— Не умею… это я тебе откровенно говорю.
— А учиться-то пробовал?
— И не пробовал. Говорю, не те мозги.
— А хочешь мы тебя выучим?
— Вы-то? Ого, снегири!
— А что ж… Выучим, ребята, Ерша читать?…
— Уж тогда и писать.
— И считать.
— Не все сразу… Как бы у него от всего-то в самом деле голова не лопнула.
Коробов так и сиял.
— Обязательно Ерша выучим. У нас и задание такое есть: развивать, значит, население.
— Смычка с городом.
— А ты не хохочи… Это лозунг правильный.
— Да уж ваши лозунги.
Крамольник вдруг встал и гаркнул на весь лес:
— Пролетарии всех стран, соединяй-тесь.
— Тесь, — ответило отгулье.
— А ну тебя, как гаркнул.
— Я его, этот лозунг-то, еще в девятьсот пятом выучил. Я тогда на фабрике Шмидта в Москве работал. Ух, была потеха. Тогда, конечно, были еще жандармы да казаки. Во, видишь на морде шрам: от нагайки. Мы, значить, по Пресне прем, а нам навстречу от Кудрина отряд. Налетели — бац, бац… Соседу моему глаз напрочь… Я революционер со стражем…
— Не со стражем, а со стажем…
Ерш поднялся.
— Пошли, что ли.
Вдали на деревне под гармонию пели девки громкими голосами.
Сутулые спины, оранжевые от огня, исчезли среди сосен.
— Ну, что ж спать? — спросил Коробов.
— Спать, — ответили два-три голоса.
— Больно уж ночь хороша.
— Мы сюда приехали не ночью любоваться, а, конечно, работать.
— Ну, ладно, спать, так спать… А-а-у.
Кто-то зевнул со вкусом.
— Песню бы спеть, да и на боковую.
— Ну, одну песню можно… начинай.
Но певец не успел открыть рта.
На поляне появился Ерш.
— А что, ребятушки, — сказал он, — верно, в Спасовом-то огонек.
— Ну, вот…
— А погляди.
Коробов, Андрюша и еще несколько пионеров пошли за Ершом.
— Оптическое недоразумение.
Сквозь сосны засинело ночное поле. Они вышли на опушку.
Вдали видна была темная масса — барская усадьба с наполовину вырубленным садом.
— Ничего не видать.
— А ты погоди.
Они долго глядели, так что даже глаза устали.
Вдруг среди черной зелени вспыхнул и погас огонек.
— Видал? — тихо спросил Ерш.
— Ну, видал… так просто…
— А что ж „просто“?..
— Ну, так… какое-нибудь… отражение… Завтра сходим, обследуем…
— А сейчас…
— Сейчас по правилу полагается спать.
— Ты хладнокровный.
— Не хладнокровный… а у меня сознательное отношение…
Огонек исчез.
Ерш пошел к деревне.
Пионеры вернулись в лагерь.
— А что, Ванюха, — тихо спросил Андрюша, — не может быть, чтоб барин? А?
— Противно здравому смыслу. Спи.
— А петь-то?
— Теперь уж поздно.
Скоро, за исключением двух дежурных, все храпели.
Один из дежурных был Андрюша.
Посидев с полчаса, он опять прокрался к опушке.
— Далеко-то не отходи, — сказал ему товарищ.
— Нет, я тут… Я недалеко.
Он поглядел в просвет между соснами.
И странное дело: опять во мраке вспыхнул и угас огонек.
VII. СЕРЕБРЯНАЯ ЧЕРЕПАХА
На утро Коробов, Тимов, Кострин и Андрюша отправились на развалины усадьбы; заинтересовало их посмотреть, какая это усадьба, про которую ходили такие удивительные слухи.
Нептун Кострин по обыкновению утыкал себе всю грудь значками, а в руки взял красный флаг.
— Больно ты это любишь все напоказ, — заметил ему Коробов.
Но Кострин только презрительно пожал плечами:
— Поскольку я иду осматривать развалины помещичьего царизма, я имею право итти с флагом.
— Да иди, чорт с тобой.
Они пошли, огибая лесочек.
День был очень жаркий, на небе не было ни одного облачка.
Пионеры шли по привычке в ногу, клубя по дороге серую пыль.
Вдруг из-за деревьев послышался вопль и какая-то баба вылетела, как безумная, из лесу и помчалась по полю, пронзительно крича: „Ратуйте! Ратуйте!“.
