От волнения мальчик лёг спать взбудораженный.
Мысли прыгали и разбегались. Никак не мог решить, радоваться надо? Горевать?.. А Лера за стенкой в соседней комнате — Сергей Сергеевич уговорил гостей заночевать — спала спокойно, безмятежно.
На следующее утро кофейно-белый «Москвич» уехал с конного завода чуть свет.
3
Лето было в разгаре.
Лес вокруг завода налился листвой, луга травами, воздух ароматом. Свечки на соснах потемнели и слились с зелёной хвоей. Облака в синем небе стали чётче, вечера длиннели — шла середина июля.
К концу месяца Сергей Сергеевич поджидал из города жену на отдых. Лёня и Катя за отличные отметки получили от родителей премии — туристские путёвки.
А Женя выгорел от солнца, облупился, стал белёсый, смуглый… Отец давно уже разрешил ему бегать босиком. Легко сказать — бегай! Первые дни каждый камень, сучок, щепка заставляли вскрикивать, поджимать ступни. Но привык быстро. Кожа загрубела, ошершавела, как наждачная бумага.
Стремительно уплывал, тускнел в Женином воображении образ золотовласой надменной Леры с зелёными глазами. А вот к мысли, что Лучика решено продать в цирк, Женя привык. И когда Федотыч говорил:
— Оно, конечно, рысаку в цирк не вполне соответствует. Да, видно, планида у ненаглядного твоего такая…
— Что такое планида? — спрашивал с любопытством.
— Судьба. — Старый конюх качал головой, цокал языком. — На ипподроме стоящий приз вряд ли возьмёт — жидковат. А в цирке кто знает? Понятие у него богатое. Слово скажу — так глазами и стрижёт.
Женю задело: жидковат! Вовсе Лучик не жидкий. Другие жеребята в табуне были, правда, крепче, крупнее. О двухлетках и говорить нечего — те, как на подбор, все до одного плечистые, сильные.
Из двухлеток по-прежнему Ураган владел Жениным сердцем. Он был как снежный вихрь, как смерч, когда мчался, запряжённый в качалку, на тренировках по зелёному заводскому ипподрому…
Третьим любимцем оставался у Жени Гордый. Тёмно-серый, поджарый, стройный.
Сергей Сергеевич только что вернулся с завода. Женя облил его в сарайчике колодезной водой; отец отфыркивался, как купающийся конь.
Пообедали, уселись в комнате попрохладнее. Женя на подоконнике мастерил из дубовой ветки лук.
— Жукаран, — сказал Сергей Сергеевич, — сегодня Илья Ильич сделал заманчивое предложение. На той неделе мы отправляем в Москву Урагана, Янтарную и Колосника. Лошадей, естественно, поездом; Илья Ильич поедет тоже, машиной. Ты, вероятно, слышал, у него дочь — наездница московского ипподрома? Так вот, он предлагает взять тебя с собой. Взглянуть на столицу, на то, как работают наши питомцы…
Женя бросил лук, слушал отца, боясь пропустить слово.
— Давай-ка, братец, сядем и напишем матери письмо. Вдруг разрешит? К её приезду как раз обернёшься. В Москве Илья Ильич сообразит тебе новую экипировку, а то срам, как ты здесь у меня обносился. Езжай на недельку, а? Если хочешь, конечно.
— Хочу! — завопил Женя. — Ура! Хочу!..
От свалившейся радости ему сразу вдруг живо, непреодолимо вспомнился знаете кто? Не Лера с её красными тапочками и брючками, а Иринка! Эх, Иринку бы тоже в Москву прихватить…
Женя кинулся на шею отцу.
И в результате решено было писать в город не одной Евгении Андреевне — Ивану Васильевичу Лузгину тоже. Может, и снарядит следом за Женей дочку? Только добраться ей как? А жить-то можно всем у Ильи Ильича.
4
Пришла «та» неделя.
На рассвете из заводской конюшни двухлеток вывели Урагана, Колосника и Янтарную.
Янтарная была и впрямь как янтарь: светло-гнедая, с лоснящейся, в золотых отливах, шерстью, с рыжеватой гривой, чёлкой, хвостом. Колосник — вороной, крепкий, мускулистый, и — нарядный, светло-серый сияющий Ураган.
От гаража подошли, развернулись два грузовика с высокими бортами. В кузова была набросана солома. Откинули задние стенки. Как лошадям подняться в машину? Человек может и с колеса; кто ловчее, тот на руках подтянется, перемахнёт борт. А лошадь?
