Обитатели Средоточия Магии свободно проскакивали по мосту туда и обратно в поисках добычи. Но самой большой угрозой для себя и своих друзей Лука считал соколиные глаза Ра. Прячась в зарослях рододендронов, путники ощущали, что заросли эти скукоживаются и расступаются, угрожая вот-вот выдать укрывшихся в них чужаков. Сердце Луки колотилось как бешеное. Опасность становилась все более реальной.
— Одно хорошо, — утешала его Сорайя, — все эти низвергнутые кумиры живут исключительно памятью о собственных древних преданиях. Огнежук, ясное дело, сообщил Аалим, что угроза исходит от мальчика, собаки и медведя, но, уверяю вас, когда раздался сигнал тревоги, все здешние обитатели начали охотиться на привычных подозреваемых.
— Что еще за привычные подозреваемые? — поинтересовался Лука. Он вдруг поймал себя на том, что разговаривает шепотом, и ему очень хотелось, чтобы Сорайя тоже говорила потише.
— Очень просто, — ответила она, небрежно махнув рукой. — Это Похитители Огня, посягавшие на него в те времена, когда боги еще не утратили своего могущества, и в тех местах, где им тогда поклонялись. Ну, да ты знаешь их. — Тут Сорайя вспомнила, что она Хам-Султанша, и вернулась к прежним насмешкам: — Ах да, ты ведь, наверное, совершенный невежда в этих вопросах. Должно быть, отец не обучил тебя всему, что следовало бы знать. А может, и сам не все знал. — Однако, увидев, как надулся Лука, она слегка смягчилась. — Например, для алгонкинов огонь добыл Кролик. И еще ты знаешь про Койота. Для других индейских племен постарались Бобр и оборотень Нанабожо. Добыть огонь для чероки сначала пытались Опоссум и Гриф, но потерпели неудачу, и огонь для них похитила Матушка-Паучиха, спрятав его в глиняный горшок. Кстати, — тут Сорайя задумалась на минуту, — должно быть, и тебе понадобится нечто в этом роде.
У нее в руках появился глиняный горшочек. Лука заглянул в него. Там лежало что-то вроде черных картофелин поверх кучки хворостинок.
— Это один из тех знаменитых горшков, в которых Выдры хранят свои картофелины. Как только картошки коснется Огонь Жизни, она вспыхнет ярким пламенем, и вытащить ее оттуда будет очень трудно. — Она подвесила горшочек на кожаном ремешке ему на шею. — Да, о чем бишь я говорила? Ну, конечно! Мауи, Мауи-тикитики-а-Таранга, украл огонь с пылающих ногтей Махуики и передал его маори. Понятно, что она будет искать именно его. Ну, и все остальные тоже будут гоняться за собственными обидчиками.
— Ты забыла про Первого Похитителя, — вмешался Койот. — Древнейшего и величайшего из всех. Владыку Горы. Образец для подражания. Постарался для всего человечества.
— Титан Прометей, — пояснила Сорайя, — приходился, как ни странно, братом твоему знакомцу, к счастью почившему, капитану Аагу. Правда, дружны они никогда не были. Честно говоря, терпеть друг друга не могли. Как бы то ни было, три миллиона четыреста тысяч лет тому назад старина Прометей действительно стал первым Похитителем Огня. Но, учитывая, что с ним произошло потом, вряд ли его будут искать на этот раз.
— Он утратил мужество, — вспомнил Лука.
— Я бы так не сказал, — проворчал Койот. — Не следует порочить великих. Но после того как Геракл подстрелил орла, Титан ведет довольно тихую жизнь.
— Может, то был не орел, а гриф, — вставил Лука.
— Может, и гриф. Кто из нас при этом присутствовал, чтобы знать наверняка? А Титан помалкивает на сей счет. — Вся эта суета заключает в себе и нечто положительное, — прошептала Сорайя на ухо Луке. — Ты сможешь подобраться к Мосту, если притворишься, что ищешь вора — самого себя.
— Скорей всего, они будут искать меня и моих напарников, — заявил Койот. — Поэтому нам лучше разделиться. Теперь мое соседство не очень удобно для тебя. Как только увидишь, что я дал деру, быстро беги в другую сторону. — И Койот, не говоря больше ни слова, кинулся прочь.
И тут Лука заметил, что Никтопапа куда-то пропал. Только что топтался рядом, трепал свою панаму, и вдруг — пуф! — испарился. Хотел бы я знать, что он замышляет, подумал мальчик. Как-то уж очень подозрительно он исчез.
