Да что ты, старый, – опять корит его старуха. – Ведь в реке рыба родится, в лесу не водится.
А муж её уже по кустам рыбу собирает.
Вы уже догадались, зачем он всё это делает? Нет ещё?
Идут они дальше. И тут старуха так прямо и застыла на месте: перед нею поляна, на поляне берёза, а на ветвях её блины висят, качаются.
– А это, – объясняет ей старик, – блинная туча с рассвету летела, о берёзу задела, билась-колотилась, с краю окрошилась.
Только старуха успела блины с берёзы собрать, глядит – на ёлке цветут ватрушки! А на осине – пирожки!
Старик опять объяснил ей, что блинная да ватрушная тучи с рассвету летели, о деревья задели и обсыпались по краям. Наконец дошли до той самой сухой ёлки, которую срубил дед. Сунул он руку в дупло, а там золото, – в такой день, особенный, счастливый, всё может быть!
И случилось так, что в это время где-то в лесу упало дерево и прищемило медведю лапу. Он и взревел на весь лес.
– Это что ещё такое? – спрашивает старуха.
– А это на нашем барине черти воду возят, – не задумываясь ответил старик. – Так он с непривычки порявкивает.
Воротились домой.
Старуха на лавке вертится, усидеть не может: хочется ей до смерти на улицу к соседкам.
– Ладно, – говорит старик. – Ступай. Только смотри никому не говори, что мы с тобой в лесу сегодня золото нашли.
Вы, конечно, поняли, что в голове у старухи мозгов было совсем мало, а может быть, и вовсе не было. Едва она выбежала на улицу, как тотчас же стала под строгим секретом всем соседкам рассказывать, как они с мужем нашли в лесу клад.
Ну конечно, пошёл слух по деревне, дошёл до злого барина. Позвал он к себе старика со старухой:
– Где ваше золото, подавайте его сюда!
Старик стал отпираться, а старуха всё барину выкладывает – нашли, мол, нашли.
– Да что вы её слушаете! – говорит старик. – Она всё это небось во сне видала.
– Как это – во сне?! – запальчиво кричит старуха. – Ничего не во сне!
А барин, конечно, радуется её глупости.
– Расскажи-ка, – говорит, – расскажи, как дело было?
И стала старуха рассказывать.
– Было это, батюшка барин, в счастливый день, когда заяц в рыбачью сеть попал, а рыба вся по кустам разбежалась, там мы её и собирали. На берёзе в тот день блины висели…
– Ты это что же такое мне рассказываешь?
– Так, батюшка барин, так! Такой день был особенный, счастливый, в такой день всё может быть. Это блинная туча с рассвету летела, о берёзу задела, билась-колотилась, с краю…
– Да ты что, старуха, – спрашивает барин, – полоумная? В какой же это такой день всё делалось?
– Да неужто вы, барин, запамятовали? Ведь это в тот самый день было, когда на вас черти воду возили, а вы с непривычки порявкивали.
– Вы, ребята, и ты, пёс, и ты, кот, – вы, конечно, догадываетесь, чем кончилось дело. Барин рассердился, прогнал обоих, а старику только того и нужно было.
* * *
Вся наша компания очень смеялась этой сказке.
– Ну, я прямо так их и вижу! – воскликнула дочь. – Так и вижу! Лесная полянка, а на ней стоит старуха, смотрит на берёзу, а там… блины на ветках качаются!
– Чудо природы! – рассмеялся сын.
Дети у меня двойняшки, но бывают двойняшки, которые похожи друг на друга как две капли воды. А мои друг на друга совсем не похожи.
Валентина – тоненькая, как стебелёк (особенно когда она в ковбойке и тёмных брючках); она вспыльчива, а когда разговаривает, машет руками.
Павлик, напротив, человек основательный и, скорее, задумчивый. Во всяком случае, говорит он гораздо меньше и руками при этом не машет. У него сильно развито чувство собственного достоинства. Правда, бывают случаи, когда он… Но об этом в другой раз.
– А как всё же старик врал! – сказал кот. – Как врал! Молодец! Целый день работал, настоящий спектакль поставил: зайца поймал, рыбы наловил, пироги пёк, – и всё это для того, чтобы набрехать получше. Нет, вот это я люблю! Всех обманул, а денежки себе оставил.
– Разве он врал для того, чтобы оставить себе деньги? – недоуменно спросил сын. – Ради денег?
– А для чего же ещё?
– Но… – начал Павел и замолчал.
– Никаких «но», – засмеялся кот, – дело ясно как день. Старик врал из-за денег. А старуха-то сдуру стала правду говорить. А правду говорить нельзя. Нужно врать.
– Но… – начала было дочь и тоже замолчала. Она была в растерянности и не знала, что возразить.
– А что «но», что «но»? – подхватил кот. – Ты мне скажи, ты хотела бы, чтобы старухе поверили, что они в лесу клад нашли?
– Нет…
– Вот то-то и оно, что нет. А ты хотела бы, чтобы старику удалось всех обмануть?
