Левзин молча слушал Ползунова. Подошла Поля.
— Ты не серчай, Иван, — сказала она. — Всё же у тебя хорошо, рассудили всё в твою пользу — так стоит ли по пустякам надрывать душу? Ты погляди на себя: в щеках зелень да и в глазах зелено. И как кашляешь — просто страх берёт!
— Да что же тут хорошего? — вскричал Ползунов. — Шлаттер не понял моего проекта — разумеешь, не понял! Ты подумай, что он предлагает — качать огненной машиной воду из шахт и подавать эту воду на гидравлические колёса, чтобы они качали мехи. Это же весь труд загубить!
Он хотел сказать ещё что-то, но закашлялся и прикрыл рот платком. Когда кашель наконец отпустил его, он сказал:
— Если кто спросит — я у Порошина. Будем разбираться.
— Вот ведь какой человек, — сказала Поля Левзину. — Ему счастье привалило — чин да награды, а он всё изводится. Четыреста рублёв…
Но Левзин едва слушал её.
— Воздушный ларь, — с восхищением повторил он. — Никогда подобного не слыхал. Вот уж воистину: всяко слово у человека — золото.
Порошин лежал на диване в своём кабинете.
— Я, Ванюша, в спальне не лёг, — объяснял он, сбрасывая пуховое одеяло. — Стоит лечь, как тебя и впрямь хворь одолевает. А я так полагаю, что всякую болезнь надо пересиливать. Полежишь немного, потом поработаешь, потом — опять в постель. Глядишь, через день-другой и здоров.
Он поднялся с дивана, одёрнул стёганый халат и поздоровался с Ползуновым.
— Вы лежите, Андрей Иванович, — сказал Ползунов. — Я посижу подле вас.
— Ничего, ничего, Ванюша, мне полезно походить, — отвечал Порошин, прогуливаясь по комнате. — Ну, с чем пришёл? Так ведь просто ты к старику не заглядываешь. Уж не стряслось ли что?
— Да нет, — отвечал Ползунов. — Стрястись — ничего не стряслось, всё слава богу. Дело в том, что нынче утром на наш проект в контору из Петербурга пришёл ответ.
— Ответ? — быстро переспросил Андрей Иванович. — И что же они нам пишут?
— Шлаттер одобрил проект и почёл мою машину за новое изобретение. Меня повысили до механикуса и дали награду — четыреста рублёв.
— Ну поздравляю тебя, братец, — сказал Порошин, обнимая Ивана за плечи. — Как, однако, они тебя выделили. Поздравляю. Смотри, как время бежит. Могли ли мечтать: я уже генерал, а ты — механикус. А давно ли ты в драных штанах в арифметическую школу бегал? Эх, жаль Шедаль не дожил!..
— Спасибо, Андрей Иванович, за поздравление, — отвечал Ползунов. — Да только поздравлять особенно не с чем.
— Как это не с чем?
— А так. Шлаттер не понял главного. Он принял мою машину за паровой насос, вроде тех, о которых мы говорили с ним в Петербурге. Предлагает добывать с её помощью воду и лить на гидравлические колёса. Ну разве такое возможно?
Порошин поглядел на бумаги, зацепил глазами фразу, прочёл: «…буде Ползунов при заводах необходимо не надобен, то прислать его сюда с обозом серебра, дабы он для приобретения себе в механике искусства здесь при Академии наук пребывал и свои дарования и способности употребил впредь для заводской пользы».
Он усмехнулся:
— Ишь чего захотели! Никуда мы тебя не отпустим. А машину ты в действие приведёшь и без них. Понял?
— Понял, — отвечал Иван.
— Пиши записку, в чём у тебя нужда — люди, деньги, материалы, — отказа не будет. Моя тебе в том порука.
— Спасибо, — сказал Ползунов.
С этого дня началась работа над огненной машиной.
ЧЕСТЬ ОТЕЧЕСТВА
По ночам ему не спалось. Он тяжело ворочался, кашлял. В пять был уже на ногах. Тихо ступая, чтобы не разбудить Полю, выходил из дома и шагал по снегу к литейному цеху. Недавно по его чертежам поставили литейную печь — готовить части для огненной машины. Среди множества других отливали и главнейшие — цилиндры.
