Естественно, я был согласен. Однако не собирался выдавать своей радости и сдержанно ответил:
— Придется.
— Сможешь? Получится? — с тревогой посмотрела она на меня.
— Приложу все силы, чтобы получилось, — пообещал я.
— Репетировать будем у меня, — объявила Агата. — У вас слишком много народу. И Женька может нас выдать.
Душа моя ликовала. И, выходя из квартиры Агаты, я подумал: «Ну, погоди, Васька. Посмотрим еще, чья возьмет!»
Глава. VIII. ПРОСМОТР
сновным событием следующего учебного дня стал Тимка, а верней, огромный черный фингал у него под глазом. Едва Тимур вместе со своим синяком возник на школьном дворе, мы, естественно, окружили его.
— На тренировке небось заработал? — с уважением осведомился Винокуров.
— Не совсем, — мрачно мотнул головой Тимка.
— Как так — не совсем? Объясни, — потребовал Будка.
— Ну, на тренировках у нас пока идет общая физподготовка, — нехотя начал ему растолковывать Тимка. — А вот после мы с одним парнем одолжили у тех, кто давно занимается, боксерские перчатки. Ну, в общем, охота было попробовать.
— Ну и? — Теперь просто пожирал его глазами Будка.
— Безо всяких «ну», — отрезал Тимур. — Сам, что ли, не видишь. Результат на лице. У него фингал. И у меня тоже. И еще оба мы получили по ультиматуму от тренера. Он сказал: «Еще одна самодеятельность, и с боксом можете попрощаться».
— Ну, и зверь он у вас, — посочувствовал Винокур.
— Супербизон, — очень к месту воспользовалась выражением из известной рекламы Агата.
— Нет, все-таки театр лучше, чем бокс, — внимательно разглядывая повреждение на Тимкином лице, заявил Будка. — Вообще-то там тоже можно на фейсе все, что хочешь, гримом зафигачить. Зато потом смыл — и порядок. А тебе, Тимка, теперь, по крайней мере, неделю с этим ходить. Ты вообще-то подумай, пока не поздно. Может, с нами пойдешь в театральную студию? Василий говорит, мальчиков недобор.
По-моему, Митька уже был готов всю нашу школу превратить в одну театральную студию. И еще интересно, он когда-нибудь перестанет к месту и не к месту твердить про Василия? Впрочем, в данный момент Будке больше не удалось распространиться по поводу театра, потому что Тимка воспринял его предложение как издевательство и тоном, не сулящим ничего хорошего, произнес:
— Слушай, Станиславский, валил бы ты отсюда подальше.
— Да ты чего, ты чего? — оторопел Митька.
— Я-то? — продолжал свирепо взирать на него Тимка. — Еще слово, Будка, и я поставлю тебе такой же, притом абсолютно без помощи грима. — И он осторожно дотронулся пальцем до своего фингала.
— Во чумовой! — заржал Винокур. — Будка ведь тебе просто так предлагает. От чистого сердца! А вообще, Тимка, иди лучше к нам в баскетбол. Там, конечно, тоже могут мечом заехать, но все-таки не так часто.
Тимур скрипнул зубами.
— Еще одно предложение, и кому-то точно будет плохо.
Тут во дворе возник наш любимый завуч. Встречаться с ним нам совершенно не улыбалось. И, заранее приготовив личные карточки учеников, мы устремились к турникетам.
Больше ничего интересного в тот день не произошло. И в последующие два дня тоже. С утра мы учились, а после уроков до посинения репетировали с Агатой. Каким-то чудом нам все-таки удалось сохранить наши репетиции в тайне от одноклассников. Хотя Зойка беспрестанно прерывала нашу работу своими звонками по телефону, но Агата от нее отбивалась. Впрочем, Адаскина и сама была занята напряженной подготовкой к просмотру.
Что и как учил к предстоящему испытанию Будка, я не знал, да и не старался выяснить. Зато он каждый день насильственно потчевал меня свежей информацией о Василии и театральной студии.
Выяснилось, что Васька Лосев не будет принимать участия в просмотре. То есть вообще-то будет, но отнюдь не в роли испытуемого, а в составе отборочной комиссии. Помимо него, в комиссию войдут руководительница кружка, наша литераторша Изольда Багратионовна Соловейчик, и вторая литераторша, которую я еще ни разу не видел, потому что ее взяли к нам только в этом году. Привела ее наша Соловейчик. Они вроде бы с ней подруги и обе помешаны на театре. Кроме Людмилы Григорьевны (так зовут новую литераторшу), в комиссию взяли нашу библиотекаршу тетю Нонну. Так что Женькины шансы попасть в студию повысились. Да, может, и мои тоже. А вот насчет Будкиных шансов не очень уверен.
Конечно, тетя Нонна, как вы помните, Митьку прекрасно знает. Однако у нее сложилось четкое убеждение, что там, где Митька, и неприятности. Возможно, та история, о которой я вам уже рассказал, если и не окончательно стерлась бы из памяти тети-Нонниного семейства, то, по крайней мере, превратилась бы со временем просто в забавный эпизод из жизни. Однако спустя три месяца Будка усилил впечатление о себе.
К тому моменту он уже проучился в первом классе целую четверть, отгулял каникулы и снова начал учиться. Тут все и вышло.
Так как у Митьки одни бабушка с дедушкой жили на окраине Москвы, а другие вообще в Саратове, предки определили его в группу продленного дня. Впрочем, я тоже ходил туда. Только совсем ненадолго. Я успевал там лишь пообедать да чуть погулять. А потом Женька или Олька, смотря у кого раньше кончались занятия, забирали меня и волокли домой. А вот за Митькой предки являлись только вечером, когда возвращались с работы.
Короче, именно на продленном дне у Митьки произошел какой-то серьезный конфликт с одним третьеклассником. В результате тот погнался за ним. Будка, спасаясь от преследования и неминуемого возмездия за какие-то теперь давно забытые прегрешения, кинулся на другой этаж и начал метаться там в поисках надежного убежища.
Он нашел лишь одну отпертую дверь, которая вела в библиотеку. У Будки времени на размышления не оставалось. Прошмыгнув внутрь, он спрятался за доходящей до самого пола шторой. Враг немедленно вбежал следом. В библиотеке посетителей не было. А тетя Нонна чем-то занималась в хранилище. На Митькино счастье, она появилась оттуда как раз в тот момент, когда его враг принялся заглядывать под столы.
Выяснив, что подлый мститель ничего не потерял и не хочет почитать никакую книгу, тетя Нонна попросту выставила его в коридор. Будка сидел на корточках за своей занавеской тише воды ниже травы. Он боялся, что тетя Нонна и его выставит, а это было равносильно гибели. Третьеклассник наверняка ошивался где-то неподалеку.
Однако тетя Нонна, ничего не подозревая, повозилась еще какое-то время в библиотеке и ушла. Будка, осторожно покинув укрытие, подкрался к двери. Он хотел выйти, но дверь оказалась запертой.
Будка расстроился. На продленке его наверняка скоро хватятся, начнется скандал, и ему, Митьке, потом, конечно, влетит. Но что он мог поделать. Единственная надежда на скорое возвращение тети Нонны.
Ожидая ее, Митька нашел интересную книжку с картинками и лег на диванчик, стоявший в дальнем углу библиотеки. Он смотрел-смотрел книжку, а тетя Нонна все не шла и не шла…
Проснулся Будка в полной темноте, и до него не сразу доперло, где он находится. Когда же он вспомнил, его охватила паника. У Будки в те далекие годы часов еще не было. Но судя по темноте за окном, давно наступил вечер. А может, даже ночь. Будка еще раз подергал запертую дверь, а потом сел и заплакал.
Некоторое время спустя он, однако, сообразил, что слезами горю не поможешь, и зажег свет. Потому что сидеть в темноте Митьке тоже было страшно. Но и со светом оставаться дольше в библиотеке Будке не хотелось. Тем более что он понимал: дома его ждет неминуемая взбучка. И чем дольше он будет отсутствовать, тем серьезнее окажутся последствия.
В общем, Митька решил, что у него есть единственный выход: высунуться в окно и позвать на помощь. Вдруг кто-нибудь заметит его или услышит. С большим трудом справившись со старым тугим шпингалетом, Митька отворил створку окна и свесился вниз. Однако на улице словно все вымерло. Все-таки Будка пару раз пропищал: «Помогите!» — но тщетно.
