— Давайте притворимся оленятами, — предлагаю я. — Может, и нам перепадет молочка!
Все смеются.
Чуть позже, когда мы все еще сидим на шкурах перед хижиной, Рысь замечает олениху: припадая на одну ногу, та подходит к самому лагерю.
— Наверное, она упала, — предполагает Молния.
— Духи равнин послали ее нам, — радуется дедушка Пузан, хватаясь за копье.
— Оставь, дедушка Пузан! — останавливает его Умник. — Давай-ка порассуждаем. Нам все время приходится гоняться за животными, в большинстве случаев без толку. Верно?
— Верно. — Дедушка Пузан поглаживает свое копье и сглатывает слюну. В мыслях он уже пожирает поджаренную на углях оленью ногу.
— Давай попробуем иначе, — продолжает Умник.
— Именно: можно запечь ее в золе, — взвизгивает учитель и рвется вперед.
— Но дедушка! — Умник хватает его за руку. — Я не имею в виду другой способ приготовить мясо. Я думал о другом способе извлечь пользу из этой оленихи. Почему бы нам ее не приручить?
Дедушка Пузан застывает на месте, глядит на Умника вытаращенными глазами, словно тот сморозил какую-то дикую чушь. Потом принимается хохотать, да так, что брюхо колышется.
— Приручить? Это уж точно, сынок, приручить я ее приручу: скоро мы с ней станем одним целым! — И тихо-тихо подкрадывается к оленихе.
Но Умник в мгновение ока его опережает — и, странное дело, олениха не бежит от него. Даже позволяет дотронуться до больной ноги.
— Березка, принеси ровную палку и кожаный ремень. Нога не сломана, немного отдыха, и все пройдет.
Березка помогает ему перевязать оленихе ногу. Дедушка Пузан созерцает эту сцену, бледный от ужаса.
— С ума посходили! Мы подыхаем с голоду, а это дурачье лечит хромую олениху. Что творится в мире, ах, что творится!
Олениха ложится в нескольких шагах от лагеря и засыпает.
Тем временем Морж и Медвежонок возвращаются с огромным количеством яиц.
— Хвати-и-ит! — в отчаянии вопит дедушка Пузан. — Видеть их не могу, с души воротит…
Но пожирает почти все.
Умник, которому ничего не досталось, долго смотрит на спящую олениху, и вдруг его осеняет:
— Вот именно: пойду попью молочка!
И подбирается к ней на четвереньках.
Олениха, наверное из благодарности, лежит спокойно, дает ему вволю напиться.
Морж, видя, что у Умничка получилось, следует его примеру.
Потом настает очередь Медвежонка, Блошки, Попрыгуньи.
Но когда и дедушка Пузан подползает, олениха кое-как встает и ковыляет прочь.
— Вот видишь: ты ее спугнул! — расстраивается Умник.
Но на следующий день олениха возвращается, и мы опять по очереди пьем молоко.
Но Умник недоволен таким неудобным, примитивным способом и уже думает, как его усовершенствовать.
— Каким образом выходит молоко? — задается он вопросом.
Сжимает в пальцах вымя оленихи.
Ничего.
Еще раз.
Вытекает тонюсенькая струйка…
В конце концов, перепробовав разные способы, к вечеру Умник в состоянии произвести первое в истории доение. Остается только подставить под вымя оленихи череп бизона, который нам служит крынкой.
В последующие дни оказывается, что у Буйволенка лучше всех получается доить.
— Видите, — рассуждает Умник, — оленей можно приручить. Если мы приручили взрослую олениху, что говорить о малышах…
— М-м-м, малыши… — закатывает глаза дедушка Пузан. — Не напоминай… Такие нежные… вкусные…
— Во имя всех горбатых медведей! Дедушка Пузан, ты неисправим, — сержусь я. — Только о еде и думаешь. Да знаешь ли ты, что, если мы будем и дальше убивать малышей, олени рано или поздно исчезнут с лица земли?
— Эка важность, — пожимает плечами старик. — Будем есть косуль.
