"Непростительная оплошность! Где же она, однако?" — тревожно ища глазами по зале нарядного пестрого мотылька, думала Ира.
— Довольно, довольно, благодарю вас, князь! — обратилась она к своему кавалеру, потеряв всякое желание продолжать танцы.
— Ну, вот, уже и довольно, экая вы, право! А я только что разошелся. Кажется, не очень ваши ноги пострадали? Нетти, та со мной ни за что не пойдет и все ее кисейные барышни-подруги тоже — грубовато басил Леонид. — Иначе, как слоном, они меня и не называют.
— Мерси, мерси, я не могу больше, — и, отняв руку у своего кавалера, Ира выскользнула из круга танцующих.
Маленькая маркиза с задорными мушками на щеке и подбородке под руку с средневековым рыцарем внезапно заступила ей дорогу.
— Наконец-то ты вышла из твоего монастыря, прелестная отшельница, — слегка ударяя Иру веером по плечу, насмешливо произнесла она, наклоняя свою напудренную головку, — и не надоело тебе быть, однако, ключницей и кастеляншей в этой обители?
Ира вздрогнула, сразу поняв насмешку.
— Я не нахожу в этом ничего дурного.
— Но с твоей внешностью, с твоим образованием и воспитанием, милая скромница, ты могла бы найти себе лучшее применение, нежели быть нянькой и домоправительницей там, где все равно не оценят твоих услуг, — снова засмеялась под кружевом маски незнакомка.
— Клянусь, не знаю более скучных обязанностей! — вторил ей рыцарь, ее кавалер.
"Какие они все злые, однако, — с горечью, подумала Ира, — ведь они смеются надо мною. Они не знают, что ради мамочки и Кати я готова нести еще и не такую трудную службу". — И она поспешила уйти подальше от насмешливой парочки.
Между тем вальс сменился кадрилью.
— Mesdames et messieurs, prenez places! — надрывался дирижер.
— Смотрите, видите эту черную фигуру… Мрачная личность, пробивающаяся из залы, это сестра молодого Басланова, — в этот же миг услышала Ира чей-то приглушенный голос за собою.
— Что за странность нарядиться, точно на похороны. Ведь Басланов зарабатывает немало, не мог поприличнее одеть сестру… — отвечал на это другой.
Дальше молодая девушка не пожелала слушать. Ей казалось, что пол горел у нее под ногами, пока она пробиралась к выходу из залы.
В соседней столовой, у ледяного грота с крюшоном, стояло несколько масок: пронырливый китаец, пестрый арлекин и бойкий Пьеро. Тут же была и Нетти, оживленная, смеющаяся, между Цветком Мака, Доброй Феей и Мотыльком… Они оживленно болтали, прихлебывая напитки из хрустальных бокалов. Очевидно, молодые люди не в первый раз подходили к крюшону, потому что движения и речи их были развязнее и порывистее, чем всегда.
— А, прекрасная послушница, — весело вскричал арлекин, — вот неожиданное открытие, mesdames, вообразите, сия смиренная отшельница всех вас, как говорится, за пояс заткнула по части грации и искусству танцев. Ирина Аркадьевна легка и воздушна, как Сильфида, право, многие из наших дам и боярышень могли бы позавидовать ей.
— Ха-ха-ха, — не совсем естественно рассмеялась Нетти, не выносившая, чтобы в ее присутствии хвалили других.
— Вы прелестны! — пропищал Красный Мак, всячески старавшийся не быть узнанным.
— Воображаю танцующей эту провинциалку, — шепнула на ухо Пьеро Добрая Фея.
— Га-га-га! — заржал Пьеро голосом Димы Николаева и, извиваясь с искусством настоящего клоуна, он ни с того ни с сего обратился к барышням с довольно своеобразным заявлением: — А вот если бы вы видели только лошадь князя Контакузен, mesdames. Она взяла первый приз на последних скачках. Mille diables, не лошадь, а огонь!
— На такую не грех поставить, — вращая черными глазами в отверстиях маски, вставил китаец, прихлебывая крюшон.
— А разве ты играешь на скачках, милый китайский мандарин? — кокетливо смеясь, обратилась к нему Добрая Фея.
— А ты умеешь держать на привязи твой болтливый язычок, волшебница?