Сорайя положила руку ему на плечо.
— Пускайся в путь без него, — посоветовала она.
Потом красная драконша Натхог внесла свое предложение, и Лука думать забыл про Никтопапу.
— Давным-давно наша сестра Гьяра-Джинн помогла Королю Лошадей бежать из Шниффельхайма, — сказала Натхог, кивнув в сторону своей золотистой сестрицы. — О да! Могучий Слейпнир, Слиппи, огромный белоснежный восьминогий скакун, был неправедно, без всяких на то оснований, заточен во льду по воле Аалим. Совсем как мои сестры — пока владычица Сорайя не освободила их с помощью своей могущественной магии. Трое Ио самовластно решили, что в пределах существующего Времени нет места восьминогому чудо-коню. Именно что самовластно, ни с кем этого не обсуждая, не принимая во внимание ничьих соображений и чувств, в том числе и самого Слиппи. Эти Ио могут быть очень жестокими, распутными и своенравными, хоть и гордо именуют себя Тремя Неотвратимыми Истинами! В общем, Джинн освободила Слиппи с помощью драконьего огня — ее дыхание жарче, чем мое, Сары или Бадло. Она растопила вечный лед, чего мы не сумели сделать. В знак признательности Король Лошадей наделил ее удивительным даром: в минуту смертельной опасности она может — один-единственный раз! — принять облик Слиппи. Ни один из богов не осмелится остановить и обыскать Короля Лошадей, если он пройдет по мосту Вибгьор. Мы пристегнем тебя, Лука, а также Пса и Медведя к животу чудо-коня, между парами его ног. Для тебя, Сорайя, остается еще одна пара, если ты, конечно, захочешь…
— Нет, — печально ответила Сорайя. — Даже с ковром-самолетом царя Соломона в кармане Хам-Султанша Выдрии не в силах помочь тебе, Лука. Я так долго издевалась над этими холодными, жестокими, мстительными, безжалостными разрушителями Ио, что они исключили меня из этого Времени. Если я окажусь на твоей стороне, тебе придется худо. Я ни в каком виде не могу появиться в Средоточии, потому что не хочу закончить свои дни в Шниффельхайме, закованной в ледяной панцирь. Но я буду ждать тебя и в мгновение ока умчу отсюда, если ты… когда ты вернешься с горящими выдриными картофелинами в выдрином горшочке.
— А ты сделаешь это ради меня? — спросил Лука золотистую драконшу. — Ты используешь этот единственный шанс только для того, чтобы помочь мне? Я никогда не смогу отблагодарить тебя по-настоящему.
— Мы всем обязаны царице Сорайе, — ответила Гьяра-Джинн. — Вот кого ты должен благодарить.
Кто бы мог подумать, грустно размышлял мальчик, что я. Лука Халифа, двенадцати лет от роду, когда-нибудь пересеку великий Вибгьор, прекраснейший мост Волшебного Мира, составленный из радуг и овеваемый нежнейшим западным ветерком, который исходит из уст самого бога Зефира. Пересеку и при этом не увижу ничего, кроме грубой шерсти на внутренней поверхности конских ног. Кто бы мог подумать, что вокруг меня окажутся все величайшие персонажи Невидимого Мира, некогда почитаемые и всемогущие боги, с именами которых я вырос, о которых слышал из уст отца тьму историй, рассказанных на ночь. Меч Кусанаги, обреченные на забвение Тонатиу, Вулкан, Сурт и Бел, Бенну и сам великий Ра! Увы, я не смогу увидеть их даже краешком глаза, а тем более показаться им на глаза. Кто бы поверил, что я. Лука, минуя сад прекраснейших ароматов вокруг Озера Мудрости, самый благоуханный на свете, смогу вдыхать только крепкий запах лошадиного пота.
Правда, он мог внимать звукам, которых не слышал прежде: крику сокола, шипению змеи, львиному рыку, потрескиванию раскаленного солнца — всем этим усиленным сверх всякого воображения и почти непереносимым боевым кличам богов. Гьяра-Джинн, принявшая облик Короля Лошадей, ржала в ответ то громче, то тише, стучала всеми восемью копытами, а спрятавшиеся между парами ее ног Похитители дрожали и съеживались. Лука боялся даже представить себе, что чувствуют в эти мгновения Пес и Медведь. Разумеется, оба почитали большим унижением для себя прятаться между ног лошади, и Лука мучился сознанием того, что стал причиной этого позорного положения. К тому же он вел своих друзей к величайшей из опасностей. Впрочем, об опасности Лука запретил себе даже думать, чтобы сохранить присутствие духа, необходимого для того, что ему предстояло свершить. Я злоупотребляю их любовью и преданностью, сокрушался он. Похоже, ни одно деяние не бывает благородным до конца, правильным во всем. Даже это дело, за которое я взялся из самых высоких побуждений, вынуждает меня идти на сомнительные, если не сказать хуже, уступки обстоятельствам.