Густой и свирепый рев послышался за березками.
Пионеры не успели опомниться, как на поляну выскочил огромный белый с черным бык с опущенной головой и налитыми кровью глазами.
— Это сорвался бык из колхоза, — крикнул Коробов с испугом, — беги в лес.
Колхозский бык „Семка“ был известен во всей округе своей свирепостью и величиною.
В носу у него было вдето кольцо и содержался он всегда в особом загоне. Теперь он, очевидно, удрал и решил погулять в свое удовольствие и, если случится, то распороть кому-нибудь живот. Рога у него было могучие и острые.
Увидав красный флаг в руках у Кострина, бык забыл о бабе, которую преследовал.
Он вздрогнул и бросился на пионеров, которые пустились со всех ног улепетывать в сторону леса.
Ветер свистел у них в ушах, они летели словно на крыльях, подгоняемые густым страшным ревом.
Вдруг Коробов вскрикнул и покатился по траве. Он споткнулся, еще мгновение — и бык поднял бы его на рога, но в этот миг Андрюша обернулся и схватил быка за кольцо. Тот остановился, как вкопанный, и мычал теперь уже как-то жалобно, ибо кольцо нестерпимо больно рвало ему ноздри.
А из-за лесу уже бежали двое рабочих с крюками.
Они зацепили крюками за кольцо, и Андрюша разжал руку. Он весь дрожал, но вид имел до чрезвычайности гордый.
— Я от отца слыхал, что так можно быка унять, — проговорил он, с трудом переводя дух.
— Ты, Стромин, молодчина.
— Да, парень храбрый, — подтвердил рабочий, — а ведь поглядеть — сосулька. Ну, „Семка“, пошел… Негодяй ты этакий.
Бык с недовольным ревом пошел по дороге.
— А где же Нептун-то?
— А вон он — на дереве сидит…
— Слезай, что ли.
— Постой. Рубахой за сук зацепился… не отцеплю.
— Да ну, ладно, увели быка.
— Да я разве про быка?
Он слез.
— А флаг где?
— Флаг… а вон он там на траве.
— Хорошо! Уж ежели взял, так не швыряй… А лучше бы не брал. Ведь говорили тебе… Эх, кабы не Андрюша, выпустил бы тебе „Семка“ кишки.
Андрюша был чрезвычайно доволен своим подвигом. Кострин поглядел на него с завистью: „Тут ничего такого нет… Я тоже хотел-было его за кольцо, а потом вижу, Стромин схватил, ну я и не стал“.
Тимов, не любивший много говорить, вдруг сказал с лукавым восхищением:
— А ловко Нептун на деревья лазит… как белка… Прямо зависть берет! Жаль значка нету такого с деревом, а то прицепить бы ему.
Все рассмеялись, а Кострин вдруг повернул обратно.
— Куда ж ты?
— Не желаю с вами иметь дело.
— А чего же ты флаг-то свернул?
— Ладно, ладно. Ты-то хорош — носом землю запахал.
— Споткнуться может всякий.
— Ну и спотыкайся.
Кострин быстро пошел обратно в лагерь.
— Фу… перепугал меня бык, — откровенно сказал Коробов, — думал — конец.
— Ну, уж и конец… мы-то на что были?
В ответ Ваня хлопнул Андрюшу по плечу.
— Спасибо.
* * *
Помещичий дом, должно быть, прежде был очень большой и красивый. Теперь от него осталась лишь груда развалин.
Самый остов, впрочем, уцелел, хотя и он наполовину был растащен крестьянами на кирпичи. Одиноко торчали из этой груды высокая белая колонна.
Парк тоже был сильно попорчен. Он весь зарос бурьяном и крапивой и стал излюбленным притоном для ужей, которых здесь водилось очень много.
От парка и развалин пахло сыростью. Мальчикам показалось, что они пришли на кладбище.
— А должно быть, прежде лихо жил помещик. Небось ездил-то с бубенцами! — заметил Тимов.
— А еще бы!
Они поднялись на кучу кирпичей и заглянули в зиявшие оконные дыры.
— Для чертей самое место! — сказал Коробов.
Он пролез внутрь дома.
Андрюша и Тимов полезли за ним.
Вероятно, раньше тут была какая-нибудь большая парадная комната, ибо до сих пор сохранились на стене богатые лепные украшения. Теперь все кругом заросло кустами малины.
