- Ты думаешь, силы воли не хватает? Сдержать себя не могу?
Гриша пожал плечами:
- Нет, почему силы воли не хватает? Я этого не думаю. Ты парень крепкий, сила воли у тебя есть. И сдержать себя ты можешь. Не так уж тебе твоя бабка докучает, чтоб и сдержаться было нельзя. Нет, не в том дело...
- А в чем? - негромко спросили сразу несколько голосов.
- А в том, что Вадим не хочет сдерживаться, распускается, пользуется тем, что бабка его любит. А любит - значит, простит и жаловаться тоже не пойдет, - медленно сказал Гриша.
Ребята посмотрели на Вадима. Он молчал и, обхватив руками коленки, смотрел на огонь.
- А мы, Гриша, наверно, все такие. А не такие, так еще хуже... У каждого, если так откровенно рассказать, что-нибудь найдется плохое, живо сказал Костя. - Вот я, например, о себе скажу... Я в школе с товарищами один, а дома другой. В школе я и веселый, и все мне хорошо. А дома, как приду, так сейчас надуюсь чего-то, ну, вообще... к сестренке начну придираться - одним словом, тоже распускаю себя... - Костя виновато улыбнулся. - Честное слово!..
- Не та дисциплина, - заметил кто-то из ребят.
- Перед товарищами не больно-то свой характер покажешь - у нас живо на чистую воду выведут, будь спокоен! - тряхнул головой паренек в клетчатой рубашке со значком на груди.
- А я вот что знаю... - придвигаясь к огню, заговорил Саша. - Надо самому себя время от времени проверять: кто я есть, какой человек из меня получается. А то один раз я так себя запустил, что сам себе опротивел... Он выплюнул изо рта травинку и поглядел на внимательные лица ребят. - Кто смеется - не смейся. Это с каждым может быть...
Ребята поглядели друг на друга.
- Никто не смеется... Что ты?
- Говори...
- Говори, Саша! - послышались тихие голоса.
- А что говорить? Это дело с двойки началось, - хмурясь, сказал Саша. - Получил я как-то двойку по арифметике. Ну, неприятно мне, конечно, и неловко; иду домой и думаю: "Сегодня не скажу - и так у меня сегодня плохой день; завтра скажу". А назавтра я пятерку получил по русскому и опять думаю: "Что я буду хорошее с плохим мешать! Скажу послезавтра". Ну, так день за днем. Хорошее говорю, а о плохом молчу. И все так стал скрывать, а потом уж и врать пришлось, выкручиваться, да уж не только дома перед родителями, а и в классе перед товарищами. Ну, один раз лег спать и думаю: "Что это я перед всеми извиваюсь как-то, все мне на свете опротивело и самому на себя противно глядеть?"
Саша поднял голову и посмотрел на ребят.
- Ну и что? - нетерпеливо спросил Костя.
- Все! - решительно отрезал Саша. - С той поры все! На одной правде живу! Вот как есть, так и есть! Ничего не скрываю и нигде не выкручиваюсь - чистый стал, как после бани вышел!
Наступила тишина. Ребята задумались. Кто-то подкинул в костер сухую ветку. Огонь вспыхнул и осветил лица.
- А у меня вот, ребята... - послышался взволнованный голос Димы, - у меня свой недостаток...
Ребята раздвинулись. Дима боком просунулся между ними и, вспыхивая горячим румянцем, долго не мог найти нужные слова.
Наконец он грустно улыбнулся и сказал:
- Я, наверно, какой-то трус, ребята, хоть мне об этом и говорить трудно... Но раз все о себе правду говорят, то и я хочу сказать.
- Ясно, говори!
- Как скажешь, так сразу и на душе станет легче! - сочувственно зашумели ребята.
- Говори. Тут чужих нет... Может, разберемся вместе, - сказал Гриша, присаживаясь ближе к костру.
- Я леса боюсь, - сказал Дима. - Боюсь, и все. И никак себя побороть не могу. Ни за что бы один в лес не пошел! Я уж себя проверял - выйду ночью из палатки и смотрю: лес, лес... деревья черные, кусты черные, а за кустами будто зверь какой валежником шуршит. Стою и думаю: "Пошел бы я сейчас один туда? Нет, ни за что на свете! Боюсь..."
- А чего боишься? Людей или зверей?
Дима пожал плечами:
- Нет, почему людей? Зверей, конечна, гадюк боюсь, а еще заблудиться мне страшно...