На землю положили что-то вроде трапа или сходен. Подняли один край в кузов. Но — высоко! Первым пустили Колосника. Конь попятился, не пошёл на сходни, как ни понукали. Янтарная заржала, встревожившись, тоже не пошла. Ураган тронулся было, стукнул по сходням раза два копытами и повернул обратно. Тоже задача!
И тут, к удивлению Жени, вдруг появились из рабочей конюшни Василий с Васькой.
Васька шагал лениво, покачиваясь, будто спросонок. Не торопясь, спокойно, как к себе в конюшню, затопал по сходням наверх и встал в кузове у борта, помаргивая белыми, выцветшими ресницами.
— Папа, вот умный, не побоялся ни крошки! — шепнул отцу восхищённый Женя.
Следом за Васькой в одну машину пошли и рысаки, Ураган с Колосником. А во вторую он так же уверенно ввёл Янтарную.
— Васька… Васька что же? Разве тоже с нами в Москву едет? — заволновался Женя, видя, что старого коня и не подумали спускать из кузова обратно; подняли, захлопнули в машинах стенки, сбросили сходни. Лишь четыре конские головы с насторожёнными ушами и глазами выглядывали из-за бортов.
— Ещё ведь на поезд в вагон вводить придётся, — объяснил Сергей Сергеевич. — Васька в заводе давно поводырём работает. Специалист, молодчага! Он всех трёх и в вагон упрячет… Ну, Жукаран, и нам с тобой время двигаться. До Воронков я вас провожу, коней отгрузим, вы с Ильёй Ильичом — машиной к шоссе, они — поездом в путь-дорожку, а мы с Васькой — домой по-стариковски, — рассмеялся он.
Странно было Жене, сидя рядом с Ильёй Ильичом в его зелёной «Волге», смотреть на колыхавшиеся впереди грузовики с высокими бортами, на четыре головы — белую, чёрную, золотисто-коричневую и сивую Васькину. Наверно, умные животные, все, кроме Васьки, прощались сейчас со смолистым лесным воздухом, привольными пастбищами, с родными светлыми конюшнями?..
Воронки среди загустевшего леса стали незаметными. Начальник станции был предупреждён, что сегодня будут грузить груз необычный: встретил всей семьёй, с женой и детишками. Коней тем же чередом свели с машин, дали попастись, пока подойдёт поезд.
А он уже громыхал за лесом.
С завода приехали вместе с лошадьми два конюха. Товарный состав остановился. Один из вагонов был открыт, двери раздвинуты. Конюхи проворно накидали в него соломы, сена, забросили мешки с овсом, вёдра.
Сергей Сергеевич с Ильёй Ильичом командовали. Из вагона сбросили сходни, и Васька, не моргнув, бодро пошёл по ним.
Заупрямился на этот раз только Ураган. Новые ли запахи его взволновали — железа, шлака, мазута, — странен ли был и чужд вид громадного состава со сцепленными платформами, на которых гнали в столицу тёс, уголь, какие-то закутанные машины…
Ещё раз оглянул Ураган агатовыми глазами лес, стоявших у платформы людей. Поднял морду и заржал, прощаясь, так могуче, что Женя не выдержал, крикнул:
— Мы тоже с тобой! Мы тоже едем, Ураган, не бойся…
И конь точно понял: тряхнул серебряной гривой, решился. Конюхи провозились в вагоне минуту-другую. Один остался с лошадьми, второй вывел и спустил Ваську. Убрали сходни. Сергей Сергеевич поднял руку — дверь вагона сдвинулась. Начальник станции побежал давать отправление. И тихо, без шума, лишь залязгали буфера, поезд тронулся.
А ещё через десять минут пошла и «Волга».
Илья Ильич сидел за рулём, Сергей Сергеевич кричал что-то сыну. Оставшийся у грузовика Васька подмигивал выцветшими глазами: возвращайся, мол, покатаю снова.
Всё. Поехали!
Любопытно устроено на свете.
В тот же день Иван Васильевич Лузгин в своём городе провожал на речной вокзал Александру Петровну и вернувшуюся из лагеря Иринку. За поездку в Москву на этот раз горячо ратовала старушка — очень ей хотелось, раз выпал случай, посмотреть столицу. Иринка прямо зашлась от восторга, когда отец согласился отпустить обеих. Ехать решили водой, по реке, — время позволяло.