— Оэ! — крикнул Коробов и сам не обрадовался.
Такой гул пошел по всему дому.
— Чего орешь? — шопотом и укоризненно сказал Тимов, — перепугал даже.
— А я не знал, что таково гудит… А вон там что?!
Он юркнул в какую-то щель в стене.
— Еще комната, — послышался его глухой, как из бочки, голос, — вот какие палаты. Только эта поменьше.
— Я туда не пойду, — сказал Тимов, — еще рухнет.
Андрюша, собиравшийся пролезть за Коробовым, вдруг остановился.
— А разве бывает? — спросил он.
— А очень просто… Ишь, на липочке держится. Ка-ак хватит тебе по башке — и кончено…
Сквозь зиявшие окна, словно картина в раме, виднелось зеленое поле и голубое небо.
— Вылезай, что ли, Коробов. Будет тебе!
Но Коробов не откликался.
— Эй, Коробов… Ко-ро-бов…
— Иду… иду! — послышался голос, Коробов показался в щели.
— Я, братцы, тут штуку одну нашел… Глядите-ка…
Андрюша вздрогнул и чуть-чуть не вскрикнул.
Коробов протянул товарищам небольшую трубку с украшением в виде маленькой серебряной черепахи.
VIII. ЗАГАДКА
— Андрюша, что это ты какой-то сегодня вареный? — спросил после обеда Коробов, — нездоров, что ли.
— Нет… я так…
— Так… Вот то то, что не так.
Они сидели вдвоем под большой сосной и сторожили лагерь.
Остальные пионеры пошли — кто в кооператив за продуктами, кто в поле на сенокос.
— Трубка у тебя?
— Какая трубка?
— А вот та, что сегодня нашел?
Коробов вынул из кармана трубку.
Андрюша повертел ее в руках.
— Слушай, Коробов, — сказал он, — я тебе одну штуку хотел рассказать… только никому не говори… ни словечка…
— Ладно, не буду говорить.
— Нет, ты поклянись пионерской честью…
— Сказал — нескажу… Ну, клянусь.
— Нет уж ты не „ну клянусь“, а как следует.
— Клянусь, что никому не скажу.
— Ну, вот видишь ли…
Андрюша огляделся по сторонам. Но в лесу, рябом от солнечных пятен, было тихо, никто не мог их тут услыхать.
— Видишь ли, сдается мне, что трубку эту я видел у одного человека.
— Ну?
Андрюша рассказал Коробову все свое приключение с Примусом Газолиновичем. Рассказывая, он поминутно озирался.
Коробов выслушал его очень внимательно.
— Вот оно какое дело! — сказал он — А что ж это за дача такая?
— Не знаю.
— Найти бы ее мог?
— Где ж найти? Я тогда улепетывать пустился, куда глаза глядят.
— А если бы от станции пойти?
— Ну, тогда пожалуй.
— Станция от нас пять верст.
— Это обязательно он тут шатается… И главное, вот что мне боязно, узнает, что я тут, пожалуй, пришьет… Подумает, донесу на него…
— Дачу-то посмотреть все-таки любопытно… Вот с сеном уберемся и тогда пойдем; потому что ты, Стромин, понимаешь, что ради такого дела нам очередную работу бросать было бы вообще несознательно… А тебя он не найдет. Почем он знает, что ты в лагере.
Андрюша помолчал.
— А вдруг он сегодня нас видал, когда мы там шарили?
Коробов нахмурился.
— Думаешь? Вот ведь чорт?.. Ну, да мы тебя не выдадим… Ты только старайся один далеко не отходить.
— Ведь вот какая неприятность…
— Ничего. В жизни бывают всякие случаи.
* * *
Благодаря хорошей погоде с покосом покончили скоро.
Воза, нагруженные сухим душистым сеном с утра до вечера тянулись на деревню.
Не обошлось и без приключений.
Одного пионера — Хомутова — когда он схватил охапку сена, ужалила в палец гадюка.
Змею убили палкой, а Хомутова поскорее повели в больницу, крепко перетянув ему бечевкой палец, чтоб яд не шел дальше.
Больница была не далеко, при суконной фабрике.
Там Хомутову прижгли рану иодом и перевязали палец.
Палец сильно вспух, и два дня у Хомутова был небольшой жар.
Потом обошлось.