Отливка цилиндров доставляла Ползунову больше всего хлопот. Никогда прежде в Барнауле, да и во всей России, таких отливок не делали. У Ползунова не было ни подходящих инструментов, ни чертежей. Он искал подобия. Цилиндры напоминали пушечные стволы. Цилиндры — пушки, поршни — ядра. Пушки мастерски лили на его родном Урале.
Он каждодневно наблюдал за отливкой.
Вот и сейчас он подошёл к литейной яме, отрытой недалеко от печи. В яме стояла глиняная форма. Он присел на корточки, чтобы получше разглядеть её. Всё по чертежам. Два мужика сыпали землю в зазор между формой и ямой.
— Утрамбуйте покрепче землю! — приказал им Ползунов. — А вот здесь прокопайте литейную канавку.
По литейной канавке жидкий металл направляли от печи к форме.
— Отливку цилиндров без меня не начинать, — сказал он. — Всё приготовите и позовёте меня.
В этот момент к литейной подошёл человек в тяжёлой медвежьей дохе. Это был Иоганн Любке, бывший пастор Барнаула.
Только теперь Ползунов вспомнил, что обещал ему показать постройку машины. Они поздоровались.
— Вот видите, — сказал Ползунов. — Для отливки частей огненной машины пришлось ставить печь. Сегодня, когда начнут лить цилиндры, мы ещё вернёмся сюда.
— А разве ваши ученики или подчинённые не могут сами проследить за работой?
— Ученики малолетни, — отвечал Ползунов, — а настоящих художников, знающих медное искусство, литейщиков да паяльщиков по пустоте здешних мест в моём распоряжении нет. Вот и тружусь с мастеровыми да простыми мужиками. Приспосабливаю готовые заводские машины для своего дела, а иные готовлю заново. Сейчас как раз и пойдём к токарной машине.
— А начальство вам помогает? — спросил Любке.
— У Порошина и Христиани и без меня дел по горло. Да и помочь они могут только по хозяйственной части — дать людей или материалы. А вся огненная машина на мне. Всякая механическая часть после отлива, — говорил он, — требует токарной работы на водяных колёсах. Здесь, в Барнауле, токарных вододействующих станков никогда не строили. Но в Екатеринбурге их было предостаточно, и в делании их там немало преуспели. Вот я и построил токарный станок наподобие екатеринбургского для расточки различных членов своей огненной машины.
— Сколько же сил вы тратите, если для построения своей машины вам приходится строить другие, новые машины!
— Ещё бы! — воскликнул Ползунов. — Но прибавьте к этому, что мои подручные и ученики выбраны мною не по познаниям, а по склонности и в глаза не видели вододействующего токарного станка. Устройство же огненной машины сокрыто от них туманом невежества. Всё надо объяснить да показать!
Немало пришлось помотаться Любке в тот день. Любопытство обошлось бывшему пастору дорого — он едва держался на ногах. Помогать приходилось во всём. На токарном станке растачивали тяжёлые паровые трубы — Ползунов начал работу сам, а его помощники только глядели. Любке вместе с Ползуновым укреплял трубы на токарном станке, ставил резцы.
Потом они отправились к жестянщикам. Жестянщики разбивали молотами болванки меди, превращая их в толстые листы. После этого отбивали листы, придавали им форму котла. Ползунов потрогал рукой кромку листа. Взял в руки зубило, молоток и начал выравнивать лист.
— Вот так, — говорил он. — Пока край не будет ровным.
От жестянщиков Ползунов повёл Любке к громадному строению, где должна была разместиться огненная машина.
— В этом доме, — объяснял Ползунов, окидывая хозяйским взглядом трёхэтажный сруб, — мы купно соединим все члены огненной машины. А когда поставим, потребуется время, чтобы навыкнуть к её действию, научиться ею управлять.
Ползунов прыгал с бревна на бревно, заглядывал в каждый угол строительства.
Только к вечеру они вернулись к литейной печи. Возле неё стоял тяжёлый чад расплавленного металла.
— Все пропорции металлов соблюдены? — спросил Ползунов пожилого литейщика.
— Так точно, ваше благородие, — отвечал тот и, поглядев на него, ахнул: — Что с вами, ваше благородие?