Тут, повернув голову, он заметил, что из соседнего окна льется свет.
«Значит, там есть люди», — сделал вывод Митька.
Он начал осматриваться. Карниз оказался широким и к тому же сухим. В общем, Будка решился. Забравшись на подоконник, он осторожно ступил на карниз. Вниз он старался не глядеть. Цепляясь пальцами за кирпичные стены, он мелкими шажками двинулся к соседнему окну.
Откуда же Будка мог знать, что за этим окном находилась учительская и там как раз в это время заседал экстренно созванный штаб по его поиску и спасению. Ибо, по официальной версии, которая зиждилась на показаниях вероломного третьеклассника, Будка еще днем на всех обиделся и ушел домой. Правда, руководительницу группы продленного дня удивило, что он ушел без портфеля и верхней одежды. Однако родителей она все-таки известила о происшествии.
Митькина мать немедленно примчалась с работы домой, ибо знала, что у сына нет ключа. Беглеца, однако, нигде не обнаружили: ни во дворе, ни у соседей, ни у друзей. Тогда она вызвала с работы мужа. Тот остался караулить сына дома, а она понеслась в школу. К моменту, когда Митька проснулся, его мать, наша старая директриса, завуч младших классов и руководительница группы продленного дня решали в учительской, какие шаги нужно предпринять в первую очередь.
Воображаете, что с ними сделалось, когда в темном окне внезапно возник Митька! А он ведь не просто возник, а еще и постучал. После его мать рассказывала моей: «Знаешь, Лида, мне показалось, что Митьки уже нет в живых, а это привет с того света».
До сих пор никому не ясно, как Митька не ухнул вниз и каким образом его удалось, целого и невредимого, втащить в учительскую. Но в результате все кончилось хорошо. Все говорили, что Будка в рубашке родился. А его мать поправляла: «Нет, в двух». Она, естественно, никак не могла забыть историю с вентиляцией.
Руководительнице группы продленного дня ужасно влетело. Но она хоть была виновата, что не уследила. А вот тетя Нонна пострадала, можно сказать, ни за что. Митька-то объяснил, что его заперли в библиотеке. Но тетя Нонна это сделала ненарочно. Откуда ей было знать, что у нее там Будка остался. В общем, ей вкатили строгий выговор и впредь обязали перед уходом тщательно осматривать всю библиотеку.
Третьекласснику за вранье досталось, но несильно. Потому что Митька вообще о нем не сказал ни слова. Правда, они потом с Винокуром все-таки для порядка морду ему начистили. Он с той поры к Будке на пушечный выстрел не подходил. Но речь не о нем, а о тете Нонне. Я сильно сомневался, что появление Будки на школьной сцене вызовет в ее душе умиление. Так что Митькины шансы от ее присутствия в отборочной комиссии, пожалуй, даже уменьшались. Но я, конечно, ничего об этом ему не сказал. Зачем человека расстраивать раньше времени.
А вот кто действительно продолжал возмущать меня, так это Васька. Видите ли, он будет оценивать нас и отбирать в студию! Но тут ничего не поделаешь. По сообщению все того же Будки, этот Лосев ходит в больших любимчиках у Изольды. Она убеждена, что он бешено талантлив и его ждет большое будущее на сцене и в кино. Словом, главные роли во всех школьных спектаклях Ваське обеспечены.
Наконец наступила долгожданная суббота. С самого утра нашу школу у Сретенских ворот лихорадило. Полагаю, в тот день учителя наставили рекордное количество двоек. О занятиях никто из нас даже думать не мог. Все жили в предвкушении прослушивания, даже те, кто в нем не участвовал.
Наконец наступил час икс. Наш огромный актовый зал мигом набился народом. Часть зрителей пришла просто поболеть за друзей, знакомых или просто одноклассников. Отборочная комиссия сидела в первом ряду.
Занавес на сей раз был раздвинут. Сцена и впрямь оказалась просторной. Когда в зале все уселись, из-за кулис вышла длинная худая девица из десятого класса и громким противным голосом произнесла:
— Начинаем отборочный просмотр в нашу школьную студию. Первой выступит… — Она сверилась с бумажкой. — Ксюша Мыльникова из пятого «А». Приготовиться Лене Крюковой из шестого «Б».