И получилось так.
По шоссе от конного завода, минуя встречные города и посёлки, пробиралась к Москве зелёная «Волга» с двумя пассажирами — взрослым и мальчишкой.
По железной дороге, отсчитывая километры, приближался к столице товарный состав. Его вёл мощный электровоз, а в одном из вагонов дремали рысаки-двухлетки.
Плавной рекой, то входя через шлюзы в канал, то попадая в новую реку, приветствуя гудками встречные суда, обгоняя баржи-самоходки, плыли на теплоходе «Ю. Гагарин» вместе с другими пассажирами строгая старушка в очках и девочка — быстрая, решительная, успевшая побывать на капитанском мостике и в грохочущем машинном отделении.
Москва, Москва, краснозвёздная столица! Что же ты припасла своим гостям нового, интересного?
1
Москва была огромная.
Она была так велика, что с четвёртого этажа из квартиры Анны Ильиничны был виден и весь ипподром — просторный, нарядный, с беговыми дорожками, в фонарях, прожекторах и рупорах — и дома, дома, дома вокруг. И высотные здания со шпилями, словно тающие в тумане, и какие-то вышки, краны, трубы, и снова крыши домов с антеннами, и уступы новых крыш… А надо всем этим повис плотный ровный гул. Город дышал, пел свою несмолкаемую даже ночью живую песню.
Квартира Анны Ильиничны — до завода в ней жил и Илья Ильич — была не похожа на обычные квартиры. В передней стояло чучело волка с жёлтыми глазами, вместо вешалки висели лосиные рога. Следующая комната была «лошадиная»: в простенке между окнами на подставке красовалась чудесно выточенная голова лошади с золотой надписью «Голубка», стены были сплошь в картинах — на них мчались тонконогие пышнохвостые скакуны с наездниками в полосатых шапочках…
А уж книг-то! Женя думал, у отца в заводе много. Куда!.. Здесь целая стена от пола до потолка была забита книгами, и всё про лошадей.
Дочка Ильи Ильича оказалась строгой, в очках, вроде учительницы в школе. Она сильно тряхнула Жене руку и сказала:
— Будем знакомы.
Первый день Женя не уходил от дома, ждал, когда привезут Урагана, Колосника, Янтарную. И прозевал: их привезли на ипподром ночью. Увидел всех трёх уже в конюшне. Конюшни здесь назывались тренотделениями. Новых рысаков разместили в тренотделение, где помощником тренера была Анна Ильинична.
С виду тренотделение мало отличалось от заводской конюшни. Так же стояли у входа качалки, сани, лари с овсом, огнетушители, висели сбруи, наборы удил. Такие же были денники, и в них мерно — хруп! хруп! — жевали сено рысаки. Так же славно пахло. Над денниками висели таблички с именами лошадей, и даже пёс был вроде Буяна.
Но вот за решёткой предпоследнего денника блеснула серебряная грива, послышалось знакомое: «Фррр!..»
Решётка была высокая, Женя еле достал глазами. Ураган почуял его мгновенно. Трепеща ноздрями, прижимал морду к прутьям, смотрел недоумевающе, ржал радостно и тревожно.
Женя протянул руку. Пальцы гладили тёплые мягкие губы, перебирали за ухом. Ураган гнул голову; припасённый от завтрака кусок сахара сгрыз в секунду. Женя шептал:
— Ураган, я тоже здесь! Я с тобой!..
— Этот паренёк с нашего завода, не беспокойтесь, конь его знает и любит, — сказал Илья Ильич дежурному конюху.
Тот почтительно снял кепку.
— С приездом, Илья Ильич! Не гадали, что сами подъедете.
Колосник стоял в деннике рядом, Янтарная — напротив.
— Карантин у нас будут проходить. Врач смотрел, кони ладные, здоровые. — Конюх тоже потрепал Урагана сквозь прутья.
— Какой карантин? Зачем? — спросил Женя.
— Полагается, — ответил Илья Ильич. — Но тренировать их всё равно будут, чтобы не застоялись. Привыкнут к новому полю, а там и на приз побегут.
— А кто Урагана будет тренировать?
— Думаю, Анюта.
С этой минуты навсегда простил ей Женя и очки, и неприступный вид: наездник, тренер и должен быть суровым, сдержанным.