– Да…
Мои бедные дети терялись всё больше и больше.
Они твёрдо знали, что лгать нельзя, а тут вдруг оказывалось, что это не только можно, но ещё и очень даже хорошо. Вот старик всем наврал: и жене, и барину, и целой деревне, – наврал, а мы почему-то этому рады. Между тем его глупая старуха всё время говорит правду, одну только чистую правду. И что же? Мы её нисколько за это не уважаем, напротив, она нас сильно раздражает и нам хочется, чтобы никто ей не поверил.
Как же всё это объяснить?
Но я не вмешивалась в спор моих детей с котом, даже несмотря на то что они явно смешались, а Васька торжествовал.
И тут я заметила, что Ральф думает. Он так сосредоточенно хлопал своими прекрасными ореховыми глазами, что на этот счёт у меня не осталось никаких сомнений. Он воображал.
– А что ты, пёс, думаешь по этому поводу? – спросила я. Мне было интересно, что он скажет.
– Я думаю, – медленно ответил Ральф, – что старик соврал не потому, что ему нужно было оставить у себя деньги.
– А почему же ещё? – насмешливо спросил кот. – Чтобы насмешить людей?
– Нет, и не для того, чтобы смешить людей, – сказал пёс, – но и не для того, чтобы захватить деньги. Он врал для того, чтобы их у него не отняли.
Я всегда любила Ральфа. Я знала, что он умница.
Конечно, в этом споре всё было очень просто. Но почему же всё-таки мои дети не сразу нашлись что ответить коту?
– Ну, ясно! – воскликнул сын; ему, кажется, было немножко неловко оттого, что это не он сообразил. – Старик обманывал не для того, чтобы отнять у кого-то деньги.
– Конечно, – подхватила дочь, – ведь деньги-то принадлежат старику, это он их нашёл, и у барина не было никакого права их отнимать. Обрадовался, что сильнее простого мужика.
Вопрос был выяснен, спор окончен; все понимали, что оба они – и весёлая старушка из сказки о колобке, и старик с его блинной тучей – лгали потому, что были вынуждены защищаться против более сильного врага, с которым никаким иным образом справиться не могли – только обманом. Все с этим, конечно, согласились.
Только Васька-кот промолчал.
Мы пошли собирать землянику – пошли потому, что поляну мы давным-давно обобрали. Даже жалко её немного стало – раньше тут и там между листьев огнём горели ягоды, а теперь всё было пусто. Одни земляничные листья.
Приятно собирать спелую землянику: тёмно-красная ягода нежно снимается со своей зелёной звёздочки, и та сторона, которой она была прикреплена, оказывается совсем белой.
Приятно, когда твоя кружка понемногу наполняется – сперва ягоды перекатываются по дну, потом дна уже не видно, потом они поднимаются всё выше и выше, до самого верха.
Но самое приятное – это, когда кружка наполнена до половины, сунуть в неё нос, закрыть глаза и дышать земляникой. Я не знаю ничего более прекрасного.
Ральф, закрыв глаза, дышал таким образом, наверное, полчаса, не меньше.
…Когда солнце село и по небу потянулась полосатая заря, мы снова разожгли костёр, уже на другой поляне, сварили в кружке земляничное варенье и пили чай.
Костёр теперь был совсем не такой, как днём. Тогда его пламя было еле видно; оно, казалось, вспыхнуло в воздухе и горело над землёй.
А теперь огонь был красно-золотой, и чем темнее становилось кругом, тем ярче и краснее он разгорался.
Настроение у всех было самое блаженное. Становилось прохладно, а у нашего костра было светло и тепло. К тому же мы напились чаю с таким душистым вареньем, какого нигде и никогда не бывает.
Да и костёр нас завораживал. Я не знаю, как вы, а мы все очень любили смотреть на огонь. Смотришь, смотришь на него и взгляда отвести не можешь.
У всех в глазах отражалось пламя: и в чёрных глазах моей дочери, и в светлых глазах моего сына, и в ореховых глазах пса, и в зелёных – кошачьих.
Впрочем, в Васькиных глазах мало что можно было рассмотреть, потому что он всё время их блаженно щурил.
– А хотите, – сказал он вдруг, – я тоже расскажу вам сказку?
Все захотели. Хотя настроение у нас было, пожалуй, скорее такое, что хотелось помолчать, но всё же было интересно, какую сказку может рассказать кот.
– Жил-был кот… – начал Васька.
– Уже интересно, – сквозь зубы заметил Ральф.
Мы рассмеялись.
– Жил-был кот, – невозмутимо продолжал Васька, – и вот однажды увидел он серую мышку. Захотелось ему с ней познакомиться. Поближе. Понимаете?
Васька ухмыльнулся.
– Но как это сделать? Мышь-то не дура, к коту не идёт. Вот подошёл он к стенке дома, заглянул в щёлочку – а через щёлочку был виден подпол – и говорит: