«Это были все те же рабочие — авангард пролетариата, который шел на борьбу с капиталом, на борьбу с царским правительством, увлекая за собой массы, разжигая стачку в яркое пламя восстания, идя в открытый бой с самодержавием на улицах больших городов; это была та молодая интеллигенция первой русской революции, которая порвала с прошлым и становилась в ряды армии пролетариата.
Это они ковали оружие против ненавистного самодержавия, учились в подполье боевому делу, расплачиваясь за это годами каторжных тюрем и самой жизнью.
Этим людям приходилось учиться в подполье теории и практике стрельбы, им надо было изучать программу и устав партии, писать „Памятки боевиков“, составлять боевые кружки и делать многое другое. А попутно среди всей подпольной боевой работы надо было разрешать без компромиссов запросы своей личной молодой жизни».
7
Большую роль в Боевой организации играла группа рабочих Сестрорецкого оружейного завода — братья Николай и Василий Емельяновы, Тимофей Новаляев, Александр Матвеев, Дмитрий Васильев.
Чтоб ближе узнать этих замечательных людей, посмотрим на жизненный путь одного из них — Николая Александровича Емельянова, которого Владимир Ильич Ленин знал до Октябрьской революции и называл одним из виднейших деятелей питерского рабочего авангарда.
Николай Емельянов родился в 1871 году в Сестрорецке, где его отец и дед работали на построенном еще при Петре оружейном заводе. В одиннадцать лет он тоже пошел на этот завод и проработал на нем до Октябрьской революции, за исключением времени, когда сидел в тюрьме или был в солдатах.
Образование Емельянов получил низшее, хотя желание учиться было огромное. Тоску по знанию заглушал он тем, что очень много читал: начал с лубочных книжонок, вроде «Бовы-Королевича», «Черного монаха» и «Пещеры Лейхтвэйса», потом товарищ по работе дал ему поэмы Некрасова, а потом — «Пауки и мухи» и «Кто чем живет?» — нелегальные книжки, с которых столь многие начинали свое приобщение к революции.
По справедливому замечанию Михаила Ивановича Калинина, рабочий, который в те годы вошел в партию, уже одним тем, что он вошел в партию, был героем. Уже одним этим он определял для себя смысл жизни.
Вступив в кружок, он оказывался среди товарищей, которые по своему развитию стояли на несколько голов выше окружающей массы.
Это были, как их называли тогда, «интеллигентные пролетарии», люди начитанные, цитировавшие на память «Горе от ума» и «Ревизора», знавшие произведения Некрасова и Писарева.
Они много читали, много занимались. Следили за собой, старались жить в чистоте, не пили. И в то же время сохраняли тесную связь с рабочей массой, к которой были, конечно, ближе и роднее, чем люди, пришедшие со стороны и не жившие с этой массой.
К такому типу «интеллигентных пролетариев» и принадлежал Н. А. Емельянов.
Он вступил в партию в 1899 году. Был убежденным «искровцем». После II съезда сделался большевиком.
Когда партия поставила в порядок дня подготовку вооруженного восстания, Николай Александрович Емельянов организовал группу сестрорецких рабочих, являвшуюся частью Боевой организации партии. Эта группа занималась похищением с Сестрорецкого оружейного завода винтовок, выносившихся обычно по частям, в разобранном виде. Сборка производилась в созданной при группе подпольной мастерской. Кроме того, усилиями Емельянова и его товарищей был создан боевой отряд, который во время будущего восстания должен был захватить арсенал, а также ружья и патроны с Сестрорецкого завода и с заводского стрельбища.
Летом и осенью 1905 года, пока Финский залив не покрыло льдом, Николай Емельянов и его товарищи переправляли динамит и оружие морем.
Как рассказывает Н. Е. Буренин, они под видом рыбаков шли на лодках, груженных оружием, десятки верст мимо пограничных катеров. Не раз попадали они в очень трудное положение, но выходили из него благодаря своему бесстрашию и находчивости.
