Мы прыгали вокруг елки и шалили, сильно расшалилась тетя Вера — ведь она целый год тихо себя вела: не смеялась, не прыгала, не бегала. А теперь зато… она прыгала и пела:
Ой ли, ой люди,
Я капусту посажу,
Ладушки, ладушки,
Всю кочашенькую…
— Да как же вы, Вера Акимовна, — засмеялся Иван Иваныч, — зимой капусту сажать станете?
— А я все могу! — крикнула тетя Вера. — Я ведь волшебница… Ха-ха-ха!
— Не верю, — сказал Иван Иваныч.
— Каких же вы хотите доказательств? — спросила тетя Вера.
— А можете ли вы, уважаемая Вера Акимовна, сделать так, чтобы белочка с елки схватила бы ваши страшные слуховые очки и унесла бы их в лес?
— Пожалуйста, — сказала тетя Вера и забормотала:
Белочка, белочка,
Рыженькая белочка,
Прыгни мне на носик,
На широкий дворик,
Схвати очки,
Припустись в скачки!
И рыженькая белочка прыгнула с елки прямо тете Вере на носик, схватила страшные слуховые очки, выскочила в окошко и убежала в лес…
— Как же я теперь найду свои слуховые очки?! — закричала тетя Вера.
— Вы так добрее, — сказал Иван Иваныч.
— Какая же я теперь волшебница без своих слуховых очков?
— Чего печалиться, — сказала бабушка. — Может, доброй волшебницей станешь. Вместе будем гусей-лебедей домой загонять, вместе будем сказки рассказывать.
— А ведь я люблю добрых волшебниц, — сказал добрый молодец Иван Иваныч и улыбнулся мне.
Тетя Вера тоже улыбнулась. А потом засмеялась. А потом крикнула:
— Эх, да что там! Уж хватит мне сердиться да хмуриться. Буду я танцевать и веселиться. И вы, комарики-сударики мои, пошли плясать!
И мы опять стали прыгать, танцевать, КАК ВДРУГ…
Динь-динь-динь… Зазвонил серебряный колокольчик.
— Алошка, Алошенька! Где ты?
А он сидит в своем маленьком домике и смотрит на нас в окошко.
— ЧиХОчиЧУ чиБАчиЮчиШКИ!
— Алошка хочет спать, — сказал я. — Он ведь устал.
Мы собрались вместе около Алошкиного домика… Я попросил бабушку побаюкать. И она запела:
Бай да убай,
Наше дитятко.
Спи-тко усни
Малешенько.
И мы тихонечко начали подпевать:
Бай да люди,
Бай да люди,
Спи да усни,
Спи да усни…
Кто живет в этой книжке
Здесь живет девочка с косичками. Ее зовут Зоя. Она очень любит рисовать. У нее в кармане всегда лежит блокнот и карандаш, а на столе — альбом и краски.
Еще живет Зоина мама и Зоина тетя — Янина. Она — в очках. Но надевает их не всегда, а только когда волнуется. Сейчас надела, чтоб вы ее не спутали с мамой.
Есть здесь и стриженая девочка Люба Вилкина. Постарайтесь ее запомнить, это пригодится.
Вот пока и все.
Остальные появятся дальше.
Начинается все очень просто.
Глава 1. Как просто все начинается
Зоя, и ее мама, и ее тетя Янина переехали в новую квартиру. Сначала впустили туда кошку — так велела их прежняя соседка. Она и кошку дала. И сказала: «Можете не возвращать». Но мама ответила: «Что вы, такая прекрасная кошка». Соседка не сдавалась: «Вы не смотрите, что у нее одно ухо откусано, это в драке, потому что она — кот. А вообще-то ей, то есть ему, цены нет!»
Как только открыли дверь новой квартиры, бесценный кот кинулся в кухню и спрятался под плиту. Там ему было неудобно, но он, как и его прежняя хозяйка, никогда не сдавался и громко кричал. Под этот крик внесли вещи, расставили их и стали вбивать гвозди и ввинчивать шурупы для занавесок, зеркала и картин. Это была тяжелая и шумная работа! Хорошо, что мама все умела.
