Рядом золотится мякина рассыпанная. Догадался: "Только сейчас перекладывала, значит, продаст".
Хозяйка сняла платок, сказала обиженно:
- Тут до тебя стрикулист один приходил. Конопатый. Нос пуговкой. Шумит: "Бабка, давай яиц утиных, живо!" Кричит, будто дома. А какая я ему бабка? Я ещё молодая.
Так я его веником, веником!..
Петя подумал: "Это не иначе, как Овсиенко тут был. Что с ним делать? Испортит он всё таким обращением". А вслух сказал:
- Он шутник у нас большой, посмеяться любит. А вас он со свету не разглядел.
Хозяйка улыбнулась, придвинула миску:
- Вот, перекладывай. Три десятка тут. Петя сказал спасибо, стал перекладывать.
Хозяйка стояла и смотрела, склонив голову набок.
Хороший мальчишка. Вежливый, серьёзный, из-под куртки галстук красный выглядывает. Зря она его обидела. Вздохнула, подобрала передник, нагнулась и стала под столом шуршать мякиной:
- Я тебе, сынок, ещё два десятка прикину. Для ровного счёта. Соревнуетесь небось?.. Ну вот и хорошо. Бери.
Петя расплатился, поблагодарил и вышел. Ещё в двух хатах закупил он яиц, и везде ему на Серёжкину грубость жаловались.
У четвёртой хаты встретил Петя Серёжу. Идёт еле-еле. Весь в грязи вымазался, в руке пустое ведро позвякивает. Увидел Телегина, остановился, сдвинул шапку на затылок, вытер пот со лба:
- Да чтобы я ещё пошёл за этими яйцами! Да пропади они пропадом! Не даёт никто!..
Глядит, а у Пети корзинка почти полная, осекся:
- Где набрал?
Петя показал.
Овсиенко хмыкнул недоверчиво:
- Брешешь! Я там был.
Петя выбрал место, где грязи поменьше, осторожно поставил тяжёлую корзину:
- Был? А какие слова говорил? Овсиенко смутился:
- Какие, обыкновенные...
Петя придвинулся боком, сощурил глаза, проговорил угрожающе тихо:
- Вот иди сейчас и скажи другие слова - необыкновенные! И чтобы без покупки не выходил. Понял? Иди, я подожду.
Овсиенко не двигался. Он стоял и с опаской посматривал на хату.
Петя подбодрил:
- Ну!..
Овсиенко оглянулся, промычал растерянно:
- А я не знаю, какие слова говорить.
Петя рассмеялся:
- Голова! Как войдёшь, скажи "здравствуйте", потом - "пожалуйста". Будешь уходить, говори "спасибо". Ну иди!
Серёжи не было долго. И Петя уж подумал, не удрал ли он другим ходом, как дверь открылась и из хаты, пятясь, вышел Овсиенко. В вытянутой руке он бережно держал ведро, в другой - шапку. Кивая головой, Серёжа повторял одно и то же слово:
- Спасибо, спасибо, спасибо!.. В ведре его лежало десятка полтора яиц.
ДИНИНА ЗАТЕЯ
У Дины был грипп. Она целую неделю просидела дома и поэтому не знала никаких новостей. Правда, приходили девочки из её пятого "А" класса двойняшки Лида и Женя Захаровы, но в хату не зашли. Покричали, покричали через окно, Дина не разобрала о чём, и убежали.
Болеть было невесело. Целый день одна и одна. Мама в колхозной лаборатории, папа комбайны чинит, сеялки. Бабушка в правлении колхоза чистоту наблюдает, а Дина дома - с градусником под мышкой.
Сегодня Дине совсем хорошо. Температуры нет, и бабушка, уходя на работу, разрешила ей накормить кур и уток. Дина очень любит птиц, особенно уток. У неё их пять вместе с селезнем. Большие такие, белые, важные пекинские, крупнопородистые.
Это ей дядя Петя подарил. Он в колхозе "10 лет Октября" старшим зоотехником работает.
Дина мечтает развести пекинских уток. Мама сказала, что не надо, не до них.
Бабушка подтвердила, что и эти надоели, только папа поддержал: "Пусть, - говорит, - учится за утятами ухаживать. Подрастёт, будет знатной утятницей.
Самой лучшей во всём районе".
Так и решили: Дина будет собирать утиные яйца. Наберёт десятков пять и подложит под кур.
Чуть слышно потрескивали дрова в печке, прыгали по стенам отблески огня, тикали часы. За окном смутно серел рассвет. Дина, дожидаясь, пока посветлеет, сидела на кровати и расчёсывала свои волнистые каштановые волосы. Расчесав, заплела в длинную толстую косу, закрутила венчиком на голове, встала и пошлёпала босиком в сени. Там, пошарив в кухонном столе, достала краюху хлеба, отрезала кусок.
