— Понимаешь, когда ты начал шастать по сцене, я, честно говоря, решила, что все погибло. А ты вдруг собрался и классно сыграл. У тебя даже на репетициях так не получалось.
Естественно, я не стал распространяться, почему у меня получилось. Слишком было бы много чести этому Ваське! Но, естественно, Агатины похвалы были настоящим бальзамом для моего раненого сердца. И смотрела она на меня при этом так… Ну, в общем, хорошо смотрела.
Мне было радостно, но одновременно и грустно. Потому что наши репетиции кончились и отныне у меня нет больше предлога каждый день после уроков приходить к Агате. Да и наша вечерняя прогулка подходила к концу. Мы уже приближались к дому Агаты.
— Слушай, — решился наконец я. — А может, завтра куда-нибудь сходим? Или, например, с Бесиком погуляем вместе.
— Не могу. Извини. Завтра никак не могу, — по-моему, смутилась она.
— Ты куда-нибудь уезжаешь на воскресенье? — поинтересовался я.
Агата молча кивнула.
— Ну ладно. Тогда до понедельника, — вздохнул я.
Она снова кивнула и, бросив: «Пока», — скрылась в подъезде. Я повернул к Рождественскому бульвару. На душе у меня вмиг сделалось очень скверно. Однако, когда я подошел к родному дому, мне несколько полегчало. Я вдруг сообразил: если Агата и впрямь уезжает на воскресенье, значит, и с Васькой по идее раньше понедельника не увидится. А там посмотрим, как все пойдет.
И я уже в хорошем настроении надавил на кнопку звонка. Открыла мне мать.
— Где ты был? Женечка уже давным-давно пришла.
— Провожал Агату, — внес ясность я.
— А-а, — немедленно успокоилась мать.
— Климка! Климка! — наступая друг другу на ноги и пихаясь, вылетели в коридор Мишка с Гришкой. — Иди скорее на кухню! Там Женька рассказывает, как она сегодня в школе понарошке куклу убила твоим ножиком. И ей за это долго-долго хлопали.
— Дай нам ножик. Мы тоже хотим! — потребовал Гришка.
— Дай, дай, дай! — вцепился мне в руку Мишка.
Гришка вцепился в другую. И они хором загалдели:
— Дай, дай. Я тоже хочу! Нет, я! Нет, дай мне! Нет, мне, а не Гришке. Нет, не Мишке, а мне!
— Цыц! — пришлось крикнуть мне.
Братцы мигом заткнулись. Однако в следующий миг, синхронно выпятив нижние губы, завыли трубными голосами:
— Баба-а! Климка плохой! Ножик свой не дает, чтобы куклу убить!
— Идите сюда! — крикнула из своей комнаты бабушка.
Близнецы немедленно скрылись за дверью. Оттуда продолжал раздаваться голос бабушки:
— Куклу не надо убивать. Она хорошая.
— Нет, надо! — хором возразили близнецы. — Женька убила, и ей за это много хлопали. Мы тоже хотим.
— Кошмар! — войдя на кухню, ужаснулся я. — Слушайте, предки, кого вы растите? Почему Мишка и Гришка такие кровожадные?
— Это Женька виновата, — подергал себя за бороду отец. — Она дурной пример подает. А кстати, как твое выступление? — осведомился он у меня. — Ты стихи читал или басню?
— Бери выше, — вместо меня ответила Женька. — Он у нас теперь пылкий Ромео.
— Заткнись! — Я почувствовал, что мои уши начинают гореть.
— Ромэо? — заинтересовался отец. По-моему, он ожидал от меня чего угодно, но не этого.
— Ну, — подтвердила Женька. — Он со своей Агаткой любовную сцену на балконе разыгрывал. Только без балкона.
Отец с матерью переглянулись. Женькино сообщение явно их потрясло.
— Ну, разыгрывали, и что? — решил я отнять инициативу у Женьки. — Между прочим, это тоже Шекспир. Тебе можно, а нам нельзя? Кстати, нам тоже много хлопали.
— А я что, возражаю? — огрызнулась Женька. — Но, по-моему, вам рановато играть Ромео и Джульетту.
— Нам-то как раз в самый раз, — нашелся я. — А вот тебе, Женька, уже поздно. Переросла ты Джульетту. Отелла ты наша!
Женька, взвившись со стула, попыталась врезать мне подзатыльник, но между нами вклинился папа.
— Брек! — сказал он. — И вообще, мне не ясно, чего вы сейчас делите.
— Ничего мы не делим, — обиделся я. — Просто Женька хамит.
— Нет, это ты хамишь! — заверещала сестра. — И вечно все мне портишь.
— Ни фига я не порчу! — с обидой в голосе сказал я. — Между прочим, даже ножик тебе одолжил.
— Климка, дай ножик! Ножик дай! — немедленно появились в кухне Мишка и Гришка.
Вот тут я Женьке и отомстил за Ромео.
— Ножик у нее, — указал я пальцем на сестру. — Так что все вопросы к ней.
Вопросы не замедлили возникнуть. Близнецы бурно атаковали Женьку, и ей тут же стало не до меня. Когда Мишка и Гришка на кого-нибудь насядут, тут только бы выжить.
В результате Женька в сопровождении орущих близнецов направилась к себе в комнату за бутафорским ножиком. Едва эта орава испарилась из кухни, отец, прикрыв дверь, сказал мне:
— Клим, ты уже почти взрослый. Все-таки с сестрой обращайся повежливей.
— А чего она надо мной издевается, — парировал выпад я.
— Ну, она же так, любя, — принялся объяснять предок.
— И я тоже любя, — был вполне искренен мой ответ.
Отец тяжело вздохнул.
Глава X. А ТЫ ЧТО ДУМАЛ?
воскресенье утром мне позвонил Тимка. Сперва он принялся выяснять, как вчера все прошло, потому что на просмотр не попал из-за своего бокса. Я рассказал, а потом он предложил мне погонять у них во дворе в футбол. Там по выходным обычно играла сборная команда. Очень, надо сказать, разновозрастная. Самому младшему участнику было семь лет, а самый старший, дворник Никита Пантелеймонович, давно уже отметил свое пятидесятилетие. Но в воротах он стоял классно. Видимо, за счет личного опыта, а также объема.
Я с радостью принял Тимкино предложение. Хоть как-то мозги переключить. Потому что, к большому своему удивлению, я уже просто весь извелся в ожидании понедельника. Ведь вроде бы пошел поступать в театральную студию просто за компанию с Будкой. Да и с Агатой разучивал сценку только из-за того, что она попросила, ну и Ваське, конечно, хотелось доставить несколько неприятных минут. А вот теперь как-то все изменилось, и я вдруг безумно захотел, чтобы меня приняли. Частично из-за Агаты. Но, главное, после таких усилий и волнений было бы очень обидно пролететь. В общем, в то воскресное утро я лишний раз убедился, что душа человека — потемки, даже собственная.
И вот, заглушая муки своей собственной души, я до самого обеда как одержимый играл в футбол. Тимка потом сказал, что я был в ударе. Наша команда под чутким руководством Никиты Пантелеймоновича уделала противника со счетом тридцать пять — три.
Однако как только игра прекратилась, я снова начал страдать и мучиться. Мне уже словно воочию виделся список участников студии, где нет моей фамилии. Будку, бесспорно, возьмут. Агату, естественно, тоже. Ну и, конечно же, Женьку. Вот тут она и порадуется. А наглый Васька, наверное, скажет что-нибудь высокомерно-сочувственное. Мол, не горюй, парень. Попробуешь свои силы на следующий год.
— Слушай, Клим, какой-то ты сегодня не такой, — оторвал меня от невеселых размышлений Тимур.
— А по-моему, совершенно нормальный, — откликнулся я.
— Ну, ни фига себе! — завопил Тимка. — Я уже три раза спрашиваю, что ты после обеда собираешься делать?
— Ах, после обеда, — откликнулся я. — Да не знаю.
— Может, пойдем по Сухаревке пошляемся? — предложил он.
— Пойдем. — Мне было все равно, что делать, только бы не оставаться наедине с самим собой.
Когда я вернулся к обеду, Женька оказалась дома. Вид у нее был мрачный и неприветливый.
Я знал, что с утра моя сестрица ходила к тети-Нонниной Нинке. Думаю, не без тайной мысли попытаться заранее расколоть тетю Нонну на результат.
«Неужели провалилась?» — глядя на угрюмую Женькину физиономию, подумал я и тут же осведомился:
— Ну, чего там тетя Нонна?
— Молчит, как партизан на допросе, — буркнула моя сестрица. — И что за люди пошли! Хоть бы намекнула! Так нет ведь! На все наши с Нинкой расспросы тетя Нонна твердила одно и то же: «Потерпите, девчонки, до понедельника. Мы так договорились».
И Женька, в сердцах хлопнув дверью, скрылась в их с Олькой комнате. Ольки не было дома. Она уехала на день рождения к какому-то сокурснику. Предки тоже куда-то ушли. Бабушка ми кухне разогревала обед. А близнецы, подойдя ко мне, шепотом сообщили:
— Клим, Женька сегодня сердитая. Очень кричит. Даже с бабой поругалась. Пойдем посмотрим, какой мы из «Лего» дом построили.
Я пошел и посмотрел. Надо же хоть иногда уделять время младшим братьям. А то, глядишь, совсем от рук отобьются.
— Хороший дом, — похвалил я.
Мишка с Гришкой обрадовались и предложили мне вместе построить еще один. Но в это время бабушка позвала нас обедать. Близнецы немедленно заявили, что не пойдут, пока я с ними не займусь «Лего»-строительством. Они подняли такой ор, что бабушка в результате жутко на них рассердилась. В общем, когда мы, наконец, пришли на кухню, то все, кроме меня, оказались друг на друга обижены. Мишка с Гришкой хлюпали носами. Женька злилась на весь мир из-за того, что не знает, приняли ли ее в студию. А бабушка была сердита одновременно на близнецов и на Женьку. В общем, обед прошел в скорбном молчании.
Прогулка с Тимуром по Сухаревке и окрестностям тоже не доставила мне радости. Обычно мы с ним любим пошататься по округе. Ходим себе, глазеем по сторонам и болтаем о всякой всячине. Но в то воскресенье Тимур соловьем разливался про свою секцию бокса. И тренер-то у него классный, и группа подобралась отличная, и вообще из этой секции уже вышло несколько чемпионов города, два чемпиона России и даже один олимпийский. В общем, перед Тимкой открывались широкие перспективы.
Конечно, я был за него очень рад. Однако счастья его в тот день разделить не мог. Потому что невольно думал: «Тебе хорошо. Тебя уже приняли, а вот мне еще ждать. И, вполне вероятно, завтра окажется, что мое театральное будущее накрылось». Но Тимка ничего не замечал и по-прежнему с азартом потчевал меня историями про свою секцию.
Так мы и кружили по Сухаревке, потом по Сретенке и переулкам и, наконец, спустились к Цветному бульвару. Деревья были еще совсем зеленые, и вообще день стоял по-летнему теплый. Мы двинулись по бульвару.
— Смотри, — внезапно ткнул меня в бок Тимка. — Агата с Бесиком. И с ней, — пригляделся он, — этот тип из десятого.
Я глянул вперед. Дыхание у меня перехватило. Все верно: Агата с Бесиком и белобрысый Васька с довольно крупным псом песочного цвета. Собаки носились по бульвару. А Агата самозабвенно болтала с Васькой.
— Подойдем? — спросил Тимка.
— Ну их, — постарался как можно равнодушней ответить я. — Пошли лучше к Самотеке.
— Как скажешь, — не возражал Тимка.
Мы развернулись и направили стопы в обратном направлении. Тимка, по-моему, даже был доволен, что мы не стали окликать Агату. Ему хотелось еще похвастаться своей замечательной секцией. Это он с удовольствием и принялся делать.
Я несколько раз украдкой оглядывался. Агата настолько была поглощена болтовней с Василием, что даже не заметила нас. До меня донесся дурацкий смех Лосева.
«И что ей в нем нравится?» — недоумевал я.