Приступ удушливого кашля охватил Ползунова. Он приложил к губам платок, на котором тотчас выступили кровавые пятна.
— Да вы сядьте, ваше благородие, — говорил перепуганный литейщик. — И не извольте беспокоиться, всё справно сделаем. В аккурат по вашим чертежам.
— Полно, Иван Иванович, пойдёмте отсюда, — говорил Любке.
Он взял Ползунова за руку и повёл к дому. Кашель прошёл, но Ползунов ещё тяжело дышал. На худых щеках появился розовый румянец.
Дома за столом, кроме Ползунова, Поли и Любке, сидел ещё Дмитрий Левзин, ученик Ползунова. Он проводил у них все вечера — после ужина они вместе с Ползуновым корпели над чертежами модели огненной машины.
— Я нынче наблюдал за неусыпным попечением, которое проявляет ваш супруг в отношении своего детища, — говорил Любке Поле. — И подивился его искреннему рвению.
— Как бы это неусыпное попечение не довело его до худого, — сказала Поленька. — Я его каждый день христом богом молю пойти к лекарю, а всё без толку…
— Ну будет тебе жаловаться, — оборвал Ползунов. — Нашла о чём заводить разговор. Давай-ка лучше, Левзин, расскажи нам о модели — изрядно ли ты за сегодня преуспел?
После ужина бывший пастор почувствовал, что его силы на исходе. Он встал и раскланялся.
— Может быть, посидите с нами, поглядите чертежи модели? — предложил Ползунов.
— Нет, нет, — отвечал Любке, — я слишком устал и должен нынче вечером написать несколько писем.
В письме, которое Любке написал в тот вечер своему другу, он сообщал вот что:
«Я наиболее имею здесь знакомство с горным механиком, Иваном Ползуновым, мужем, делающим истинную честь своему отечеству. Он строит огненную машину, совсем отличную от аглицкой. Сия машина будет приводить в действие мехи или цилиндры посредством огня. Какая же от того последует выгода! Если потребует надобность, Россия будет строить заводы на высоких горах и в самых даже шахтах. От его огненной машины будут действовать 15 печей».
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА
К декабрю 1765 года работа над огненной машиной подходила к концу. А в начале следующего, 1766 года пришла пора первых испытаний. По утрам Ползунов часто приходил к деревянному строению, где размещалось его детище. Доделок оставалось много. После первого пуска надо было проверить заново все расчёты, переделать котёл, переложить печь. Воздуходувные мехи ещё не сделали — вместо них на цепях висели брёвна, по тяжести равные мехам. Машина работала вхолостую, поднимала и опускала брёвна.
Дорога от дома до огненной машины занимала немного времени, но Ползунов быстро уставал и, задыхаясь, присаживался на скамейку, поставленную возле строения. Он подолгу вглядывался в дрожащую синеву неба, трогал пальцами жёсткую корку весеннего снега.
На первое испытание приезжали Порошин и Христиани. Вместе с Ползуновым они оглядывали котёл, следили за работой поршней в цилиндрах.
— Котёл не надёжен при употреблении, — сказал Ползунов Порошину. — Сделать другой было никак невозможно — в Барнауле нет искусных литейщиков. Надобно написать в Екатеринбургскую канцелярию, чтобы нам учинили вспоможение. Тамошние мастера могут отлить котёл, способный выдержать пар великой силы.
— Напишем, — пообещал Порошин. — Думаю, что заводчики Демидовы тоже не откажутся порадеть для пользы общества. Зато цилиндры да поршни — на твоей совести. Сам докладывал, что цилиндр изнутри должен быть отполирован гладко, как стекло, и крепко прилегать к поршню. А что на самом деле? Между поршнем и цилиндром палец можно просунуть!
— Цилиндры без великого множества особых инструментов и машин не получатся, — отвечал Ползунов. — Но я нынче же начну искать способ, как уплотнять поршень, чтобы вдругорядь машина действовала надёжнее.
Всё это было совсем недавно… А сейчас он сидел без сил и глядел на бревенчатое строение, на ослепительный снег, тяжёлым пластом лежавший на крыше, на само солнце. Ему стало нестерпимо душно. Пот застилал глаза. Неохватные брёвна здания начали медленно валиться на него. Защищаясь, он слабо махнул рукой. Возле него появился человек.