Он вспомнил, как при прощании смотрели на него Сорайя и Птицы Памяти. У всех в глазах стояли слезы, и он знал, что эти трое опасаются никогда больше его не увидеть. Нет, об этом тоже нельзя думать. Он обязательно докажет им всем, на что способен. Если что-то невозможное еще не сделано, значит, просто не нашлось того, кто дерзнул бы это совершить. Какая, однако, перемена совершилась со мной, удивился Лука. Я всем своим существом устремлен к цели, как стрела, готовая поразить мишень. Ничто не должно отклонить меня с намеченного пути.
Где-то высоко в небе над ними могучие драконьи крылья несли Натхог, Бадло и Сару. Пути назад не было. Все семеро пересекли границы святая святых Аалим с преступным намерением. Земля под ними была полна чудес, но времени на созерцание они не имели. Всю свою жизнь, с тех пор как Рашид Халифа начал рассказывать ему удивительные истории, Луку интересовало, как Поток Слов попадает на землю из Моря Историй, расположенного высоко над ней на некой невидимой Второй Луне. Как он выглядит, этот водопад слов, низвергающийся из космоса? Удивительное, должно быть, зрелище. Наверное, он обрушивается в Озеро Мудрости с громким всплеском, похожим на взрыв. Но Рашид говорил, что на Озере Мудрости всегда царит тишь да гладь, потому что Мудрость способна поглотить самый бурный поток слов, не взволновавшись. Над Озером вечно брезжит заря. Длинные бледные персты Первого Света покоятся на гладком лоне вод, и серебристое солнце выглядывает из-за горизонта, но не восходит. Аалим, контролирующие Время, предпочитают жить в самом Начале Времен. Лука мог представить себе все это с закрытыми глазами и словно бы слышал голос папы, описывающий здешние места, и вот мальчик оказался здесь, а не мог взглянуть на них хотя бы одним глазком. Это чрезвычайно его угнетало.
Но где же все-таки Никтопапа? Лука постепенно укреплялся в мысли, что, куда бы ни направился пропавший призрак, он явно затеял что-то недоброе. Хоть Никтопапы и не видно, рассудил мальчик, он все равно рано или поздно покажется мне на глаза, прежде чем закончится этот поход. Но ему придется нелегко, и если он думает, что я без борьбы уступлю ему отца, он очень сильно ошибается.
И вдруг его поразила, как удар кулаком, самая страшная мысль на свете. А что, если Никтопапа исчез, потому что Рашид Халифа уже… потому что он… потому что я… не успел его спасти и он… тоже ушел? Может, этот фантом, который постепенно поглощал жизненные силы отца, исчез, поскольку достиг своей цели? И все было напрасно? При одной этой мысли Луку охватила дрожь, глаза защипало от слез, и горе накатило на него волной.
Но в этот миг что-то произошло. Лука почувствовал, как что-то в нем изменилось. Он ощутил, что им овладела сила куда более могучая, чем он сам, и чья-то более твердая воля отказалась принимать горестную мысль об отце. Нет, Рашид все еще жив. Не мог он умереть, а значит, не умер. Чужая воля, крепче его собственной, отвергла эту возможность. Она же не позволила Луке сдаться, спасовать перед лицом опасности, дрогнуть, поддавшись ужасу. Эта неведомая воля придала ему мужества, в котором он нуждался, чтобы исполнить долг. Впечатление было такое, что решимость влилась в него извне, но в то же время он ясно осознавал, что это его собственная решимость, его собственная сила воли, не приемлющая поражения. К этому его приготовили многочисленные истории Рашида Халифы о героях, которые открывали в себе новые силы перед лицом страшной опасности. «Мы не знаем, кто мы такие и на что способны, — любил повторять Рашид Халифа, — пока эти важнейшие вопросы не встают перед нами. Тогда, и только тогда, мы узнаём, чего стоим».