— Мы не болтливы, сударь! За это подозрение не желаю говорить с вами, — обиделась маска.
— Увы мне! Увы мне! — воздевая руки к небу, воскликнул китаец.
— Мотылек, разреши наполнить этой живительной влагой твой бокал, — обратился арлекин к Кате.
Девочка со смехом протянула ему опустошенную ею только что стопку. Ее глаза неестественно блестели. Катя никогда не брала в рот вина и нынче впервые по настоянию Нетти выпила холодного крюшона. Он сразу ударил ей в голову, заставляя беспричинно смеяться. Лицо ее пылало под маской, голова слегка кружилась. Но тем не менее она ни в чем не желала отставать от старших.
Ира удержала ее:
— Перестань, Катя, это вредно и некрасиво. Ты еще ребенок, а детям не полагается пить вина, — произнесла она, взяв у девочки бокал с искрящейся влагой.
— Но как строго, однако… — засмеялся Пьеро.
— В монастырях проповедуется пост, молитва и полное воздержание от спиртных и виноградных напитков, — тоненьким фальцетом протянул арлекин.
— Вот еще! — надула губки Катя, — я не понимаю, почему ты, Ира… Она не договорила, потому что Нетти отвела в сторону Иру и заговорила, мало заботясь о том, слышат ее или нет.
— Ира, что вы сделали? Вы же осрамили нас с Andre.
— Я? Осрамила? Что вы еще выдумали, Нетти?
— Не притворяйтесь, пожалуйста, моя милая, вы отлично знаете, что я хочу сказать! Взгляните на себя, как могли вы показаться на вечере в этом жалком тряпье! Ведь вы же родная сестра Andre! Что будут говорить о нас с мужем! Скажут, балы устраивают, а бедную молодую девушку одели в лохмотья, как какую-то нищую. Если б я знала это раньше, то ни за что не пустила бы вас сюда в этом затрапезном виде.
Ира слушала, не веря своим ушам. Неужели настолько была недалекой эта блистательная Нетти, чтобы делать ей такие нелепые замечания, да и притом вслух, при всех!..
— Это легко поправить, — сказала Ира, — большая часть гостей меня не узнала и я постараюсь незаметно скрыться и больше уже не возвращаться сюда, чтобы не компрометировать вас моим костюмом. Таким образом инцидент будет исчерпан, я надеюсь, вполне.
— Это будет самое лучшее, что вы могли придумать, — холодно сказала Нетти вдогонку молодой девушке. Но та не слышала ее. Мысли Иры были заняты уже другим.
— Катя, — позвала она с порога сестру, — я надеюсь, что ты не будешь больше делать глупостей, пить вина и тотчас же после ужина пойдешь спать. Тебе, как девочке, еще рано оставаться до самого конца бала.
— Ого, какая строгая, однако, старшая сестрица! — пропищал Пьеро.
— Она страшная деспотка и завидует Кате, — успела шепнуть Нетти своим друзьям.
— Смотрите, пожалуйста, а на вид смиренница какая, воды не замутит! — засмеялся Красный Мак в лице Нины Завьяловой.
В таком омуте, вы знаете… — подхватила ее сестра Ольга.
— Офелия, ступай в монастырь! — подскочил к Ире арлекин, успевший уже приложиться к десятому бокалу и вследствие этого не совсем твердо державшийся на ногах.
— Офелия, о нимфа! Помяни меня в твоих святых молитвах, — внезапно опускаясь на одно колено, продекламировал Дима Николаев — неугомонный Пьеро.
Но Ира уже не слышала того, что ей говорили. Со смутным чувством глухого раздражения, впервые появившимся в ее душе, она поднялась к себе в детскую. Здесь перед божницей теплилась лампада. Слышалось ровное дыхание спящих детей, и на нее сразу пахнуло покоем и сладкой грустью.
Заглушенные несколькими дверьми долетали сюда звуки мазурки, веселые выкрики дирижера… Топот ног… звонкие всплески смеха… Но молодая девушка ничего не слышала. Она достала лист почтовой бумаги и села за письмо к матери.