— А если и косули исчезнут? — вмешивается Березка.
Дедушка Пузан скребет бороду.
— Что-нибудь да останется пожевать…
Шкур мы запасли вдоволь.
Вырезали из молодых ясеней новые копья, обожгли острия на огне. Набрали много кремней — Рысь обнаружила ручеек, где их полно.
Дедушка Пузан пользуется случаем повторить пройденное: день за днем он нам показывает, какие кремни лучше, как работать долотом, как обтесывать скребки, наконечники, лезвия топора…
Умник слушает вполуха — его заботит олениха, которую мы приручили. Живот у нее увеличивается, еще немного, и на свет появится маленький олененок.
Мой дружок с нетерпением ожидает этого события, старательно заносит на дубинку для записей все, что происходит с оленихой: как она себя чувствует, какое у нее настроение…
Он страшно нервничает — ни дать ни взять, отец, ожидающий прибавления в семействе.
Наконец наступает великий день!
Олениха с трудом встает и отходит подальше, прячется в березовой роще.
Мы с Умничком, пользуясь тем, что дедушка Пузан спит, связываем его: он, конечно, клялся и божился, что не тронет малыша этой щедрой оленихи, которая каждый день поила нас молоком, но мы ему не очень-то верим.
Когда олененок рождается, весь лагерь ликует.
Мы назначаем Медвежонка Верховным Хранителем олененка и вручаем ему увесистую дубинку, чтобы разить всякого, кто подойдет к малышу с неблаговидными намерениями.
Теперь олениха-мама выкармливает малыша, и для нас, естественно, молока нет, что вызывает гнев у дедушки Пузана.
— Вот чего вы добились вашими новыми придумками, — ворчит он. — Сказано ведь: семь раз отмерь, один раз отрежь. Опыт твой провалится, только время зря потеряем. Пойду-ка лучше в лес, может, добуду росомаху.
Мы уже готовы отправиться в путь.
В хижине остаются Медвежонок и Попрыгунья. Они позаботятся об оленихе и олененке до нашего возвращения.
РАСЩЕЛИНА В ЛЕДНИКЕ
С этого момента мы двигались быстро и не встречали никаких препятствий, если не считать двух незначительных помех: географических записей Уголька и зубной боли дедушки Пузана.
В самом деле — у бедного старика так раздуло щеку, что ему ни днем, ни ночью глаз не сомкнуть.
На нашем стойбище проблема разрешилась бы в единый миг, потому что учитель обратился бы к Полной Луне, он у нас не только шаман и знахарь, но заодно еще и мясник, цирюльник, хирург и зубодер.
Но с нами идет одна лишь Березка, а дедушка Пузан упрямо не желает отдавать себя в руки подмастерья, к тому же еще девочки.
— Так не может дальше продолжаться! — заявляет Березка однажды вечером. — Ему даже идти трудно. Злой дух засел у него во рту и распространяется дальше, отравляет кровь…
— Да, но что мы можем сделать, если дедушка не дает вырвать зуб?
— Почему бы не применить общую анестезию? — невинным голоском предлагает озорная Рысь.
— Это — единственный путь, — кивает Умник.
Мы обычно прибегаем к общей анестезии только в самых крайних случаях: для этого требуется буковая дубинка в руку толщиной.
И не в чью-то руку, а в руку моего папы, вождя Большая Рука!
В зависимости от того, сколько времени будет длиться операция, выбирается подходящий анестезиолог.
Для того чтобы вырвать зуб, стукнуть дубинкой может и ребенок; но я помню один сложный перелом, когда сам папа Большая Рука применял анестезию и пациент пришел в себя только на четвертые сутки.
Умник считает, что Березки для данного случая вполне достаточно.
Вот, пожалуйста: несильный удар по лбу — и дедушка Пузан отключается.
Тут Полная Луна подобрал бы пару подходящих кремней и — бац — вырвал бы зуб в один присест, давно проверенным способом.
