— Час от часу не легче, — простонал Рыбьеног. — В такие минуты я особенно радуюсь что родился Викингом, а не Римлянином. — (Римляне были заклятыми врагами Викингов. Эти наглецы возмечтали завладеть всем миром, и, признаться, это им почти удалось.) — Только подумай, как
Хоть Беззубик и был Обычным Коричным, то есть принадлежал к самому что ни есть заурядному драконьему племени, он был очарователен. Изумрудно-зеленая шкурка на брюшке переливалась перламутром, как у сардинки, и была присыпана изящными коричневатыми веснушками. Из-под несусветно длинных ресниц невинно взирали громадные, зеленые как свежая весенняя травка, глазищи.
Однако внешность, как известно, бывает обманчива, ибо драконы — самые эгоистичные существа на всём белом свете, и Беззубика можно было назвать акулой в тюленьей шкуре.
—
— Б-б-беззубик капризничает, как младенец, д-д-да? Ха! Мы еще п-п-посмотрим, нахал самодовольный! П-п-поглядим, д-д-долго ли ты прод-д-держишься без п-п-помощи этого м-м-младенца!
— Чего это он? — спросил Рыбьеног. Он не говорил по-драконьи и потому не понимал, что происходит. — Высматривает наши лодки, чтобы вернуться в бухту?
— Гм, не совсем, — неохотно признался Иккинг. У него до сих пор кружилась голова после переглядок с Беззубиком, — Мы поссорились, и он объявил забастовку. Я по горло сыт этим драконом! Он слишком далеко зашел… Я решил положить этому конец…
— Да успокойся ты, ради Тора! — взмолился Рыбьеног. — Сейчас не до этого, СМОТРИ!
Взгляд Иккинга наконец сфокусировался.
Он посмотрел.
Вокруг, застилая обзора клубился туман, но на какой-то миг Иккингу почудилось, будто он различает черный плавник с зазубренным краем, отличающий Акулогадов от их более безобидных родственниц — обыкновенных акул…
— Знаешь, Рыбьеног, вряд ли это Акулогад, — неуверенно проговорил Иккинг. — Я думаю, это нам просто мерещится в тумане…
Но Рыбьеног не собирался рисковать. Он встряхнул Страхкорову, однако сонная дракониха лишь перевернулась на другой бок.
— Нам нужен Беззубик! — запаниковал Рыбьеног, — Сделай же что-нибудь, ради Тора! Попроси прощения! Пообещай ему на обед что-нибудь ОЧЕНЬ вкусное!
— Наверное, ты прав, — согласился Иккинг. — Ладно, Беззубик, — позвал он. Сквозь туман он едва различал дракончика, гордо покачивавшегося на верхушке мачты. — Я прошу прошения. Ты нам нужен. Если спустишься и поможешь нам, я буду три недели отдавать тебе весь свой ужин!
— Ш-ш-шестьдесят секунд, — удовлетворенно прошептал Беззубик, — Ш-ш-шестьдесят секунд, и Б-б-беззубик опять им н-н-нужен.
— Н-н-не желаю н-н-ничего слушать! — крикнул он, разглядывая свои коготки. — З-з-зачем Иккингу помощь МЛАДЕНЦА…
— Если честно, я думаю, нам ничего не грозит, — сказал Иккинг, покосившись на море, — Я ничего не вижу, а эти Акулогады нападают, только если чуют открытую рану…
Но Рыбьеног не обратил на слова Иккинга ни малейшего внимания. Он завопил, глядя на мачту
— Беззу-у-уби-и-ик!
—
Рыбьеног зажмурился в надежде, что всё это ему примерещилось, а когда снова открыл глаза…
— Слушайте! — зашептал он с явным облегчением. — Слышите? Это моредраконы!
Иккинг затаил дыхание.
И впрямь, откуда-то издалека доносились пронзительные драконьи вопли.
— Миролюбивая Рыбацкая Ладья, — радостно возвестил Рыбьеног. — Надо же, как вовремя! Нам сегодня везет! — С этими словами он выхватил у Иккинга руль и резко повернул «Решительного пингвина» в ту сторону, откуда доносился шум.
— Скорее же,
— Это недоразумение, — вопил Рыбьеног, почесываясь — от волнения у него разыгралась экзема. — Пустите меня!
—
Один из них был очень, ОЧЕНЬ толстым. Таким толстым, что некоторые части его необъятного живота свешивались с дивана, так что их поддерживал сидящий на полу раб. Второй же был тощим и носил шикарный шлем с большим пером и забралом, прикрывавшим глаза.