- Да-а... - протянул кто-то из ребят.
- Чудной ты... - сказал Вадим. - Лес все любят, а ты его боишься! И днем боишься?
- Нет, днем меньше. Днем все видно.
- Ну, а если бы ты попробовал преодолеть в себе этот страх? Вот как Саша: преодолел же он свой недостаток, когда понял, что это никуда не годится! И ты попробуй. Возьми себя крепко в руки и решись пойти в лес, и ты увидишь, что ничего там страшного нет, - сказал Гриша.
- Конечно, Димка! Прямо скажи себе: я ничего не боюсь! И иди! Вон лес! - зашумели вокруг ребята.
Дима оглянулся на лес и тяжело вздохнул.
- Может, я с ним пойду для первого раза? - предложил Костя.
- Ну уж нет! Без нянек, пожалуйста! Димка пионер!
- Нечего ему тут долго думать! Пошел, и все!
Гриша вдруг встал, нащупал в траве пустое ведро и протянул его Диме:
- Слушай! Вон там под горкой ручей. Мы с тобой сегодня там были... Пойди и набери воды в ведро, понял?
Дима нерешительно взял ведро.
- Иди, иди, Димка! Нас много! Мы, в случае чего, все к тебе на помощь прибежим! - подбадривали Диму ребята.
- Иди, - дружески сказал Вадим и погладил товарища по плечу. - Не бойся ничего!
Дима пошел. Ребята молча смотрели, как он спускался с косогора, как в темноте постепенно таяла его фигура, удаляясь вместе с тихим звоном болтающегося на руке ведра. Когда его уже не стало видно, все заговорили разом, перебивая друг друга:
- Пошел!
- Ну и хорошо!
- Важно первый раз решиться!
- А все-таки сила воли у него есть, ребята!
- А ну потише! Не зовет? - спрашивал изредка Вадим, настороженно прислушиваясь к каждому звуку.
- Не зовет! Чего ему звать!
Время тянулось медленно. Ребята помолчали. Потом поговорили еще, но за словами уже чувствовалось нетерпеливое ожидание.
- Долго чего-то он, - сказал Костя, вглядываясь в темноту.
- Может, полное ведро зачерпнул - в гору тяжело нести? - предположил кто-то.
- Не торопится, - поднимаясь, сказал Гриша. - Пойду посмотрю, что там.
- А ну тише! - вдруг крикнул Вадим и замер, подняв вверх руку.
Сквозь ночную тишину прорвался откуда-то дрожащий, жалобный крик...
Ребята вскочили и, толкая друг друга, ринулись в темноту.
Гриша, цепляясь за ветки сбегающих по косогору кустов, первый достиг ручья. За ним почти скатился с горки Вадим, потом остальные ребята. Димки не было. В кустах булькал ручей. На берегу валялось пустое ведро.
- Димка! Эй, Димка-а-а! - тревожно понеслось по лесу.
"А-а-а", - передразнивая ребят, откликнулось лесное эхо, и вслед за ним - снова дрожащий тонкий звук, заглушенный голосом Димы:
- Сюда! Сюда!
Ребята, ломая сучья и обжигаясь крапивой, бросились на зов.
Голос шел из глубокого оврага. На дне его, в топком болоте, копошился Димка и рядом с ним что-то большое, темное, похожее на зверя.
- Ребята! Сюда! Тут жеребенок в болоте застрял! Никак не вытащу! кричал Димка.
"И-и-и!" - жалобно ржал жеребенок, пробуя вытащить заплывшие топкой глиной ноги.
Димка, подвернув выше колен штаны и обхватив обеими руками шею жеребенка, изо всех сил тащил его на берег.
Ребята сбросили тапочки и полезли в овраг.
* * *
У ручья вымыли ноги. Почистили копытца жеребенку. Димка, поглаживая густую щеточку его гривки, возбужденно рассказывал:
- Я пришел к ручью... и только хотел воды зачерпнуть, слышу - кричит кто-то! Я подумал: ребенок кричит - заблудился, в овраг попал! Ну, бросил ведро - и туда! А там не ребенок, а жеребенок стоит. Залез в топкое место и никак не вылезет! - Он провел рукой по торчащим вверх ушам жеребенка и добавил: - Тут колхоз близко... Наверное, в ночное лошадей пригнали, а он отбился от матки и попал в болото.
Ребята смотрели на Димку и улыбались.