Потом, накинув на плечи мамину телогрейку, сунула босые ноги в глубокие, тоже мамины, калоши и, прихватив алюминиевую миску с зерном, вышла во двор.
На стук двери, махая крыльями, бежали с огорода куры; за ними, крякая, тянулись утки.
Курам Дина высыпала зерно на землю, уткам - . в длинное корытце. Куры клевали торопливо и часто, успевая по пути отогнать воробья или стукнуть по голове курицу-соседку. Утки, набрав полный рот пшеницы, толкаясь, спешили к чугунку с водой, чтобы запить. Но там был лёд. Утки, теряя зерно и сердясь, крутились вокруг чугунка, и было похоже, будто они танцуют в хороводе. Дина рассмеялась так звонко, что петух вскинул голову и, кося глазом, предостерегающе закококал.
Угостив уток хлебом, Дина пошла в куриный двор к сараю - разыскивать утиные яйца. Это было интересное занятие. Снесёт утка яйцо где-нибудь на земле. в самом неожиданном месте, и прикроет его мусором. Попробуй найди! Но Дина уже знала эту утиную хитрость. Увидит: веточки лежат, щепочки, соломинки. Тут кучечка, там кучечка. Подойдёт, присядет на корточки, разгребёт - пожалуйста, утиное яйцо!
Большое, чуть-чуть голубоватое.
Таких яиц Дина набрала двенадцать. Уже можно было бы и под курицу Пеструшку подложить, она как раз заклохтала, да бабушка сказала, - надо, чтобы было нечётное число.
И вот сегодня Дина нашла сразу три яйца. Два - так себе, самые обычные, а третье!.. Дина даже рот раскрыла от удивления, такое это было крупное яйцо.
Днна сразу же размечталась: какой из этого яйца получится хороший утёнок! Он будет, конечно, ручной-ручной. Будет дёргать её за платье, клевать из рук, ходить везде за ней. Она назовёт его... Крякой. Потом, когда Кряка вырастет и превратится в утку, Дина будет собирать от неё самые крупные яйца и выведет особую породу - "пекинскую крупную". Её успехи будут отмечены, и она поедет участником выставки в Москву.
Уложив осторожно яйца в миску, Дина поспешила домой. Дома, разыскав в портфеле огрызок красного карандаша, она написала на большом яйце имя будущего утёнка - Кряка - и положила его в фанерный ящик из-под посылки, где лежали, заботливо пересыпанные мякиной, остальные двенадцать яиц.
Вечером, когда все собрались к чаю, бабушка, которая всегда всё знала, поставив на стол кипящий самовар, объявила новость: колхоз приобрёл инкубаторную станцию на сто девяносто пять тысяч яиц.
Динин папа, пододвигая к самовару стакан, сказал:
- Наконец-то! Это хорошо. Теперь план четыреста тысяч уток - реальная вещь.
Только где же колхоз достанет столько яиц?
Бабушка, усмехнувшись чему-то, бросила взгляд на внучку:
- Сегодня утром сама слышала: председатель колхоза по радио обращение передавал, чтобы станичники продавали. А по дворам уже пионеры ходят, школьники. Семьдесят пять тысяч закупить надо.
Дина сообщение это пропустила мимо ушей, а папа, фыркнув в стакан с чаем, сказал:
- Придётся тебе, дочка, яйца-то утиные продать. Для колхоза же! Надо.
Дина опустила чашку на блюдечко и, склонив голову набок, уставилась на отца большими синими глазами.
- Не хочу продавать, - сказала она серьёзно. - Я их под клушку буду подкладывать.
Подняла чашечку, стала пить как ни в чём не бывало, только покосилась насторожённо на чёрный пластмассовый репродуктор, висевший на стене между окнами. Из репродуктора лилась весёлая музыка.
Немного погодя, когда все забыли о разговоре про инкубатор, репродуктор захрипел, прокашлялся и объявил всё то, о чём говорила бабушка.
Папа сказал, обращаясь к дочке:
- Ну вот, слышишь?
Дина упрямо сжала губы.
Потом выступали пионеры.
Всё было очень понятно. Дина соглашалась с ними и даже сама решила принять участие в закупке, но яйца от своих уток она никому не отдаст. Никому! Дина уже видела: бегает по двору вперевалку целая куча утят, и среди них, самый большой, самый красивый, Кряка! Разве можно такого отдать?