Было очень важно иметь на трассе, по которой шло оружие, надежные склады и перевалочные базы. Такими складами и базами служили для Боевой организации квартиры многих сестрорецких рабочих, живших в самом Сестрорецке или неподалеку от него.
Во всей этой опаснейшей работе Николай Александрович Емельянов проявил исключительное мужество и преданность делу революции.
Недаром в 1917 году, когда Владимиру Ильичу Ленину грозил арест и расправа со стороны ищеек Временного правительства, именно Емельянову партия поручила укрыть Ленина от смертельной опасности. И Николай Александрович с честью выполнил это задание.
Рабочие-дружинники тщательно изучали программу действий боевой дружины в момент выступления, изложенную в специальной инструкции. Называлась эта инструкция: «ПЕРЕД БИТВОЙ».
Перед битвой, гласила она, прежде всего надо занять царский дворец и городскую думу, а также банки, полицию, министерство внутренних дел, военное министерство и почтамт, а также все дома, расположенные с ним по соседству.
Перед битвой следует тщательно изучить подземные проводки — телеграфную, телефонную, а также газо- и водопроводы. Приготовить и запасти как можно больше разрывных снарядов, бомб и динамита.
Перед битвой надо заранее точно назначить, где будет находиться главный штаб революционеров.
Перед битвой следует избегать всяких сборищ, шума и чрезмерного движения, которые могут возбудить подозрение. Чем крепче будет спать неприятель, тем ужаснее для него то, что он увидит при своем пробуждении.
8
Среди участников Боевой организации была молодая девушка с гордо поставленной головой и умным, прекрасным лицом. Александр Васильевич Шотман, который познакомился с ней в 1902 году, когда она делала только первые шаги на революционном пути, запомнил, с каким детским восхищением смотрела она на революционеров-рабочих, к которым принадлежал сам Шотман.
Когда же он встретил ее три года спустя, она была уже видной революционеркой.
Это была Ольга Михайловна Генкина. В 1902 году ей было только семнадцать лет. Ей поручали хранение и разноску подпольной литературы: это было самое незаметное, кропотливое дело. На замечание своей подруги, что той наскучила «техника», так хочется живой, боевой работы, Оля ответила:
— Всякая работа жива и интересна, надо только отдаваться ей с душой.
Весной 1904 года она была арестована, но освобождена под залог в тысячу рублей. В день Девятого января шла в рядах рабочих и, когда начался расстрел безоружной толпы, с ненавистью кинулась к казакам и схватила под уздцы офицерского коня. Тут же была она арестована, отправлена в тюрьму. Там ее продержали четыре месяца. Выходя из ворот тюрьмы, она увидела проходившего мимо офицера. Это напомнило ей Девятое января, и она громко крикнула:
— Долой самодержавие!
И тотчас же у самой тюрьмы была вновь арестована.
Осенью она была освобождена. Вскоре стало известно о крупных волнениях среди рабочих Иваново-Вознесенска. Туда надо было срочно доставить оружие. За это взялась Ольга Михайловна.
С полным чемоданом револьверов-браунингов она поехала в Иваново. Сдала чемодан в камеру хранения, а сама пошла в город на явку. Не приметил дежуривший около камеры хранения шпик. По его доносу к вокзалу были стянуты полицейские и собрана толпа черносотенцев, состоявшая из мясников и ломовых извозчиков, вооруженных железными палками и крючьями.
Когда Ольга, договорившись, куда отвезти оружие, приехала на вокзал и направилась к камере хранения, к ней кинулись поджидавшие ее там шпики, схватили ее и вытолкнули на привокзальную площадь к жаждавшей крови толпе, которая ее растерзала.
9
Владимир Ильич с напряженнейшим вниманием следил за происходящим в России.
Дни были полны событиями. После разгрома русских войск на полях Маньчжурии из конца в конец страны прокатилась волна массовых забастовок, которые носили все более и более политический характер. Все шире становился размах крестьянского движения. Гром пушек восставшего броненосца «Потемкин» возвестил о том, что в революцию втягиваются новые силы: военно-морской флот и армия.