- А как же ты пошел в овраг, Дима? Ты ведь и к ручью идти боялся! спросил Костя.
- Это - другое дело, - быстро ответил за товарища Вадим. - В овраг он на помощь побежал, тогда, верно, и страху не было...
- Нет, был. - Димка улыбнулся и покачал головой: - Еще какой страх был! Только я стиснул зубы и решил: будь что будет! Не бросать же кого-то в беде? Я этот страх свой... как бы вам сказать... - Дима развел руками, подыскивая слово.
- Преодолел! - спокойно досказал за него Гриша.
АНДРЕЙКА
Андрейке двенадцать лет. Он такой важный в своем рабочем костюме ремесленника. В его черных глазах горячая готовность на любые дела, на любой подвиг. Но таким Андрейка сделался не сразу. Над Андрейкой прошла война, и это большое событие в его маленькой жизни сделало его взрослее. Когда мальчику было семь лет, все рассказы о войне казались ему далекими и страшными сказками, а жизнь была веселая. С утра убегал Андрейка с соседскими ребятишками на речку, купался и валялся в горячем песке на берегу и только тогда возвращался домой, когда раздавался звучный голос старшего брата Антона:
- Ау! Андрейка!
Встряхивая мокрой головой, он мчался на зов. Он радовался, что мать и брат уже дома, что на столе стоит миска горячего картофеля с мясом, что скоро наступят теплые летние сумерки. Мать сядет на крылечко, Андрейка примостится сбоку, а Антон приляжет на траву и будет рассказывать о своих товарищах, о работе, о новых заводских машинах и о своем станке, который он называл "сердечным другом". Андрейка видел этот станок. Как-то раз Антон взял с собой братишку на завод и показал ему свой цех. На заводе Андрейке все понравилось: и блестящий станок Антона, и широкие светлые окна цеха, и взрослые рабочие, которые спрашивали у Антона совета и слушались его. А с Андрейкой шутили, приглашая его вместе работать. Андрейка смущался, а Антон серьезно отвечал:
- Шутки шутками, а лет через пяток будет он мне помощником!
В это воскресенье Антон с утра взялся за починку забора. Он принес из сарая целую охапку досок и начал их обстругивать. Андрейка стоял и смотрел, как из-под рубанка желтыми завитушками падают на траву стружки и доска делается гладкой, новой, светлой.
"Эк ему все удается!" - думает Андрейка, с завистью поглядывая на брата. А брат, посвистывая, ловко перебрасывал с руки на руку дощечку, крепко упирал ее одним концом в станок и легко проводил по ней рубанком, отбрасывал стружки. Один раз он дал братишке рубанок. Андрейка покраснел от удовольствия и, чтобы не осрамиться перед братом, изо всех Своих силенок врезал рубанок в доску.
- Заехал сгоряча, - спокойно сказал Антон. - Полегонечку надо - это не дрова рубить!
Андрейка попробовал еще. Стружка у него завилась тоненькая, как мышиный хвостик.
- Не могу, - сказал он со вздохом.
- Пробуй, пробуй! - закричал Антон. - "Не могу" - такого слова нет, такого слова даже грудной ребенок не скажет!
- А какое слово грудной ребенок скажет? - спросила мать.
Андрейка хмыкнул от удовольствия и лукаво посмотрел на брата.
- Какое слово? - переспросил Антон, поглаживая рукой доску. - Очень простое: "Агу. Вырасту - смогу".
Мать засмеялась. Вдруг калитка громко хлопнула.
По дорожке бежали товарищи Антона - Сергей и Борис. За ними, прихрамывая, торопился сын соседа Алексей. Все трое, размахивая руками, кричали:
- Включи радио, Антон!
Антон бросил на станок рубанок и побежал на террасу. Мать поспешно вытерла мокрые руки, поправила платок и присела на кончик стула. Андрейка первый вскарабкался на табуретку и включил радио.
"Граждане и гражданки Советского Союза..."
Андрейка затаил дыхание и переводил глаза с брата на мать, с матери на товарищей Антона. Все слушали молча, не шевелясь. Но на всех лицах Андрейка вдруг увидел какое-то одинаково суровое, незнакомое ему выражение. Антон стоял выпрямившись, как будто принимал боевой приказ.
* * *
Через два дня Антон уехал. Вечером перед отъездом он долго сидел с матерью на крылечке. Андрейка боком жался к нему. Брат тихонько гладил кудрявый чубик Андрейкиных волос и говорил:
- Было у матери два сына. Один с врагами дрался, а другой дома работал...