Динин папа, развёртывая газету, чтобы почитать после ужина, посмотрел насмешливо на дочку и сказал убиравшей посуду маме:
- Идёт борьба с пережитками капитализма. Частнособственнические настроения подвергаются давлению общественности, - и закрылся газетой.
Дина обиделась, надула губы. Любит отец говорить какие-то заковыристые слова:
"частнособственнические настроения", "пережитки капитализма". Какие тут пережитки, если она хочет вырастить особую породу уток?
Дина собиралась так просидеть долго, до тех пор пока отец не погладит её по голове и не скажет: "Ну, ну, дочка, не сердись, я пошутил". Но тут кто-то, хлопнув наружной дверью, завозился в сенях. Дина побежала смотреть. Это были двойняшки Захаровы. Сняв сапоги и стряхнув с синих байковых шаровар дождевые капельки, они вошли в комнату. Поздоровавшись в один голос, девочки размотали платки, шмыгнули носами и вытерли их ладонями. Всё это делалось размашистыми одинаковыми движениями, и от этого казалось, что пришёл один, курносый, веснушчатый -мальчишка, только он почему-то двоится в глазах.
Динин папа, опустив газету, с любопытством посмотрел на девочек.
- А мы утиные яйца закупали, - сказала одна из них. - Я сто двадцать набрала, а Женя - сто.
- Вот и неправда! - возразила Женя. - Я - сто три.
"Ага, - подумал Динин папа, - сейчас я разберусь наконец, кто из них Лида, кто Женя".
Но разобраться ему так и не удалось. Дина обняла обеих, закружилась с ними по комнате. Потом они уселись в углу, возле Дининого стола, и затараторили так, что папе пришлось уйти с газетой в спальню.
Девочки трещали долго. Потом стали шептаться, что-то высчитывать, о чём-то договариваться и, наконец, разошлись.
Дина, напевая песенку, уложила в портфель тетради, книги и, очень довольная проведённым вечером, улеглась спать.
УПАДЫШ
Утро было хоть и весеннее, но серое, холодное. Над голыми макушками акаций с прошлогодними, шуршащими на ветру стручками проносились лохматые облака, из которых нет-нет, да и заморосит мелкий дождичек.
Проезжая часть дороги с выбитыми глубокими колеями вся в мутных лужах, в комьях влажной грязи. Лишь по обочинам, вдоль палисадников и стен домов, вились просохшие тропинки. По ним, тренькая звонками, сновали взад и вперёд велосипедисты разных возрастов: закутанная в платок бабка с керосиновым бидоном на руле, спешащие на работу колхозницы, мальчишка с посиневшим носом, сзади на багажнике - сестрёнка, у сестрёнки под мышками по буханке хлеба.
Тут и там, вдоль изгородей, размахивая портфелями, шли стайками ученики. К ним из улочек и переулков, словно струйки ручейков, присоединялись другие, с тем чтобы слиться возле школы в шумный, звонкоголосый поток.
Из глухого переулка на главную улицу выбежала Дина в сером пальтишке, с непокрытой головой; в волосах - мелким бисером дождевые капельки.
Взмахнув портфелем, Дина перескочила через лужу, остановилась, выбрала место, где посуше, ещё раз прыгнула, легко, словно козочка.
А в это время из-за поворота на мосточек, гудя мотором, тяжело взбиралась машина с брезентовой крышей над кузовом. Брезент надувался от ветра, хлопал, и вместе с хлопками были слышны из кузова дружные пискливые крики:
"Пи-и! Пи-и! Пи-и!"
"Из Воздвиженки везут, - отступая от дороги, завистливо подумала Дина. - В соседний колхоз. А у нас ещё только яйца собирают".
Взобравшись на мосточек, грузовик перевёл дух и, расплёскивая колёсами воду, стал осторожно въезжать в лужу. Всё же на выбоине машину тряхнуло, в кузове что-то затрещало, и через распахнувшуюся сзади брезентовую занавеску на дорогу в грязь упал пушистый жёлтый комочек.
Дина вскрикнула, замахала портфелем. Но машина проехала, а жёлтый комочек, лёжа на спине, смешно и жалко дрыгал -красными перепончатыми лапками. "Пи-и! Пи-и!" - кричал он, силясь перевернуться на живо-т.
- Бе-едненький! - сказала Дина. - Как же тебя достать-то?
Достать утёнка не было никакой возможности. Лужа широкая, не дотянешься. Дина обернулась, ища глазами, нет ли веточки какой. Но кругом была вода и грязь, а из-за поворота уже гудела вторая машина с брезентовым верхом.