Женя сосчитал, кроме Урагана, Колосника и Янтарной, в тренотделении двадцать рысаков со звучными именами: Регель, Кандид, Афронт, Марс, Полёт, Горизонт, Резвый… И кобылки: Сигма, Разгадка, Инга, Депеша, Сугубая…
А вот конюшен с матками и сосунками при ипподроме не было. И с отъёмышами не было. Позже Женя узнал: в тренотделении Анны Ильиничны все рысаки получены с их завода.
— А других заводов вообще много? — спросил ревниво. — Сколько?
— Сосчитать? — Илья Ильич достал с полки толстую книгу с золотыми буквами. — Тебя какие интересуют? Рысистые? Скаковые? Или табунное коневодство?
Женя растерялся: интересовало всё!
2
Приехала Иринка. Наконец-то! Сразу затрещала на всю комнату:
— Ой, Женька, ты какой-то большой стал, широкий! А я в лагере жила! А в том твоём письме ничего не поняла! Какие-то кружочки, крестики…
Осипшим от радости голосом Женя сказал:
— И я в твоём. Сперва с какой-то девчонкой, потом с человечками, помнишь?
— С девчонкой? А-а, это Боженочка… А человечки — как надо тренироваться на космонавта! Знаешь, мне отсюда, из Москвы, ответ на машинке прислали! По поручению клуба юных космонавтов! И в конце: «Приветствуем, пиши нам!» Ох, Женька!..
Не дав опомниться Александре Петровне, они схватились за руки и помчались по лестнице вниз — надо было немедленно показать Иринке ипподром.
Ошеломлённая Александра Петровна крикнула вдогонку:
— Ира, Женя, никуда со двора не уходить!
Илья Ильич успокоил её:
— Никуда не денутся. Ипподром огорожен, конюшни в стороне от улиц.
Женя не знал, с чего начать. Но Иринка уже опять трещала как сорока:
— Смотри, какие-то смешные карусели! Зачем? Для кого?
— Это не карусели, а водила, — заторопился Женя. — Видишь, лошадь привязали и вываживают? (Сам он увидел эти водила только накануне.)
— Ой, Женька, какую хорошенькую лошадку повезли! Для чего на ней шёлковое одеяло?
— Не одеяло, а попона. И не повезли, она сама качалку везёт. И не лошадка, а рысак!..
Иринка уже неслась к воротам на ипподром:
— Ну и стадионище!
— Это не стадион, и ип-по-дром! — не выдержав, крикнул Женя. — У него целых четыре беговые дорожки!
Ипподром лежал перед ними в солнце, в зелени — громадный, свободный. Беговые дорожки поливали. Раскинув светлые водяные крылья, ползла машина. За ней трактор с большим катком трамбовал грунт. Пахло чудесно прибитой пылью, зеленью. В солнечном небе пролетели голуби. Воробьи пищали и дрались на дорожках. В центре ипподрома виднелись два фонтана, похожих на букеты.
— Туда можно? — Иринка показала на главное здание бегов.
— Можно, — бухнул Женя: будь что будет!
По дороге их окликали рабочие: зачем бегают, кто разрешил? Женя с отчаянно-решительным лицом отвечал:
— Мы с Ильёй Ильичом привезли с завода рысаков в тренотделение к Анне Ильиничне!
Эти слова были как пароль.
Ребята очутились возле трибун. Это было красивое здание — величественное, строгое.
— Гляди! — Иринка задрала голову, прикрыв ладошкой глаза.
Высоко на тонком шпиле чернела над крышей крошечная лошадка с пышным хвостом. Подул лёгкий ветер — лошадка медленно повернулась, ещё, ещё…
— Это фрюгел, фрюгел, я знаю! — запрыгала Иринка. — Показывает, куда дует ветер! На север, на юг…
— Не фрюгел, а флюгер, — поправил проходивший рабочий с лестницей на плече, наверно монтёр, потому что, взгромоздившись на лестницу, он стал чинить репродуктор на столбе.
Жёлтое здание с открытыми трибунами было пусто.
— А вон ещё лошади! И ещё! — закричала Иринка, увидев на остеклённой башне светлых коней. — А вон ещё!
Снизу лепных лошадей над крышей видно было плохо: они украшали фасад здания. Разве такая уж беда — выбежать на минутку из главных ворот ипподрома? Так и сделали, не без страха перед Александрой Петровной. Перед главным зданием оказалась площадка и сквер, а уже дальше гремящая, в потоке машин и прохожих, московская улица.