Кроме того, перед глазами Луки стоял пример его старшего брата, который испытал себя, плавая по Морю Историй в незапамятные времена. Вот бы здесь со мной оказался Гарун, думал Лука. Уж он-то точно помог бы мне. Но, увы, его здесь нет. Есть только медведь Пес, который старается говорить со мной голосом Гаруна и по возможности заботится обо мне. В общем, я должен сделать то же самое, что сделал Гарун. Я должен победить.
«Аалим крепко сидят на своих местах и не любят тех, кто пытается раскачивать лодку, — рассказывал как-то на ночь полусонному Луке Рашид Халифа. — У них жесткое, несгибаемое представление о Времени: вчера, сегодня, завтра. Тик-так, так-так. Ио-Хуа, Что Было, живет в прошлом. Ио-Хаи, Что Есть, пребывает в настоящем. Ио-Айга, Что Будет, находится там, куда нам нет пути. Их система Времени просто тюрьма, а сами они тюремщики, и стены этой тюрьмы слагаются из секунд и минут.
Главные враги Аалим — мечты и сны, потому что дневные и ночные грезы не подвластны Законам Времени. Мы знаем — верно, Лука, мы это знаем? — что законы Аалим не говорят правды о Времени. Время, которое мы чувствуем, не совпадает с тем, которое отсчитывают стрелки часов. Когда мы чем-то увлечены, Время летит быстрее. Когда нам скучно, оно замедляет свой бег. А в минуты наивысшего возбуждения или ожидания, в минуты восторга Время вообще останавливается.
Истинная правда о Времени заключается в наших мечтах, в воображении, в душе. Мы знаем, что Время — это река, а не часы, а значит, Время может течь неправильно, так что мир поворачивается вспять, вместо того чтобы двигаться вперед. Порой Время совершает неожиданные скачки, и все меняется в доли секунды. Петляя и извиваясь, Река Времени иногда возвращает нас в прошлое или переносит в послезавтрашний день.
В мире есть места, где ничего не происходит. Время там замирает. Некоторые люди всю жизнь остаются семнадцатилетними и никогда не взрослеют. Другие, наоборот, старятся с самого рождения, несчастные развалины лет шестидесяти — семидесяти.
Нам известно также, что Время существует не само по себе. Оно является функцией Движения и Пространства. Представь себе двух мальчиков, например себя и Ратшита Крысенка. У вас на руке совершенно одинаковые часы показывают совершенно одинаковое время. А теперь представь, что, скажем, лет сто этот ленивый негодник Ратшит сидит на одном и том же месте, а ты бегаешь без передышки в школу и обратно. В конце этого столетия ваши часы покажут некое идеальное время, но твои часы на несколько секунд отстанут от его часов.
Существуют люди, которые живут настоящим моментом. Для них Прошлое исчезает, а Будущее теряет смысл, есть только Настоящее, а значит, двое из трех Аалим становятся лишними. Другие застревают в Прошлом, живут памятью о былой любви, или о доме своего детства, или о тяжком преступлении. А часть людей жива лишь верой в лучшее завтра, для них Прошлого вообще нет.
Я прожил жизнь, внушая людям, что именно это и есть истинное представление о времени, а часы Аалим лгут. Естественно, Аалим стали моими заклятыми врагами, и прекрасно, потому что я тоже, по правде сказать, их беспощадный противник».
Гьяра-Джинн перешла с галопа на рысь, потом вообще остановилась и начала преображаться. Гигантский восьминогий конь уменьшился в размерах, волосатая шкура уступила место гладкой блестящей поверхности; пропал запах конского пота и вместо него ноздри Луки уловили еще менее аппетитный дух свинарника. Наконец восемь ног сократились до четырех, так что Лука, Медведь и Пес выскользнули из ремней и опустились на твердую каменистую почву. Время одноразового превращения Гьяры-Джинн в Короля Лошадей истекло, и она снова приняла обличье железной свинки. Но Лука почти не обратил внимания на это драматическое превращение, поскольку, разинув рот, созерцал потрясающее зрелище, ради которого добирался сюда. Он стоял у подножия громадной Горы Знания, а в нескольких шагах от нее расстилалось Озеро Мудрости, чья чистейшая прозрачная вода озарялась бледным, серебристым светом Начала Времен, который никогда не переходил в утренний восход. Прохладные тени тянулись по поверхности воды, словно бы ласково поглаживая ее. Поистине призрачный пейзаж, завороженный и завораживающий. Казалось, в воздухе разлита неземная музыка, чистейшая мелодия хрустального звона, легендарная Музыка Сфер, которая звучала, когда рождался этот Мир.