- Э, была не была! - сказала Дина, нагнулась, сдёрнула с ног туфли, носки и, приподняв полы пальто, решительно шагнула в лужу. Подобрала утёнка, подержала в ладонях и сунула за пазуху. - Грейся!
В школе Дина вымыла под краном ноги, села обуваться.
Подружки спрашивали удивлённо:
- - Что, Динка, упала?
- Ой, нет, девочки, что я вам покажу! Пойдёмте в класс.
В классе Дину тотчас же окружили. Утёнок уютно сидел у неё в ладонях, попискивал, закрывал глаза. Смешной, хороший. Девочки по очереди брали его в руки, рассматривали, словно видели впервые.
- Девочки, давайте будем уток разводить. Породистых, - предложила Лида. - А то жди, когда инкубатор начнёт работать.
- Вот, вот, я об этом и хотела сказать! - обрадовалась Дина. - Я даже план придумала: соберём клушек и посадим. У меня три клушки будут: курица Пеструшка, курица Чернушка, курица Хохлатка...
Овсиенко, взобравшись с ногами на парту, взглянул поверх голов, закричал насмешливо:
- Ха! Вот это пла-ан! Кудах-тах-тах! Куд-ку-дах!..
Спрыгнув на пол, Овсиенко вылетел за дверь и там, в коридоре, заорал во всё горло:
- Ребята! У Динки план имеется - утят разводить!
Смешно растопырив руки, он закружился, заклохтал, подражая клушке:
- Клу-клу-клу-клу!..
Его тотчас же окружили. Уж очень он здорово умел передразнивать. Поклохтав, Овсиенко показал, как курица разгребает ногами навоз, ищет червячков, подзывает цыплят. Ребята покатывались со смеху.
Продолжая кривляться, Овсиенко пропел своего собственного сочинения песенку:
И пеструшечки И чернушечки Нам утят разведут, Наш отряд не подведут!..
Дина, прислушиваясь, оглянулась на дверь, взяла утёнка, сунула за пазуху. Губы её дрожали.
- Вот дурак! - сказала Люба Карнаух. Кто-то из девочек крикнул:
- Эй, "мозоль", замолчи сейчас же! Овсиенко выглянул из-за двери, осклабился до ушей, показал язык:
- Утятницы какие объявились! Хе!
Девочки зашумели разом, бросились в коридор:
- Эх, вы, и не стыдно! А ты, звеньевой, чего смотришь?
- А что? - огрызнулся Петя Телегин. - И посмеяться нельзя?
Краем глаза он видел: стоит Дина в классе, возле окна, склонила голову, водит задумчиво пальцем по подоконнику. Обиделась. Нехорошо получилось. Очень. А ведь Овсиенко из его звена. Мог бы и приструнить.
Прозвенел звонок. Ребята молча собрались в классе. Начался урок. Учитель зоологии Павел Андреевич, высокий, полный, с круглой лысой головой, поблёскивая толстыми стёклами очков, насторожённо шагал в проходе между партами. Он любил тишину и порядок. Сегодня порядка не было. Стоявший у доски лучший ученик мямлил, отвечал невпопад. Какой-то едва уловимый шумок пробегал по классу, и снова тишина. Что случилось?
За спиной движение и громкий мальчишеский шёпот:
- Динка, пекинскую утку за лето можно вырастить на два пуда! Займись.
Учитель резко повернулся, и в то же мгновение кто-то дерзко пропищал на весь класс:
- Пи-и! Пи-и! Пи-и!..
Все сорок учеников вздрогнули, разом склонились к партам. Павел Андреевич вскинул голову, гневным взором окинул класс.
- Что такое? - строго спросил он. - Это кто безобразничает?
И снова по классу:
- Пи-и! Пи-и!..
Звук исходил от парты, где сидела Дина. Странно. Хорошая ученица...
Учитель шагнул, всмотрелся. У Дины из-за пазухи, сквозь расстёгнутую пуговичную петлю, смешно выглядывал жёлтенький утиный носик.
Круглое лицо учителя расплылось в улыбке. Класс дрогнул от хохота. Павел Андреевич подошёл к раскрасневшейся от смущения Дине, тронул пальцем клювик:
- Он голодный. Иди отнеси его в живой уголок. Иди, иди, мне нужно вести урок.
На перемене девочки гурьбой побежали в живой уголок. Утёнок был помещён в коробку из-под обуви. Топая лапками по шуршащему дну, он деловито обследовал свой маленький дом. Останавливаясь в углах, потешно наклонял голову, нацеливался и клевал металлическую скрепку. Потом, поёжившись от холода, бежал отогреваться в другой угол, где Дина сделала для него уютное гнёздышко из ваты.