Число партийных организаций росло, В них вступали новые члены партии. Шла подготовка вооруженного восстания.
Владимир Ильич буквально рвался в Россию из проклятой эмиграции. Слал товарищам письмо за письмом. Вчитывался в каждое слово, доносившееся из России. Стремился помочь русскому подполью чем только возможно.
— Задания самые серьезные, — говорил он М. Васильеву-Южину, направляя его в Одессу в момент восстания на «Потемкине». — Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно. Город нужно захватить в наши руки. Немедленно вооружите рабочих и действуйте среди крестьян. Уделяйте им больше внимания. Призовите захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими…
С чувством глубокого восхищения воспринимал Владимир Ильич известия о героической борьбе народных масс.
«Хорошая у нас революция, ей-богу!» — писал он в одном из писем того времени. И увлеченно пел вместе с женевскими большевиками новый куплет «Дубинушки», сложенный М. С. Ольминским:
Новых песен я жду для родной стороны.
Но без горестных слов, без рыданий,
Чтоб они, пролетарского гнева полны,
Зазвучали призывом к восстанью.
Осенью 1905 года Владимир Ильич почувствовал, что оставаться дольше за границей он не может. Чем бы это ему ни грозило, его место в России, только в России.
Он приехал в Петербург в начале ноября 1905 года. В тот же день посетил кладбище, на котором в братских могилах были похоронены жертвы Кровавого воскресенья.
Несколько лет спустя я, автор этой книги, в то время десятилетняя девочка, побывала на могилах погибших Девятого января. Навеки врезалось в мою память грустное кладбище петербургских бедняков, похороненных под земляными холмиками, заросшими лопухом.
Долго шли мы между могилами, над которыми не было даже имен убитых. Но вдруг между соснами мелькнул трепетавший на ветру алый лоскут. Мы пошли к нему и увидели длинный высокий земляной холм, в который то тут, то там были воткнуты покосившиеся кресты. На немногих крестах можно было прочесть полустершиеся имя или слова: «Убиенный 9-го января…»
Но был кто-то, приходивший сюда до нас. Тот, кто тайком, под полой, принес сюда этот алый лоскут и укрепил его на вершине братской могилы.
Рабочий Питер помнил своих мучеников-героев…
10
В Петербург Владимир Ильич приехал в то время, когда царское правительство, напуганное натиском революции, немного отступило и был провозглашен царский манифест, объявлявший свободу слова, печати, союзов. Это не было, конечно, настоящей свободой. На следующий же день после царского манифеста черносотенные банды устроили при поддержке полиции серию еврейских погромов и убийств революционеров. В эти самые дни в Москве был убит Николай Эрнестович Бауман.
Недаром о манифесте тогда же было сложено двустишие:
Царь Николашка издал манифест:
«Мертвым свободу, живых — под арест…»
Когда Владимир Ильич и приехавшая за ним следом Надежда Константиновна попробовали поселиться легально, целая туча шпиков окружила дом. Пришлось с этой квартиры немедленно же уехать и жить нелегально, врозь, по фальшивым паспортам.
Штаб-квартирой большевиков в то время была редакция большевистской газеты «Новая жизнь», помещавшаяся на Невском проспекте. Кого только там не встретишь! И бежавших из ссылки! И освобожденных по амнистии из тюрем! И партийных работников — «профессионалов», разыскивавших явки и связи с партийной организацией.
Владимир Ильич бывал в редакции почти ежедневно. Обложившись свежеполученными газетами, рукописями и книгами, писал очередную статью.
Пренебрегая опасностью, Владимир Ильич принимал участие в нелегальных совещаниях и даже выступил на заседании Петербургского Совета рабочих депутатов, возникшего как боевой орган борющегося пролетариата. Владимир Ильич выступил на нем 13 ноября по вопросу о локауте (всеобщем увольнении), объявленном фабрикантами и заводчиками в ответ на введение рабочими восьмичасового рабочего дня.