- Андрейка? - спрашивал братишка.
- Он, - серьезно отвечал Антон. - Бывало, ляжет спать пораньше, наберется за ночь сил, подрастет маленько, а утром вскочит, щепок наколет, воды принесет, в лавку сбегает, чай сварит...
Не шутил Антон. И у матери лицо было спокойное, строгое. Андрейка тихонько заложил четыре пальца и пересчитал:
- Щепок наколет, воды принесет, в лавку сбегает, чай сварит...
- ...и всякие дела за Антона справит, - досказал старший брат.
Андрейка заложил пятый палец.
- Справлю, - деловито сказал он.
* * *
И правда, на другой день Андрейка поднялся рано. В кухне стояли пустые ведра. Пока мать придет с работы, нужно все дела переделать. Как, бывало, Антон. У того все быстро. Он большие ведра с водой сразу по два приносил. Андрейке так не осилить: он берет в кухне большой чайник. Можно несколько раз сходить. И Андрейка ходит. Он несет чайник в оттопыренной руке, чтобы вода не проливалась на голые коленки, потом перекладывает его в другую руку, потом тащит обеими руками, крепко прижимая к животу. Живот у него весь мокрый, трусики прилипли к телу. Но ведра наполняются. Андрейка идет в сарай. Посвистывая, как Антон, он размахивает маленьким топориком. Сухие щепки колются легко. Андрейка собирает их в кучу и задумывается. Потом, отложив два пальца на руке, вспоминает: в лавку за хлебом надо сходить! На заборе, свесившись вниз головами, ребята давно кричат Андрейке:
- Пошли на речку купаться!
- Не... - мотает головой Андрейка, - я после...
- Да пойдем: вода сейчас теплая, горячая...
- "Пойдем, пойдем"! - передразнивает их Андрейка. - Вам бы только бегать без толку! Антон на фронте... Кто матери помогать будет?
- А у меня отец пошел, одна бабка дома, - озабоченно говорит Генька. Он потихоньку отходит от забора и кричит Андрейке: - Слышь! Не уходи без меня! Я сейчас!
* * *
Ребята давно ушли. Андрейка сидит на крылечке и ждет товарища. "Видно, дело нашлось... - думает он. - Бабка у них старая, еще старее нашей матери".
Но стриженая голова Геньки уже торчит из кустов.
- Пошли!
Они пошли вдоль Андрейкиного забора, и вдруг Андрейка остановился он увидел большую дыру. Это Антон не успел прибить новые доски. Они лежат на траве, чисто выструганные. И гвозди в коробке стоят под станком.
- Кто же вам теперь забьет-то? - спрашивает Генька.
Андрейка молча перелезает через забор и бежит в дом. Генька со вздохом присаживается на траву. Андрейка возвращается с молотком и поднимает с земли тонкую дощечку.
- Держи, чтоб ровно было! Можешь? - спрашивает он товарища.
- Могу! - говорит Генька, деловито примеривая доску.
- Держи, а я буду гвозди вбивать.
Генька долго прилаживает доску. Гвозди выскакивают из рук Андрейки, и молоток часто бьет невпопад. Но Генька терпеливо ждет, изо всех сил налегая на доску.
- Эх, вода хорошая сейчас! Слышь, ребята плещутся? - говорит он, поглядывая на солнце.
- Выкупаться успеем, - отвечает Андрейка. - А вот если у матери два сына и один воюет, так другой дома должен работать!
Под вечер Андрейка стоит на зеленом пригорке. Мокрые волосы его блестят. Прикрыв ладонью глаза, он смотрит на дорогу и, завидев мать, окликает ее:
- Ау, мама!
И кажется Андрейке, что голос у него стал совсем как у Антона, а сам он такой же крепкий, сильный и высокий, как старший брат, и от этого на маленьком подвижном лице его впервые появляется выражение готовности к подвигу.
* * *
Андрейка стоит посреди комнаты и таращит в темноту сонные глаза. Мать молча сует ему какой-то узелок, торопливо гладит по голове и, крепко схватив за руку, тащит в темные сени. Над домом что-то тяжело ухает; посуда жалобно звенит на полках; тянущий за душу вой, прерываемый диким кошачьим мяуканьем, несется из темноты. Андрейке страшно. Он цепляется за дверь.
- Не бойся... Не бойся... В убежище пойдем. Там все люди сейчас, там и Генечка с бабушкой...