Тимка тем временем все рассказывал мне о боксе. О каких-то чемпионах, новых и старых правилах ведения боя, дозволенных и запрещенных приемах и еще многом, многом другом. Я время от времени вставлял что-то вроде: «Ух ты!», или «Классно!», или «Прико-ол!» — и моему лучшему другу этого было вполне достаточно.
Его просто распирало от радости и гордости. И хотелось со мной поделиться, и не так уже было важно, что я там бубню в ответ.
А мне было совершенно не до бокса. Я мог сейчас думать лишь об Агате. «Зачем она вчера наврала, что уедет на целое воскресенье? Наверняка у нее уже было назначено свидание с Васькой. А я… Ну а что я? Сыграл с ней сцену, теперь моя роль в ее жизни окончена. И наврала она, вероятно, из жалости, чтобы я не расстраивался. А я-то, кретин, еще на что-то надеялся». И мне окончательно стало ясно, что завтра моего имени наверняка не окажется в списках. У меня началась полоса невезения.
В понедельник всю школу опять лихорадило. Мы-то надеялись, что списки повесят с утра, но эти садисты ограничились объявлением, которое гласило: «Результаты просмотра будут объявлены в 16.00 в актовом зале. Отборочная комиссия театральной студии».
Настоящая пытка. Представьте себе, просидеть все уроки в полном неведении. Даже наша Предводительница возмутилась: «Устроили нездоровый ажиотаж. Можно подумать, что в Голливуд на съемки какого-нибудь „Титаника“ отбирают. И вообще, неизвестно, что еще выйдет из этой театральной студии. Детей только перебаламутили!»
Возмущалась она не только из сочувствия к нам. У них была давняя и непримиримая вражда с Изольдой Багратионовной. Конфликт возник так давно, что никто в нашей школе не помнил причины. Но тетя Нонна рассказывала, что если Изольда Багратионовна по какому-нибудь поводу говорит «да», то наша Предводительница немедленно отвечает: «Нет. Ни в коем случае».
В четыре часа все участники субботнего просмотра вновь собрались в актовом зале. На сцену выплыла дородная Изольда Багратионовна. В руках у нее был список. Зал замер. Литераторша звучным поставленным голосом начала читать:
— На заседании отборочной комиссии школьной театральной студии было принято решение о приеме в труппу нашего театра следующих учеников.
И она начала читать фамилии. Никогда не думал, что это такая мука! О первом провале в нашем классе мы узнали почти сразу. Зойкиной фамилии среди принятых на букву «а» не оказалось. Агата с сочувствием произнесла:
— Не расстраивайся, Зойка. В другой раз попадешь.
— Было бы из-за чего расстраиваться! — Передернув плечами, Адаскина встала и начала пробираться к выходу.
— Погоди! — вцепился в нее Будка. — Там потом еще будет запись в осветители и костюмеры. Иди в костюмеры. Тебя, наверное, возьмут.
Зойка кинула на него такой взгляд, что я, честно сказать, испугался за Мишкину физиономию, но тут объявили его фамилию. Будка, вскочив с места, заорал:
— Ур-ра!
А так как он от радости еще и запрыгал, путь из зала для Зойки оказался отрезан. Махнув рукой, она вновь уселась рядом с Агатой.
— Тише, тише! — с улыбкой принялась успокаивать Будку литераторша. — Побереги эмоции для спектакля.
— Да у меня их до фига! — радостно проорал Будка. — На все хватит!
— Тогда позволь и другим тоже получить свою долю положительных эмоций, — улыбнулась Изольда Багратионовна.
«Кому положительных, а кому и отрицательных», — с тоскою подумал я и принялся поздравлять Агату, которую объявили следующей из зачисленных.
Хорошо еще, у меня фамилия не в самом конце списка, а в середине. Еще чуть-чуть промучившись, я сперва выяснил, что прошла Женька, и сразу же про себя: прошел. Взяли! На меня накатила волна счастья.
— Клим! Клим! — смотрела на меня с сияющими глазами Агата. — Мы оба в студии!
А Будка, перегнувшись через Зойку и Агату, врезал мне со всей силы по коленке и заорал:
— Наша взяла!
— Ребята! — вдруг зашлась в истерическом хохоте Зойка. — Вы слышали? Мит