Глава 6
Весь этот вечер Катя была как во сне. От выпитого с непривычки крюшона голова девочки кружилась все сильнее. Смех делался все громче и неестественнее. А тут еще и новые впечатления: ее первый бал, ее положение взрослой барышни, танцевавшей впервые с настоящими взрослыми кавалерами. Валерьян Вадберский, прячась под своей хламидой китайца, наперебой с Димой Николаевым говорили ей комплименты, восторгались ее внешностью, грацией и изяществом, танцуя с нею по нескольку раз подряд и словно по уговору отличая ее перед всеми остальными барышнями.
Бедная Катя! Она не слышала того, что говорилось в то же время за ее спиною этими юными шалопаями.
— Она божественно глупа, величественно глупа, ваша Катя! — говорил Дима на ушко Нетти.
— Послушай, сестра, мой Громобой, умнее нашей молоденькой родственницы, а ведь он только лошадь. А эта девица, вообрази, только и знает, что хохочет на всю эту ерунду, которую я напеваю ей в уши… Нет, она великолепная дурочка, эта милая Katrine! — вторил ему Валерьян, обращаясь к Нетти.
— Но ты уж не очень, Валя… — с притворным беспокойством останавливала брата молодая женщина.
— Да, я и так не очень… но тсс! Вот и она, легка на помине! Идет.
— M-lle Katrine, m-elle Katrine, — хотите я очищу вам грушу? — бросился он с видом непритворной любезности навстречу Кате.
— Грушу? Ха-ха-ха! — смеялась та, — ах, нет, не надо груши, я не хочу груши. Я ничего не хочу… У меня болит голова. Вот если бы можно было выйти сейчас же на крыльцо подышать свежим воздухом!.. Но этого нельзя!
— Voila une idee! (Вот идея!) Почему нельзя! Какой вздор!.. И не только на крыльцо, но и прокатиться можно… Хотите я привезу мотор, и мы все прокатимся, — предложил Валерьян.
— Идея! Идея! Отлично, отлично мы все поедем! — весело захлопали в ладоши обе барышни Завьяловы и Нетти.
— А как же Ира? Она будет недовольна! — засомневалась Катя.
— Бэби, маленькая бэбичка какая, подумаешь, — возразила Нина Завьялова — без спросу у сестры шагу ступить не смеет! Однако же и держит вас в руках ваша Ира! Стыдитесь, m-elle Katrine, так слепо повиноваться сестре, которая немногим старше вас.
— Она заметно командует вами! — подтвердила вторая Завьялова, Ольга.
— Возмутительно, — вмешалась в разговор Нетти… Ира до сих пор, вообразите, считает Катю ребенком, из личных соображений, конечно. Ведь, согласитесь, однако, mesdames, неприятно иметь около себя сестру, которая и моложе, и свежее, и красивее ее. Ха-ха! А наша Ирочка далеко не так глупа, чтобы не сознавать этого.
— Однако, mille diables, mesdames, едем мы кататься или нет? — нетерпеливо спросил Валерьян.
— Едем, едем! Только мы одни поедем, больше не возьмем никого… А то пойдут охи, вздохи, ахи и причитания, — возбужденно говорила Нетти, — и даже Andre не возьмем. Мне надоели его вечные страхи: Нетти, ты простудишься, Неттичка, заболеешь, не ходи туда, не езди сюда! От тоски с ума сойти можно! Нет, уж я лучше предпочитаю остаться дома, нежели выносить все это.
— Разумеется, разумеется. Поездка без старших куда лучше! — вторил ей Пестольский, веселый арлекин.
— Чудесно, бесподобно, божественно! — пищали барышни Завьяловы.
— В таком случае addio, исчезаю за мотором, — и на ходу срывая маску и косу китайца, Валерьян бросился через кухню и черный ход, исполнять поручения расходившейся молодежи.
А получасом позже маленькая группа заговорщиков, уже одетая в добытые Лушей из передней шубы и шинели, высыпала на заднее крыльцо.
Морозный воздух сразу отрезвил Катю. Холодный крещенский вечер щипал лицо, щеки, нос.
Автомобиль, раздобытый Валерьяном, несся стрелою по снежной дороге.
— Как хорошо, как чудесно! — то и дело восторгались барышни.
— Таинственное романтическое похищение четырех граций! — смеясь говорил Дима Николаев. — А вы, Екатерина Аркадьевна, любите кататься на автомобиле? — обратился он к Кате, сидевшей на коленях у Нетти, поместившейся между сестрицами Завьяловыми.