— Пойдем сегодня, — сказал Коробов Андрюше. — До станции дойдем, а там уж ты должен до дачи дорогу найти… Я, если где один раз пройду, через сто лет вспомню.
— Проживи сто лет.
— Это так говорится. Пойдем, что ли.
— Пойдем.
Они быстро добежали до станции. Дорога шла все время березняком и мелколесьем. При солнечном свете лес был вовсе не страшен, не то, что тогда ночью.
От станции они пошли по тропинке, указанной Андрюшей.
— Вот в этих кустах мы отдыхали, — сказал Андрюша, — когда еще старик шел по дороге.
Андрюша все озирался. Он боялся, что из-за этих кустов вдруг вылезет его страшный враг. Пожалуй, во второй раз не удерешь.
Наконец они вышли на другую дорогу.
Андрюша, готовившийся увидать дачу, был очень удивлен, не увидав ее.
— Эге, — сказал он.
Вместо дачи стояло несколько обгорелых и обуглившихся столбов.
— Сгорела? — спросил Коробов.
— Надо полагать.
Он хлопнул себя по лбу.
— Помнишь, зарево тогда видели?
— Ну, мало ли тут кругом пожаров бывает. А, впрочем, ничего нет невозможного!
Они подошли к груде золы и черных головешек.
— До тла сгорела.
По дороге послышался скрип крестьянской телеги.
Чернобородый мужичок ехал на станцию, с любопытством смотрел на пионеров.
— Эй, снегири, — крикнул он добродушно, — откеда залетели?
— Не знаете, товарищ, что тут сгорело?
— А дача… прежде была господ Шутовых. Спичек нету? Аль курить не научились?
— Пионер нешто курит? Спичек нет… а есть одна штука, подходи с папиросой.
Коробов вынул из кармана неоправленную лупу.
Он поднес ее к папиросе поставив прямо против солнца.
На конце папиросы заиграл маленький светлый кружочек. Бумага задымилась и папироса загорелась.
— Фу ты! — воскликнул мужик. — Экий ты какой… шалавый.
Андрюша был тоже удивлен но не показал виду.
— Это очень просто, — объяснил Коробов, — нам в школе разъяснили… физический закон… кон… концерта… тьфу… концентрация лучей солнца.
Крестьянин покачал головою.
— Мудрость… Продай стекло-то.
— Нельзя.
— А как зовут его?
— Лупа.
— Лупа? А в городе продается?
— Продается. Где очки, там и лупу купишь.
— Лу-па, — повторил крестьянин и хотел было хлестнуть лошадь.
— Постой, а почему дача-то сгорела?
— А тут история. Монетчики фальшивые завелись. Червонцы гнали. И была у них тут как бы мастерская. А потом чевой-то не поделили… Скандал… Один себе ногу свихнул и попался… а другой с перепугу все и подпалил.
— А забрали их?
— Забрали… Говорят, только один убег… Эй ты… примерзла…
Телега покатила.
Пионеры смотрели ей вслед.
Перед тем, как повернуть в лес, крестьянин опять задержал лошадь.
— Говоришь, лупа?
— Лупа.
— Ну, прощайте.
Пионеры пошли лесочком.
— Отсюда до лагеря можно и другой дорогой пройти, — сказал Коробов, — вон видишь вдалеке церковь белая — это Мухино, а мы немножко правее.
Они некоторое время шли молча.
— Теперь я понимаю, — сказал Андрюша, — почему он меня в лавку-то посылал. Испытать хотел, разменяют аль нет.
— Деньги фальшивые делать, — произнес Коробов, — это прямо свинство по отношению к государству. За это в тюрьму сажают…
— Скверно вот только, что удрал… Как бы нам на него не наткнуться… Мне тогда каюк.
— А я на что?
— Ох, он здоровый.
Темнело.
Солнце садилось в большую лиловую тучу.
Во влажном воздухе было тихо-тихо. Звезды зажигались понемногу.
Вдруг какой-то странный не то лай, не то вой пронесся по лесу. Какой-то странный нечеловеческий хохот или плачь.
Оба пионера вздрогнули и остановились.
— Слыхал?
— Слыхал.
— Это что?
— Не знаю.
— Идем-ка скорее.
И они не пошли, а попросту побежали.
— Вот этой тропинкой.
В лагере было некоторое смятение.
— Слышали в лесу-то?
— Лай-то?
— Да… Зверь, что-ли.
— Собака.