Самую прекрасную картину она повесила в свою комнату. Картина эта и раньше висела у мамы, и тетя Янина, когда показывала ее кому-нибудь, говорила тихо и почтительно:
— Это картина Тадеуша.
На картине был зеленый куст. Он разросся, задичал и напирал на полу-поваленный старый забор, испещренный темными дырочками-норками жуков-короедов. Вдоль забора чуть прикрытая рамой картины вилась тропинка.
Ее протоптали. Ее кто-то протоптал. Зое всегда хотелось побежать по ней, сесть возле нагретого солнышком забора, вдохнуть запах веток и травы. И еще глянуть, что там белеет за забором. Там было что-то белое, а что — не рассмотреть.
Из Зоиной комнаты донесся стук — это мама приколачивала гвоздиками Зоины рисунки к стене. Мама думала, что дочке будет приятно жить среди этих картинок. Но Зоя все бы их отдала за ту картину, что у мамы в комнате.
— Зоя! — крикнула мама. — Иди помоги мне.
Зоя пришла.
— Принеси со стола рисунки, я не дотянусь.
Зоя принесла.
— Мам, я бы их все отдала за твою картину! — сказала она.
Мама засмеялась, но она держала гвоздь во рту, и поэтому смех получился как-то на одну сторону:
— Фы-фы-фы…
Вынув изо рта гвоздик, мама улыбнулась:
— Еще бы! — Потом добавила: — Конечно, дядюшка Тадеуш нам очень дальний родственник, но он знаменитый и прекрасный художник. И вполне мог бы передать тебе свой дар.
— Мам, а что такое «дар»?
— Это талант.
Зоя не поняла и немного помолчала. Потом опять спросила:
— Мам, а что такое талант?
— Это дар, — не задумываясь, ответила мама.
— Как так? — не поняла Зоя.
— А вот так! То, что подарено природой. Понятно?
— И что бы тогда? — спросила Зоя.
— Когда?
— Если бы дядюшка передал?
— Ты бы хорошо рисовала.
Зое вдруг стало обидно. Значит, маме не нравится, как она рисует?
— Ты все назло говоришь! — крикнула она. — Дар — это талант, а талант — это дар?! Да? И сперва должен был дать дядюшка, а теперь природа?!
В это время мама как раз нацелилась стукнуть по гвоздю, но от Зоиного крика промахнулась и попала по пальцу и ужасно рассердилась:
— А тебе не все равно, кто тебе чего-нибудь не дал. Ну, например, конфету — я или тетя Янина? Конфеты-то у тебя нет!
— А у тебя есть? — живо спросила Зоя, но мама усмехнулась, покачала головой и вышла из комнаты.
И тут только Зоя поняла: как-то так получилось, что ей никто ничего не дал. И очень загрустила. Она вынула из портфеля краски, альбом и книжку, в которой непонятными буквами было написано про дядюшку Тадеуша. Вообще-то Зоя умела читать, но этих букв не знала.
В книжке были еще и картинки — такие, какие рисовал сам дядюшка Тадеуш, только уменьшенные. Зое особенно нравились там двое ребятишек. У них были круглые рожицы с круглыми глазами и почти по самые глаза нахлобученные островерхие колпачки. Как будто это вовсе не мальчики, а грибы. У одного тускло-оранжевая шапочка, у другого — тускло-розовая.
Зоя в альбоме нарисовала точно таких ребятишек, только колпачки им раскрасила поярче. Получилось очень красиво, может, даже лучше, чем у художника, — так показалось Зое. Да, намного лучше! «Что же это такое — талант? — думала Зоя, водя кисточкой по бумаге. — И почему дядюшка не оставил его мне? Забыл или пожалел?»
— Мам, а где теперь дядюшка Тадеуш? — крикнула через комнату Зоя, забыв, что обиделась.
Мама открыла дверь, остановилась на пороге:
— Тетя Яня зовет нас лить чай.
Она говорила так, будто не слышала Зоиного вопроса. Но она ведь слышала, отлично слышала!
— Нет, мам, правда, где дядюшка?
— Какая разница? — суховато ответила мама.
— Но он жив?