Но Березка колеблется, знает, как трепетно относится дедушка Пузан к своим зубам, как любит их и лелеет, ни дать ни взять, словно нежная мать — ребятишек. И он вообще-то прав, ибо зубами больше всего и работает!
— Попытаюсь изгнать злого духа, — решает наша целительница и острым-преострым осколком кремня разрезает десну. Потом вливает старику в рот такую вонючую, отвратительную смесь, что если бы дедушка Пузан пришел в чувство, то сбежал бы подальше с прытью двадцатилетнего.
Но лечение отлично помогает: вечером, когда дедушка Пузан приходит в себя, он уже настолько бодр и свеж, что собирается сразу же идти на охоту!
Остается вторая проблема, которую я вам уже назвал, а именно географические записи Уголька.
В наше время записи редко состоят из многих страниц.
Страниц мало, зато они тяжелые!
В самом деле, страницы — это каменные таблички; будь они хоть сколь угодно тонкими, если сложить их вместе, получится том весом с медведя, с полтора медведя, а иногда даже и с два медведя.
У Уголька есть географическая жилка, а поскольку он прекрасно рисует, то хочет запечатлеть все места, в которых мы побывали во время нашего взаправдашнего похода, чтобы по возвращении прочесть цикл лекций по данному вопросу.
Вначале, когда страниц было всего пять, он спокойно тащил их на себе. Когда их стало десять, он уже опасно раскачивался на ходу, а когда Буйволенок водрузил ему на спину двадцатую страницу, бедняга просто рухнул.
Все сбежались.
— Скорее, он сейчас задохнется!
— Уголек, ты меня слышишь?
— Ты не ушибся?
— Видишь, я же тебе говорил: опасно делать такие длинные записи!
— Не зря я терпеть не могу книги, — замечает Свисток.
— Прекратил бы уже рисовать, это у тебя просто какая-то мания.
— Но я… я хочу запечатлеть… все, что мы видели… — вздыхает Уголек.
— Мы можем оставлять страницы на дороге, — предлагает Умник. — На обратном пути захватим их и понесем по очереди.
— А если… если их украдут?
— Да что ты! Кому это нужно — красть книги! — смеется Мячик.
Решив и эту проблему тоже, мы быстрым шагом направляемся в горы. Ага… горы!
Не знаю, как вы представляете себе горы; какие картины вызывает в вашем воображении это слово. Может быть, зеленые луга, красивые ели, приветливые долины…
Ну так забудьте об этом, потому что наши горы совсем-совсем не такие.
Лучше представьте себе бескрайнюю мерзлую тундру; скользкие, покрытые льдом скалы; непроходимые ледники, а в них — глубокие расщелины; неприступные вершины; резкий холодный ветер; снежные бураны; лавины, несущиеся вниз с оглушительным шумом; полярный мороз…
Короче говоря, это вам не курорт!
Пройдя пустынное плоскогорье, мы остановились перед высоченной стеной льда.
— Ради всех замерзших комаров… какая высокая!
— И что теперь?
— А теперь у нас будет замечательный урок скалолазания, — каркает дедушка Пузан. И добавляет: — Пусть только попробуют сказать эти старые пни, которые хотят закрыть мою школу, будто такие походы, как этот, никого не волнуют, будто я вас ничему не могу научить…
— Мы этого никогда не говорили, дедушка Пузан, — заверяет Молния.
— Твои походы даже слишком волнуют, — добавляет Блошка.
Мы становимся лагерем у подножия стены, ставим хижину, а потом учитель велит начинать подъем, во время которого падают: Щеголек, Свисток, Мячик, Молния, Рысь, Неандерталочка, Буйволенок, Березка, Кротик и я — именно в таком порядке.
Хорошо еще, что от подножия стены дальше вниз идет пологий склон, так что мы, сверзившись, благополучно докатываемся до самой хижины.
Зато дедушка Пузан лезет по стене проворно, как белка.
— Почему же толстяк не падает? — задается вопросом Щеголек.
— Это против всех законов природы, — замечает Умник, почесывая бородку.