— А почему не по алфавиту вызываете? — выкрикнул кто-то из публики.
— Вызываем в порядке записи, — пояснила девица с противным голосом. — Кто раньше записался, тот раньше и выступает.
— Агата, а как же мы? — тихонько прошептал я. — Ты ведь раньше меня записалась.
— Пойдешь вместе со мной, — уверенным голосом отозвалась она. — Я уже обо всем договорилась.
«Ну-ну, — пронеслось у меня в голове. — Значит, и тут без Васи не обошлось!» От одной мысли об этом мне стало ужасно мерзко и захотелось уйти. Но в следующий миг я не без злорадства сообразил: «Ведь если Агата с ним договаривалась, значит, он в курсе, с кем в паре она будет играть. Что ж, пусть полюбуется».
На сцену под аплодисменты зала вышла пигалица с огромной гитарой. Долговязая девица с противным голосом семенила следом за ней и тащила стул. Стул поставили. Пигалица уселась на него. Долговязая девица опустила микрофон. Ксюша Мыльникова тоненьким голосом пропищала:
— «Не уходи». Романс.
Гул в зале смолк. Пигалица громко, но не слишком хорошо аккомпанируя себе на гитаре, неожиданно низким басом запела:
Не уходи, побудь со мною,
Я так давно-о тебя люблю,
Тебя я страстью огневою
И обожгу, и утолю.
По залу пронеслись смешки. Ксюша, однако, была полностью поглощена романсом и, ничего не замечая, продолжала. Смех усиливался. На очередном «не уходи» кто-то из задних рядов простонал:
— Нет, лучше уйди. Иначе я сейчас умру.
И тут, словно бы по его заказу, Ксюша пропела:
Пылает страсть в моей груди,
Восторг любви нас ждет с тобою,
Не уходи, не уходи!
Зал зарыдал… от смеха. Ксюша поклонилась и вышла. Публика благодарно захлопала. На сцену вылетела разъяренная девица с противным голосом.
— Если еще кто-то будет мешать и кричать, выведем из зала, — гнусаво предупредила она.
Следующие несколько выступающих оказались очень скучными. Девочки и мальчики нудно читали стихи из школьной программы. И вообще, мы с Агатой ждали, когда вызовут нас. И, естественно, волновались. Несколько развлекла нас одна девочка, фамилию которой я прослушал. Она сделала сальто, а потом долго ходила по сцене на руках. И при этом не проронила ни слова. Я, честно сказать, не понял, зачем ей нужна театральная студия. Ей бы художественной гимнастикой заняться или, например, в цирк пойти. Пока я об этом думал, объявили следующего кандидата и велели приготовиться Будченко.
Митька сидел с нами рядом. Ткнув его в бок, я спросил:
— Что еще за дела? Мы с тобой вместе записывались, а Агата раньше.
— Не знаю, — пожал плечами тот. — Наверное, так Василий решил. Ладно, ребята. Пойду готовиться. А то очень волнуюсь.
И, не удостоив нас больше ни словом, Будка направился за кулисы.
— Видала? — посмотрел на Агату я.
— Ничего не понимаю, — пожала плечами она. — Видно, наш Будочка как-то к Васе подкатился. Но что теперь поделаешь. Подождем.
Впрочем, мне было даже интересно, как и с чем выступит Митька.
Перед Будкой вышел Костя Петриченко из седьмого «А». Сперва его заклинило, и он минут пять торчал столбом посреди сцены. Тогда долговязая ведущая начала ему что-то бубнить из-за кулис. Костя затравленно поглядел на нее и как-то по-крабьи, боком, двинулся в противоположный край сцены. Там он вновь на какое-то время замер. Затем, вытянув тонкую шею, поглядел вниз и, испуганно воскликнув: «Ой!» — ретировался назад.
— Ну, наконец-то настоящий комик! — узнал я голос Сереги Винокурова.
Зал в предвкушении чего-то веселого обрадованно загудел. Однако мы все ошиблись. Костя оказался совсем не комиком. Он вдруг вытаращил глаза. Рот у него скривился, будто бы он внезапно вывихнул челюсть. Костя начал отбивать чечетку. Более душераздирающего зрелища трудно себе представить.