— Запомни, Зоя… — Мамин голос звучал строго и торжественно. — Запомни, пожалуйста: художник всегда живет в своих картинах. Понятно?
Вот оно что! Зоя так и ахнула:
— В каких? — шепотом спросила она.
— Во всех.
— И в твоей?
— Ну разумеется.
Мама ушла, не закрыв дверь. По дороге она снова вбила какой-то гвоздик — маме хотелось, чтобы поскорей все вещи стояли, лежали и висели на своих местах. Из кухни долетал теплый запах только что испеченного капустного пирога. А Зоя все сидела за столом и думала, думала…
Вот что получается!.. Вот как все оборачивается! Видно, не зря тетя Янина, рассказывая о дядюшке Тадеуше, вздыхала: «Он, когда работал, весь уходил в свои картины!»
Зоя еще раз поглядела на ребятишек в своем альбоме. Теперь они ей понравились меньше.
А может, дядюшка все же этот дар для нее оставил, только не сказал, куда положил? Надо спросить у тети Янины.
Зоя захлопнула альбом и побежала на кухню, как вдруг…
Глава 2. Люба Вилкина
…Как вдруг громко позвонили в дверь. Зоя, и мама, и тетя Янина кинулись открывать. За дверью стояла маленькая, очень сердитая девочка.
— От вашего шума, — сказала девочка, — у нас у всех головная боль.
— А ты кто? — спросила мама.
— Я Люба Вилкина. Мы здесь живем за стеной. Меня мама послала.
— Но, милое дитя, — заговорила тетя Янина, — мы только что переехали.
Люба очень удивилась, что она — милое дитя, и стала осматривать стены.
— Небось гвозди загоняли молотком, — сказала она. — А надо сперва электродрелью дырочки сделать… — Но не договорила, а посмотрела на мамины ноли и тихо проворчала. — По квартире на каблуках! Срам какой!
Потом Люба увидела на столе пирог и спросила так же строго:
— Дадите пирога?
Тетя дала ей большой ломоть.
Люба Вилкина отъела кусок и поинтересовалась:
— Из чего печете?
Тетя Янина начала было объяснять, но тут Люба заметила Зою. И обрадовалась:
— Тебя как зовут?
Зоя сказала, что Зоя.
Тогда Люба позвала:
— Пошли через веревочку?
И Зоя пошла за ней по лестнице во двор.
Дорогой Люба Вилкина достала из фартучного кармашка конфету «Кис-кис», развернула и положила в рот, а полупрозрачную бумажку — серую с черной кошкой, похожей на кляксу, — бросила прямо под ноги. Потом спросила:
— Вы зачем столько картинок привезли? Вы, что ли, художники? — И вдруг громко крикнула: — Эй, Нинка, Нинка, не уходи, сейчас прыгать будем! — и достала из кармана прыгалки с двумя деревянными ручками.
Вообще-то Зоя хорошо прыгала через веревочку. В кармане ее платья были такие же прыгалки. Но тут у нее не получалось, потому что Люба очень даже заметно подсекала, так что веревка не доставала до земли. А Зое было неудобно сказать. И потому она и лохматая девочка Нинка все время крутили, держась за деревянные ручки, а Люба скакала.
Когда Люба вдоволь наскакалась, она сунула в рот еще одну конфету и позвала Зою:
— Пойдем к тебе!
А лохматую Нинку не позвала. И Зоя не решилась. Бумажку от конфеты поднять тоже постеснялась. И они пошли.
Люба сказала:
— Давай дружить?
Зое не очень хотелось дружить с Любой Вилкиной. Но здесь она никого не знала. И согласилась.
Когда девочки вернулись, мама и тетя Янина очень обрадовались: им как раз надо было выйти за покупками. Мама ушла в свою комнату, и через открытую дверь было видно, как она сбросила туфли и надела другие — тоже на каблуках.
Она что-то напевала под строгим взглядом Любы Вилкиной.
Когда девочки остались одни, Люба сказала:
— Давай у них чего-нибудь утащим?
— У кого? — не поняла Зоя.
— У твоих. У вас есть варенье?
— Есть. Но мне и так разрешают брать.
— Вот и возьми.