Девочка никогда еще не ездила на машине, и Катя предпочла обойти молчанием этот вопрос.
— Куда же мы едем, однако? — поинтересовалась Нетти.
— Прямо все, прямо на край света, где он держится на одном из китов, — шутил Дима.
Его и без того маленькие глазки стали еще меньше и казались щелочками. Катя увидела, что он задорно и насмешливо поглядывал на нее… От Димы пахло вином, и он внушал Кате отвращение.
"Какой противный! Пьет вино и говорит глупости", — подумала она, стараясь не смотреть на Диму и других его спутников, которые теперь казались ей не лучше подвыпившего Димы.
Мимо мелькали дома, фонари, улицы… Проехали тихую окраину, вылетели стрелою в более шумную часть города и снова помчались в тишину. У Кати дух захватывало от быстрой езды. Голова прояснилась, теперь перед нею предстал весь ужас ее ночного приключения. Уехать не спросясь у брата, у Иры! Ей уже не хотелось слушать болтовню соседей, не хотелось отвечать на их вопросы. И самая поездка не представляла уже больше никакого удовольствия. Ее спутники между тем трещали без умолку. Говорили громко, спорили о чем-то…
— Боитесь, боитесь, mesdames, ничего и говорить, боитесь! — кричал Пестольский.
— Нет, нет, вот глупости, волков бояться, в лес не ходить, — надрывались барышни Завьяловы, перекрикивая молоденького корнета.
— Да мы в лес и не пойдем, мы поедем только на кладбище, — загоготал Дима Николаев, широко разевая рот.
Валерьян склонился к лицу Кати.
— О чем задумались, очаровательные глазки? — спросил он сладенько.
От Валерьяна тоже пахло вином, и язык юноши плохо ему повиновался.
Кате стало еще противнее. Еще сильнее и настойчивее зашевелилось в глубине души раскаяние в своем поступке.
В это время Пестольский с увлечением рассказывал о последних скачках, о каком-то «божественном» жеребце Снобе, который «схватил» всемирное Дерби, — но никто уже не слушал его. Заметно охмелевший Дима Николаев чуть ли не во весь голос кричал, стараясь обратить на себя внимание всей компании.
— Это будет очаровательно… прелестно!..
— Все ездят на Стрелку, на острова, в парки, а мы покатим на самый край Петербурга, на дальнее кладбище и посмотрим, что запоют наши храбрые барышни, очутившись в компании мертвецов. Я вижу, как глаза Анастасии Юрьевны расширились от страха, ха-ха-ха! — заключил Дима.
— Ложь, ложь! — протестовала Нетти, — ничего я не боюсь! Неправда.
— Значит, я ошибаюсь, и вы храбры, как рыцарь Средневековья?
— Разумеется, а вы думали как?
— Шофер, возьмите направо. Прямо к кладбищу, — скомандовал Валерьян.
— Мы, кажется, действительно, поворачиваем на кладбище, зачем? — испуганно спросила Катя. Но никто не ответил ей. Никто даже не расслышал ее вопроса. Все говорили и смеялись одновременно, заглушая один другого.
Мотор повернул уже в какой-то темный переулок и понесся снова вперед со сказочной быстротой. Вдруг он остановился…
— Приехали, дети мои, mille diables, как говорит Дима… Но что это? Ворота кладбища закрыты? По-видимому, они не очень-то любезные хозяева, господа покойнички, и совсем не намерены нас принимать, — первым соскакивая на землю, сказал Валерьян.
— Можно в обход, если главные ворота закрыты… Там у речки есть калитка, — посоветовал шофер.
— Вот неудача-то, но все равно! Поедем к речке.
— Катим на речку!
— Нет, сударь, этого, пожалуй, нельзя, машину испортим, дорога там худая, — возразил шофер.
— В таком случае отправимся туда пешком. Mesdames, не правда ли?… Докажем свою храбрость! — предложил Дима, тяжело соскакивая с подножки и падая в снег.
— Ловкость не порок! — сострил Валерьян под общий хохот, вызванный видом беспомощно барахтавшегося в сугробе юнкера.
— Mesdames et messieurs! Я предлагаю вам обойти ограду кладбища и проникнуть внутрь его с другой стороны, — предложил Пестольский.