— Семён? — удивился Ползунов. — Ты что здесь делаешь?
— Да вот тружусь, — усмехаясь отвечал тот. — Ломаю твою машину. Нет в ней теперь надобы.
Краешком сознания он понимал, что бредит, что никакого Семёна рядом нет, надо только собраться с силами, и добрести до дома. Ползунов поднялся и схватил Семёна за рукав…
Он очнулся в постели. Открыл глаза, увидал перед собою Полю и священника. В изножье постели сидел немец-лекарь.
— Принесите мне перо и бумагу, — попросил Ползунов слабым голосом.
Он начал диктовать.
— Всепресветлейшая, державнейшая великая государыня императрица Екатерина Алексеевна, самодержица всероссийская, государыня всемилостивейшая, бьёт челом механикус Иван, Иванов сын, Ползунов… Сочинённый мной проект с планом и описанием новой машины, которую плавильные печи действовать могут через посредство воздуха и паров…
— Тут, Ванюша, священник пришёл, надо бы причаститься, — сказала Поля.
Ползунов продолжал диктовать.
— …И дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было: за означенный мною при устроении машины неусыпный труд и старание пожалованные четыреста рублёв мне, а ежели я, по воле божьей, помру, то жене моей на пропитание и поминовение души моей выдать…
Поля зарыдала и бросилась к постели умирающего.
— …Меня за болезнию от всего машинного производства ныне уволить.
— Неужели он эти четыреста рублёв до сих пор не вытребовал? — удивился лекарь. — Вот человек! Простых дел не понимает.
Ползунов откинулся на подушку и закрыл глаза. Чужие люди окружали его. Завещать своё дело было некому. Пять-шесть преданных людей — и всё было бы по-другому. Но он был один. И его детище — огненная машина — никому не нужно.
— Хватило бы двух-трёх, — бормотал он. — Нельзя же… всё на… одного…
Он едва шевелил губами.
— Что он говорит? — спросила Поленька.
— Он бредит, — ответил кто-то.
— Всё прахом… один…
Это были его последние слова.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Но последнее слово любого человека — это дело, которому он посвятил жизнь.
Огненная машина была не только последним словом Ползунова, но ещё и последним словом техники тех лет.
Такое слово удаётся понять далеко не всем. После смерти изобретателя к громадному зданию машины приезжали начальники и мастеровые. В печи разводили огонь, машину приводили в действие. Иногда она работала, иногда — нет. Её попытались «усовершенствовать» — и тогда уже она замерла навсегда. Все со вздохом вспомнили Ползунова и поняли: ничего не выйдет. Машину забросили.
Мальчишки играли возле неё, растаскивая всё, что возможно. Набожные крестьяне обходили машину стороной и подолгу крестились, украдкой поглядывая в её сторону.
Скоро от огненной машины не осталось почти ничего.
Ползунов опередил своё время, вступил с ним в борьбу. Время жестоко мстило ему при жизни и после смерти. Он умер без друзей и преемников. Его имя предали забвению.
Время оказалось сильнее. Ползунов проиграл этот поединок.
Проиграл или выиграл? Тут можно поспорить!
Прошло два-три десятка лет — а для истории это сущий пустяк, секунда, — и огненная машина снова появилась на свет.
На этот раз ей повезло больше: она родилась вовремя. Люди и техника были готовы к её появлению.
Паровая машина закрутила колёса заводов во всём мире. И завод перестал нуждаться в плотине. Появилась возможность строить его в любом месте, независимо от реки.
Ползунов начинал выигрывать.
Потом появились удивительные кареты-самоходы. Люди ахали от удивления: шутка сказать, карета без лошадей! У этих карет было три колеса, а впереди стоял громадный и неуклюжий паровой двигатель. Кучер в треуголке и камзоле сидел на козлах этой чудо-кареты и держал вместо вожжей ручку клапана.
Тяжёлые паровые самоходы никак не ехали по грунтовым дорогам — у них увязали колеса. И тогда придумали рельсы. Так появились паровозы.
Паровозы потянули бесчисленные составы с пассажирами и грузами из города в город, из страны в страну. Все расстояния сократились. Люди попадали из одного города в другой в десятки раз быстрее, чем во времена Ползунова.