Зоя нашла банку с вишневым вареньем, разложила в блюдечки. Люба ела, а сама все вертелась, осматривалась.
— У вас сколько комнат?
— Две.
— И у нас две. Ты с мамой?
— Нет, мне дали целую комнату, потому что я рисую.
— Покажи!
Люба Вилкина вошла в Зоину комнату. Она сразу углядела на тумбочке возле кровати резную черную шкатулку, которую подарила тетя Янина.
— Копилка? — быстро спросила Люба.
— Нет, — строго ответила Зоя и поставила шкатулку наместо.
Шкатулка была очень давняя, «еще дядюшкина», сказала тогда тетя Янина. Шкатулка не открывалась — ключик потерялся, — но в ней, если потрясти, что-то шуршало и перекатывалось, и так хотелось знать — что.
А Люба уже ходила по комнате и разглядывала картинки.
— Это кто ж таких страхолюдов нарисовал?
Зое сразу расхотелось говорить, кто. Но она все же ответила:
— Я. Я их называю пурзи.
И Зоя раскрыла альбом, в который только что срисовала двух пурзей из книжки о пане Тадеуше.
Нет, они, конечно, не очень получились. Но все же можно было понять, что один помладше и такой лопоухонький — каждый его обидит! А другой — строже и вроде бы защищает маленького. Нет, не защищает, а помогает ему — ведь малыша и так никто не обижает. И не обижал никогда. Это сразу видно.
И одежки на них смешные: какие-то накидушки без рукавов поверх коротких штанишек, нескладные деревянные башмаки…
И мордочки под колпаками совсем безобидные. Почему Люба говорит «страхолюды»?
Люба долго рассматривала рисунок.
— Ну и кто это? — недовольно спросила она. — Таких не бывает. И все красками, красками! А краски-то денежек стоят! — И она провела пальцем по шершавому от акварели листу.
— У дядюшки художника тоже такие, — обиделась Зоя. — Ну не такие, а похожие.
— Какой еще «дядюшка»? Что мне твой дядюшка! — начала задираться Люба. — Я и знать-то его не знаю.
Может, его и нет совсем.
— А вот и есть, вот и есть! — заспорила Зоя. — Хочешь, покажу?
И она открыла книжку на странице, где был портрет художника: на девочек внимательно и немного грустно смотрел человек с узким длинным лицом. Глаза были коричневые, яркие, усы и брови тоже темные, на голове черный берет, у ворота бант. Рядом с ним сидела коричнево-красная птица. Такая нахохленная птица на тонких лапах. Немного сонная.
— Ну и что? — хмыкнула Люба. — Подумаешь — берет! У меня тоже есть! Может, он и не рисовал ничего, а только и делал, что кормил свою птицу!
— Ах, не рисовал? — рассердилась Зоя. — Ну тогда пошли!
Она повела Любу в мамину комнату, усадила на кушетку и задернула занавески. Зоя задернула их, чтобы Люба не начала бродить по комнате и рассматривать безделушки и флаконы на мамином столике.
Но лучше бы она этого не делала!
Глава 3. Почему не нужно было так делать
Как только Зоя задернула занавески, а Люба притихла, сразу стало ясно, что главное в комнате — картина. И вся она открылась широко. Даже вглубь стало видно. Но только сейчас — Зоя это сразу заметила — в картине был синий свет. И от этого и листья, и тропинка, и небо казались совсем темными, а белое пятно позади забора проступило отчетливей. Теперь Зоя была почти уверена, что это цветок, большой белый цветок. И еще она увидела то, чего не замечала прежде: в правом углу картины — вероятно, очень далеко — белел дом. Издалека он казался игрушечным. Одно окошко его светилось. «Как странно, — подумала Зоя, — еще утром здесь все было залито солнцем! Интересно, при свете дом будет виден?»
Она хотела было встать, зажечь свет, но вдруг… Вдруг ветки куста на картине зашевелились от ветра, и позади забора кто-то пробежал.
Зое стало не по себе.
— Люба! — позвала она и оглянулась.
Люба сидела на краешке дивана. Она сбросила свои красные полуботинки с какими-то забавными квадратными каблуками. А сама примеряла мамины туфли. Ей было в самый раз.