— Нет, смотрите: тут своя хитрость, — вскрикивает Рысь. — Видите: у него в руке обломок оленьего рога. Он делает выбоины во льду, а потом цепляется за них руками.
— И поглядите-ка на шкуры, которыми обернуты у него ноги, — подмечает Неандерталочка.
— Правда-правда: там вроде бы камешки… или мне кажется…
Забравшись на самый верх, этот непревзойденный скалолаз взирает вниз с насмешливой ухмылкой, поторапливает нас громовым басом:
— Видали, сопляки? Это не так трудно. Ну, вперед, по моим выбоинам.
Он бросает нам роговой крюк, и мы по одному начинаем восхождение.
На этот раз действительно легче — только, конечно, не для Кротика, который не видит выбоин, даже уткнувшись в них носом. Мы с Молнией делаем связку и поднимаем его наверх.
Поднявшись, мы оглядываемся вокруг: необъятная ширь голубого льда отделяет нас от перевала, который виднеется вдалеке, чуть ниже самой высокой вершины.
Снежный наст сверкает на солнце так, что режет глаза.
Хорошо еще, что у нас, неандертальцев, такие выступающие надбровные дуги и густые брови: чуть взъерошить их — и, пожалуйста, глаза прикрыты козырьком, который сама природа нам подарила.
— А… а это что такое? — лепечет Блошка, совершенно ошеломленная.
— Ледник, — отвечает дедушка Пузан. — Небольшой, незначительный ледничок.
— Небольшой?
— Незначительный?
— Ой!
— Но… как мы по нему пройдем?
Уголек, наш географ, уже зарисовывает это чудо природы.
Умник сверяется с дубинкой для записей и просвещает нас:
— Ледником называется пространство, покрытое льдом. Ледник обычно занимает более или менее обширную впадину. Лед, сползая вниз, трескается, образуя очень глубокие расщелины…
— Что еще за расщелины?
— Ракита… рама… расщелина. Расщелиной называется щель, которая образуется во льду. Красиво звучит!
— Не до красоты сейчас, объясни толково! — ворчит Щеголек.
— Здесь говорится, что некоторые расщелины такие же глубокие, как Пещера Без Дна, — заключает Умник.
— А… если… кто-нибудь… туда… сва… свалится? — заикается Блошка.
— Если кто-нибудь туда свалится, то разобьется, как яйцо, — объявляет наш учитель, — но мы не свалимся, потому что будем обуты в знаменитые башмаки для хождения по льду модели дедушки Пузана!
— Башмаки… для хождения но льду?
— Ну да. Это мое изобретение. Итак, достаньте по два куска твердой кожи…
Мы достаем.
— А теперь, — продолжает учитель, — нам нужны медвежьи зубы. Ожерелья, которые носят девчонки, отлично подойдут…
Бусы из медвежьих зубов в большой моде среди ледниковых женщин, они к тому же очень дорогие: за иные дают две, а то и три шкуры росомахи.
Мы смотрим на ожерелья из зубов, а также на их владелиц; девочки в свою очередь бросают на нас косые взгляды.
Ясное дело, что они вовсе не намерены расставаться с украшениями.
— А если мы их не отдадим? — щебечет Неандерталочка.
— Не отдадите, и не надо, — бурчит дедушка Пузан. — Без медвежьих зубов вы не сможете изготовить башмаки для хождения по льду, поскользнетесь, попадаете в расщелину, и поминай как звали…
Блошка первая протягивает мне ожерелье, ее примеру нехотя следуют остальные девочки.
Тут дедушка Пузан учит нас, как изготовить эти знаменитые башмаки.
Вырезается кусок кожи по размеру стопы, острым кремниевым наконечником проделывается множество отверстий, и в каждое вставляется медвежий зуб; по бокам приделываются два кожаных ремешка и крепко обвязываются вокруг щиколотки.
Мы пробуем идти по льду.
Удивительно: с этими зубастыми подошвами, привязанными к нашей обычной обуви, мы больше не скользим.
Теперь мы готовы встретиться с ужасными расщелинами!