Придя в Совет, Владимир Ильич прошел в комнату, где шло заседание Исполнительного комитета.
Видевший его тогда впервые Н. М. Немцов рассказывает:
«Меня во Владимире Ильиче поразила прежде всего живость его взгляда, того взора, которым он окинул не только наше помещение, из которого мы, по силе возможности, руководили революцией в 1905 году в Петербурге, но кажется, что этим проникновенным, быстрым взором он быстро изучал и каждого из участников данного собрания. Я не помню содержания беседы и его речи в то время, потому что меня слишком приковал этот его взгляд».
Один из участников этого заседания, Н. Соболевский, совсем незадолго до того встречался с Владимиром Ильи чем в Женеве, но в первую минуту не узнал его: Владимир Ильич изменил наружность, сбрил бороду. Услышав его голос, Соболевский был ошеломлен: «Неужели это он? Да, да, конечно, он!..»
— Громадное большинство присутствовавших депутатов не подозревали, что перед ними Ленин, — рассказывает Соболевский. — Не помню, под какой фамилией он выступил. Все сразу были захвачены его речью: так в Совете еще никто не говорил.
Сначала Владимир Ильич заметно волновался: перед ним были те, к кому он рвался из своей женевской клетки, — цвет петербургского пролетариата, авангард революции. Но он быстро овладел собой. Речь его потекла, как всегда, стремительным потоком. Когда он кончил, раздался гром долго не смолкавших рукоплесканий. Написанный им проект резолюции был единогласно принят Советом.
Из Петербурга Владимир Ильич ездил в Москву. По его возвращении Надежда Константиновна пошла к нему, на ту квартиру, где он тогда жил. Когда она подходила к дому, ее поразило количество шпиков, выглядывавших из-за всех углов.
— Почему за тобой такая слежка? — спросила она Владимира Ильича.
Они тут же решили скрыться. Вышли на улицу под руку, пошли не в том направлении, куда было нужно, а в обратном, переменили трех извозчиков, прошли через проходные ворота и убедились, что сумели уйти от слежки.
Как-то Владимир Ильич, смеясь, рассказал Надежде Константиновне о том, как на явке он встретился с молодой девушкой-партийкой, которая «пропагандировала» его.
Эта девушка была М. Ираши. Два десятка лет спустя она описала этот забавный эпизод.
М. Ираши была тогда пропагандистом в одном из рабочих районов Петербурга. Однажды она пришла на явку в центре города. День был зимний, холодный. На явке еще никого не было, и М. Ираши с удовольствием грелась в большом теплом кабинете хозяина квартиры.
Несколько времени спустя вошел только что пришедший с улицы крепкий, широкоплечий человек. По его костюму и скромной, простой манере держаться М. Ираши заключила, что он рабочий.
— Вы с завода «Айваз»? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Не в этом, однако, дело. Расскажите, как идут дела в вашем районе.
М. Ираши стала растолковывать незнакомому товарищу тогдашние лозунги дня, объяснять их, развивать, доказывать. Потом перескочила на общую политику.
Ее собеседник с легкой усмешкой, остро и с любопытством расспрашивал, и уже не она, а он стал вести беседу.
«Вот интересный рабочий, — думала она. — Должно быть, слесарь».
Ей хотелось получше рассмотреть его лицо. Она была близорука и пересела к нему поближе. Только сейчас она увидела его глаза и была поражена: такие они были умные, живые и веселые.
Тем временем комната стала наполняться народом. Кто-то отозвал собеседника М. Ираши. И один из ее товарищей, сев рядом с нею, спросил вполголоса:
— Ну как, понравился тебе Ленин?
— Какой Ленин?
— Вот тебе и на! Сама с ним полчаса разговаривала и не узнала…
Все шире становился размах революции, все глубже проникала она в массы. Теперь в ней участвовали не только передовые рабочие, но даже старики, женщины, подростки, дети.